Осени не будет никогда - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 23
Она изменилась душой, почувствовав, что в ее жизни и вокруг происходят вещи не такие, как у всех. Смерть Коровкина и превращение отца в овощ – было достаточно, чтобы она в свои пятнадцать лет задумывалась о том, о чем не мыслят даже зрелые люди.
Лиля пыталась разговаривать с матерью о накопившемся в душе, но Софья Андреевна сама не понимала, в чем суть жизни ее, если мужа у нее отобрала для науки Родина, а дочка похоронила свою первую любовь и жила со страданиями в своих слегка раскосых глазах.
– Я не знаю про жизнь ничего, – говорила мать дочери. – Все оказалось не так, как я думала себе. Все в жизни драматично, и видишь? – мать показывала дочери полные ноги в язвах, объясняя: – Диабет. Нет средств лечения от сахарной болезни…
Тогда Лиля осторожно обнимала мать за колени, укладывала на них голову с распущенными волосами и говорила, что у матери есть она, ее дочь, которая любит ее безмерно и никогда не оставит, чтобы ни случилось!
Софья Андреевна улыбалась детскому порыву и предупреждала Мятникову об еще больших испытаниях.
– Ты меня не оставишь, я оставлю тебя, – говорила мать. – Но так и должно быть. Дети должны хоронить своих родителей, не наоборот… Особенно не плачь, когда…
А Лиля уже плакала, она не представляла, как останется одна в этом мире! Наверное, это правильно, дети должны хоронить своих родителей, но все должно произойти в срок…
Мятникова так пахала на тренировках, что испанец-тренер нарадоваться не мог ее успехам. Что ни месяц, то улучшение собственного результата. Если другие по свистку тотчас покидали бассейн, торопясь в буфет, то эта девочка проплывала еще столько же, сколько на тренировке. Хосе Фернандес начал задумываться о собственной чемпионке мира, о всяких званиях, улучшении жилищной проблемы, а в конце мечтаний решил просто: при первой поездке в загранку наплюет на вышеперечисленное и побежит через все границы к себе на Родину, в свою солнечную Испанию, с ее корридой и божественной паэльей.
– Давай, Лиля, давай, – поддерживал он девушку, которая могла стать визой в его родную страну. – Трудись, милая! – кричал. – И мы выиграем Олимпиаду!
А старый начальник спортивного общества перестал ходить на тренировки, испытывая слишком опасные для сердца эмоции. Он просто сидел дома и глядел из подзорной трубы на чужие окна…
Мама умерла, когда Лиле исполнилось шестнадцать с половиной.
У Софьи Андреевны не оказалось ни одной подружки, а потому Мятникова стояла возле могилы одна, но теперь уже не плакала, предупрежденная матерью о постоянстве жизненных невзгод.
Руководству спортивного общества удалось уговорить третьего секретаря МГК, чтобы девочку оставили пока жить в элитном доме на Остоженке, до Олимпийских игр, на которых у нее «все шансы».
– Вдруг выиграет! – пояснял директор. – Придется опять выделять… А девочка и так настрадалась, мать скончалась, а отец – овощ.
– Какой? – бесстрастно спросил секретарь.
– Не знаю, – признался руководитель общества.
– Не кукуруза?
– Думаю, что нет. Скорее, что-то из бахчевых…
Вопрос был решен положительно, и Лиля все плыла по водной дорожке, накручивая тысячи километров…
А сволочь Фернандес не дождался Олимпиады, свалил на Европе, которую Лиля выиграла на трех дистанциях. Побежал, гад, через французскую границу, оставив Лилю на чиновников от спорта, которые запретили чемпионке выходить из гостиничного номера, установив возле дверей поочередное дежурство…
Они встретились на Олимпиаде.
Фернандес был одним из тренеров испанской сборной и пах чем-то незнакомым, как подумала Лиля, буржуазным. А Хосе все полтора года, после возвращения на историческую Родину, объедался паэльей и даже глазом не повел, когда Мятникова сообщила, что его родителей, старых испанских коммунистов, сослали куда-то без обратного адреса.
Впрочем, через минуту он спохватился, сделал глаза, полные ненависти к СССР, и тут же познакомил Лилю со своей новой олимпийской надеждой.
– Два золота, – сообщил репатриант. – Как минимум…
Тот, кто должен был принести Фернандесу и Испании два золота, стоял в коротких шортах, широко расставив загорелые ноги, и постукивал теннисной ракеткой себя по коленке. Лет двадцати, с широченными плечами, с черной кудрявой головой, будущий чемпион смотрел на светловолосую Лилю глазами мачо – медленно, сверху вниз, оценивал девичьи достоинства, которыми ему как будто уже разрешили пользоваться.
