Цветущая, как роза - Лофтс Нора. Страница 18

— Меня там не было, парень, не тянет меня на ярмарки. Это все рассказала мне Линда, и, пусть она заносчива, но врать не станет. Эсквайр был там тоже — это мне сказал Джем Флауэрс — и он не только не остановил их, парень, а даже подзадоривал толпу. Им так и не удалось дотащить старика до реки, потому что он был такой старый и дряхлый, что умер от ударов еще на ярмарочной площади. А грум твоего отца, Джим, был из первых, кто пинал его ногами и наносил удары.

Во все это очень легко верилось.

— Продолжайте, — попросил я.

И Эли продолжил свой рассказ:

— Девушка чуть не обезумела от горя, и когда старый плотник Куллум получил заказ от твоего отца на роскошный гроб для старика, она отправилась в мастерскую сама и выбрала самый простой гроб, поклявшись, что продаст все в доме, чтобы заплатить за него. Миссис Хант, с фермы Хантов, такая заботливая женщина, пришла, чтобы успокоить девушку, уговорить ее поспать немного, но та все рыдала и рыдала, не двигаясь с места.

Ко дню похорон, люди уже начали сожалеть о содеянном, и на похороны все пришли трезвые и спокойные. А отец твой не заявился, зато Джим, грум его, околачивался там все время, пока кто-то, видевший как он вонзил свое колено в печенку старика, не сказал, что лучше бы ему убираться подобру-поздорову.

В ту самую ночь я поздно работал на своей земле в Лайер Филд. Это как раз по соседству с их домом. И вдруг услышал истошные крики девицы. Я подумал, что ее мучают кошмары, что она там совсем одна, и поспешил к ней, но застал там твоего отца, срывающего с девушки ночную рубаху, а она заходилась от крика. Он ведь громила — твой отец, но во мне так взыграла кровь, что я одним ударом вышиб его на дорогу. Бедняжка припала ко мне в слезах, она говорила, что верила этому человеку, а он участвовал в убийстве ее отца. Она все повторяла и повторяла: «Заберите меня отсюда, заберите меня». Она рассказала, что ты поехал подыскать ей пристанище, и сказала, что знает твой адрес в Лондоне. Я знал, что меня ждет в Маршалси после того, как я нанес эсквайру такой удар, кроме того, я все еще жил надеждой на то, что ты рассказал мне о мистере Горе. Поэтому я продал весь свой скот, сел вместе с ней в экипаж, и мы отправились в Лондон. Мы разыскали то место в Нью Кат — никогда не пойму, какое помутнение разума заставило тебя поселиться в таком неблагопристойном месте, — а толстуха сказала нам, что ты умер. «Унесли сегодня утром», — вот как она сказала. Ну, тогда девушку, как громом поразило. Она лишилась друга, единственного своего друга, так повторяла она.

И тут снизошла на меня десница Божья, и воля его четко обозначилась в моем разуме. Гордая, красивая женщина в огромном городе, без всякой защиты при ее-то доверчивости к первому встречному, в чем я уже убедился… Я понимал, что впереди ее может ждать только жизнь, полная опасностей и мучений. Да еще — кажется, этого я еще не говорил — я ведь видел ее наготу в ту ночь, когда ее рубашка была разодрана в клочья. И я исполнил то, что считал своим долгом перед Богом и людьми. Я женился на ней в то же самое утро. Она сначала была поражена и потрясена, когда я предложил ей стать моей женой, но сие есть деяние Божье, он всесилен и всемогущ. И этим набожным заключением Эли завершил свое повествование, тем самым положив конец всему, на что я еще надеялся в жизни.

Я сидел, погруженный в молчание, и пытался довести до глубин своего сознания смысл этого чудовищного поворота судьбы. О, Линда, я знаю, как ты выглядишь в своем ночном одеянии! Прелестная и самая желанная в мире. Я знаю, что желание охватило и этого громадного флегматичного мужчину, когда ты доверчиво прижалась к нему, беззащитная и заплаканная, с черными прядями волос, беспорядочно струящимися по твоему личику, бледному от страха. И это было деяние Господа! О Линда, испуганная и беспомощная, потерявшая дар речи от слов миссис Краске, ты должно быть… но если бы ты хоть чуточку подождала… Однако нельзя было раскрывать свои чувства перед ее мужем. Я не должен пробудить подозрений ни взглядом, ни случайно вырвавшимся словом. Потому что, куда бы ты не направлялась, Линда, любовь моя, я должен быть рядом. Эли должен принять меня. И мне придется проглотить это горчайшее лекарство, хуже которого я не знавал с тех пор, как мою болезнь признали неизлечимой. Я сцеплю зубы, прикушу язык, буду колоть ладони гвоздями, но я удержу этот порыв, который побуждал меня опустить бессильно голову на руки и рыдать, рыдать, рыдать.