От таких Лилю тошнило. К тому же у мачо оказался высокий голос, и он нагло, на плохом английском, предложил русской поиграть с ним в теннис.
Она знала язык куда лучше, имея пятерку в школе, потому отвечала правильно, хоть и с сильным акцентом. Обратилась к Фернандесу:
– Скажите ему, что я плавать сюда приехала, а не в теннис играть.
Мачо тотчас обиделся и почернел от злости, проявив осведомленность, что русская – дочка кухарки, сделавшей революцию и управляющей государством, тогда как он – всего лишь дон в четырнадцатом поколении.
– Чего ты, в самом деле, Лиль, – расстроился Фернандес. – Нормальный парень, чего он тебе плохого сделал?
На следующий день нормальный парень выиграл свое первое золото, а ей до первого заплыва осталось два дня.
Они случайно встретились в столовой, где вокруг нового олимпийского чемпиона крутились миленькие журналисточки, он же при появлении русской отстранил всех гребком единым и, поигрывая теннисной ракеткой, направился к Мятниковой.
– Сыграем? – предложил.
– Я уже, кажется, ответила, – удивилась предложению испанца Лиля и посмотрела ему прямо в глаза.
– Я – олимпийский чемпион! – оторопел пловец.
– Отстань ты, дон!
Она быстро вышла из столовой и исчезла в здании тренировочного бассейна.
Он взял и второе золото, как раз накануне первого заплыва Мятниковой.
Она думать о нем не думала, сосредоточивалась на своей миссии…
А когда вечером Лиля вышла подышать перед самой тревожной ночью в своей жизни, то вдруг различила в сгущающихся сумерках какой-то предмет, приближавшийся к ее лицу. Она ничего не успела понять, просто получила такой мощный удар этим предметом, что потеряла сознание…
Ее нашли на следующее утро охранники олимпийской деревни, проинформировали советскую делегацию о случившемся, и дело чуть не кончилось серьезным международным скандалом. Россия лишилась двух гипотетических золотых наград, вместо этого получив искалеченную спортсменку.
Лиля лежала в отдельной палате и слышала разговоры врача со старым директором спортивного общества и с другими представителями СССР.
– Ее ударили по лицу наотмашь, – информировал врач. – По всей видимости, удар был нанесен теннисной ракеткой с такой силой, что сломан нос, а все лицо в глубоких шрамах от решетки! Тяжелое сотрясение мозга!.. Как можно скорее нужно сделать пластику лица, чтобы сохранить девушке внешность. Пострадал также левый глаз…
– Ни в коем случае! – услышала Лиля чей-то властный голос. – Ее лицо будет доказательством на процессе! Мы будем доказывать умышленное нападение с целью вывести из конкурентной борьбы советскую спортсменку, наиболее вероятную олимпийскую чемпионку!..
Она знала, кто это сделал, и старалась не плакать, хотя бинты на лице намокали как-то сами и ужасно болела голова.
Заплыв выиграла китаянка с таким феноменальным временем, что плыви Мятникова, то проиграла бы целый корпус. По прикидкам, она бы даже в тройку призеров не вошла.
Ее навестил Фернандес, и Лиля слышала, как бывший тренер плачет.
Хосе умолял ее не выдавать двукратного чемпиона, так как вместе с мачо погибнет и сын испанских коммунистов.
– И вовсе он не дон, – признался Фернандес. – У него отец повар маленького ресторанчика, и когда я находился на грани голодной смерти, мне не дали пропасть, а кормили вдоволь паэльей. Мамы нет… Пожалей рабочий класс!
Она не выдала чемпиона, как на нее ни давили кагэбэшники. Не его пожалела, Фернандеса… Может быть, если бы китаянка не выиграла, да и то вряд ли… Вспоминала материнские слова о том, что все происходит в жизни не так, как сам хочешь, а совсем по-другому. Позже она узнала фразу, что пути Господни неисповедимы, и поняла, что манит в небесах. Не жажда познания, как объяснял школьный физик, а Господь, близость к нему… Но это было много позже… Тогда же, за отказ сотрудничать с органами Лилю лишили качественной медицинской помощи за границей, хотя была полная страховка, а вернули на Родину, запихнув в обычную районную больницу, где ей пытались сшивать сетку кровоточащих шрамов, но лишь еще более изуродовали лицо, вдобавок занесли инфекцию.