— Я говорил с мистером Горе об Америке в связи с вами, Эли. Он подыскивает людей. Я полагаю, это несколько меняет дело, не так ли? Вы ведь все равно не можете вернуться в Маршалси. Вы с отцом вряд ли уживетесь после того, что произошло.

— А зачем? — спросил Эли. — С той самой минуты, как я поверг твоего отца, я только и думал, что о мистере Горе. Если он примет нас, мы обязательно поедем. У Кезии, моей сестры, куча денег, я одолжу у нее на инструменты и на все, что нам понадобится. Я ищу землю, где человек может быть свободным и равноправным, как перед лицом Господа. Землю, где каждый возделывает свой участок и живет в мире и покое под своим кровом, как это сказано в Священном Писании. Мы покончим с тавернами и неправедностью, с рассадниками богатства и эсквайрами, с их проклятыми акрами.

Он внезапно поднялся на ноги, подошел к окну, и вся комната погрузилась в сумерки от его огромной тени. Голос его звенел вдохновением и надеждой, когда он в своей манере, слегка нарушая точность цитаты провозгласил:

— «И возрадуется нам безлюдная и одинокая земля; и пустыня воспоет и расцветет, подобно розе».

При этих его словах, дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Линда. О Линда, дыхание мое перехватывается болью при мысли о тебе! Я не виноват в том, что меня настигла чума, что мне пришлось жить в грязной дыре, где никому не было дела до того, жив я или мертв. Все это я делал ради тебя и вот мое воздаяние.

«Расцветет, подобно розе» — мой измученный разум вцепился в последние слова напыщенной речи Эли: для меня они вовсе не относились ни к пустыне, ни к далеким странам, ни к будущему. Роза цвела здесь, на моих глазах, но не для меня.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Не стану утомлять читателя подробным описанием всех наших приготовлений, споров, надежд и разочарований, которые последовали после принятия решения об отъезде. Но есть один вопрос, который интересует всех, но, как правило, вовсе не упоминается в дневниках путешественников и в учебниках по истории. Это денежная сторона дела. В свое время я очень увлекался чтением и должен признаться, что, читая многие повествования о путешествиях, поражался, почему авторы обходили этот вопрос. Легко было бы сказать «Итак, мы отправились в Америку». Но если бы я прочел эту фразу в книге, то незамедлительно задался бы вопросом: «Но как?» Вот именно это я и собираюсь сейчас объяснить.

Линда была без гроша в кармане, у Эли, конечно, кое-что имелось. Он работал всю жизнь и обеспечивал себя сам, но ему так и не удалось ничего скопить. Кезия, однако, была довольно состоятельна. Она когда-то служила экономкой у одного богатого чудаковатого купца. После его смерти она обнаружила, что еще десять лет назад он завещал ей дом на Ладгейт Хилл, свою контору на Бред-стрит и еще две тысячи фунтов в придачу. Помещение на Бред-стрит она продала, и как только приняла решение разделить судьбу брата, распорядилась недвижимостью на Ладгейт Хилл, продав ее какому-то издателю. Она распоряжалась собственными доходами, равно как и денежными делами Линды и Эли, и какое-то время пребывала в заблуждении, что это дает ей власть над братом. Но Эли, искушенный в писаниях святого Павла, знал, что мужчина создан по образу и подобию Божьему, в то время как женщина была сотворена позже, и ей Господь всемогущий определил участь прислуги, а не хозяина. Позже, когда Кезия поняла позицию своего брата, она стала вымещать горечь этого унизительного открытия на любой особе женского пола, которой доводилось попасть ей под руку. Но пока все дела Кезия вершила сама, развлекаясь разговорами о правах собственности и деньгах, внушая издателю, что она уже твердо решила продать дом, но не окончательно еще остановила выбор на нем как на покупателе.