Основание скалы - Локхард Джордж "(Георгий Эгриселашвили)". Страница 2

Теперь надо было сделать голову. Зорг долго примеривался, пока наконец не взмахнул ножом, разрезав деревяшку по сложному профилю. После очистки он невольно вздохнул – боги были за него сегодня. Иначе как объяснить, что идол получался таким красивым?

Два часа спустя, он поставил фигурку на полено, служившее столом его тройке, и вздохнул. На него смотрел Крылатый. Самый настоящий. Тьяса недоверчиво осмотрел свои руки. Неужели это создал он?! Нет, наверно сам Крылатый помог ему, и решил пожить немного в идоле… Конечно! Ведь сегодня пришёл Ветер!

Подумав об этом, Тьяса перепугался. Он бросился в конец хлева, и вытащил из ямы цыву. Червь извивался, и тогда Тьяса откусил половинку, а остаток положил у ног идола. Проглотив мясо, зорг упал на колени, и протянул руки к богу.

– О, Крылатый, прими мой дар! И дай нам свою защиту!

Идол не сдвинулся с места, и Тьяса застонал в отчаянии. Он опоздал! Крылатому надоело сидеть в деревяшке, и он улетел! Боги теперь могут подумать, что он специально не накормил их, и отомстить!

От ужаса Тьяса задрожал, как лист. Он спрятался в углу хлева, и до вечера сидел там, закрыв глаза, и стараясь не думать. Все знают, что боги никогда не увидят того, кто не думает.

Наконец, уже к вечеру, Тьяса открыл глаза. И вскочил – цывы не было! Крылатый вернулся, и забрал дар! О, боги, как вы милосердны! Он принялся прыгать по хлеву, и радостно подвывать. Так его и застали подруги.

– Тьяса? Что случилось? – в тревоге спросила Ньяки.

– Крылатые приняли мой дар! – в восторге вскричал зорг, и рассказал. Ликование передалось всем, и до утра они веселились, приведя Тьясу в полное изнеможение. Как принято, идола закопали в яме с цывами – если Крылатый вернётся, то он никогда не останется голоден!

ГЛАВА 2

– Зорги, на выход!

Голос Господина заставил Тьясу вскочить. Он задрожал, ибо понял, что случилось. Прилетели Крылатые! И наступило время им покинуть хлев Господина… О, Крылатые…

– Быстрей, быстрей! – шёпотом торопил он подруг, пока те собирали свои нехитрые вещи в мешочек из шкурки дмьорго. Наконец, тройка Тьясы была готова, и он вышел во двор.

Ветер набросился на зоргов, заставив их закрыть прозрачные внутренние веки, и сжать ноздри. По небу бежали свинцово-серые тучи, стоял полумрак. И Тьяса внезапно подумал, что так теперь – до смерти. Всю его оставшуюся жизнь он будет дрожать от холода, смотреть сквозь вторые веки, и никогда более не увидит солнца… Он никогда больше не увидит этот дом. И никогда, никогда более не почувствует восторг при виде бога!

– Давайте, давайте! По машинам! – Господа нервничали. Видимо, Крылатые были уже близко. Пока Тьяса и десятки его соплеменников залезали в божественные летающие дома Господ, зорг с тоской смотрел на свой дом. Он прощался. Отныне его ждут мрачные, холодные пещеры, дымящие костры, плохая пища и холод. Вечный холод. Тепло ушло вместе с солнцем, и он знал, что будет мечтать об одном-единственном луче прекрасного пурпурного света… и знал, что не дождётся.

– Все поместились? Ну-ка… Да, вроде все. Идальго, они все здесь.

– Молодец, Хуан. Рекордное время. Выгрузи их вот здесь… потом лети сюда, и захвати немного кувстры.

– Зачем?

– Если спросят, куда летал, скажешь правду…

Господа засмеялись, и пропали из поля зрения Тьясы. Он вздохнул. Весной, тысячи дней назад, он видел Крылатых, и навсегда запомнил то восхищение, которое они вызвали у него. Господин не успел спрятать зоргов, и приказал им сидеть неподвижно. О, он мог бы не приказывать. Тьяса потерял способность двигаться, узрев бога…

– Полетели!

И вновь, как однажды давным-давно, Тьяса задрожал от восторга, почувствовав, как возносится вверх. Он тихо зашипел, и остальные зорги последовали его примеру. Они никак не могли понять, почему их так тянет в небо – ведь крыльев у них не было…

Летели долго, и свист ветра начал медленно одолевать Тьясу, клоня ко сну. Многие первые подруги уже спали, и даже некоторые вторые. Ньяка прижалась к своему центрию, и явно собиралась присоединится к давно уснувшей Икьян, когда внезапно тишину грузового отсека нарушил голос Господина.

– Ящерицы, просыпайтесь. Прилетели.

Тьяса вздрогнул, вскочив на ноги. Он достигал почти метра в высоту, то есть был на редкость крупным зоргом. Зеленовато-серо-оранжево-чёрный окрас чешуи делал Тьясу заметным на фоне серо-зелёных и серо-синих соплеменников. Мускулистые задние ноги немного дрожали от волнения, когда Тьяса спрыгнул на красную траву, балансируя полуметровым хвостом с шипом на конце, и прижав небольшие по сравнению с ногами руки к узкой груди. Холодный ветер заставил его задрожать, и чешуя сменила цвет на пурпурно-серый, точно соответствующий степи. Простой рефлекс маскировки, ибо Тьяса был насекомоядным. Его кровь немного понизила температуру, адаптируясь к среде – зорги были средним звеном между холодно– и теплокровными. Их тела не сохраняли постоянную температуру, но имели нижний предел, ниже которого она не падала. Когда было холодно, Тьяса становился вялым и слабым – все силы его хрупкого организма уходили на обогрев. Но в тёплое время Цикла он мог не есть много дней, ибо тратил мало энергии, не заботясь о температуре тела.

Как всегда в это время, чешуя Тьясы была мягкой и непрочной – ведь трёхсотдневный Период, когда зорги не способны к размножению, недавно уступил место тридцатидневному, в течение которого центрии становились уязвимыми и слабыми, зато могли осеменять вторых подруг с помощью добавлявших свои хромосомы первых. Во время Периода подруги размножались сами, рождая вторых подруг, но только с помощью Тьясы мог бы родится центрий, содержавший сразу две половые клетки, или первая подруга, содержавшая специфическую хромосому, необходимую для рождения центрия. Когда совмещались хромосомы Тьясы и первой подруги, то в теле второй рождался центрий. Когда хромосома Тьясы не соединялась, тогда вторая подруга рождала первую, имевшую только одну хромосому – ту самую, которая не передавалась второй во время Периода Тьясы, и поэтому без него подруги могли родить только не содержавшую половых клеток вторую. Если хромосома центрия не соединялась, то Тьяса служил простым переносчиком генетического материала из тела первой подруги в тело второй, но без специфического компонента, который он добавлял, хромосомы Икьян не могли бы осеменить Ньяку, и она не родила бы первую подругу. Без Тьясы Ньяка и Икьян могли рожать только вторых…

Но сейчас пришёл Ветер, и можно ли было думать о детях?! Тьяса печально покачал своей большой и удлинённой головой с огромными глазами ночного жителя, которые были сейчас прикрыты вторым веком. Его тонкие и непрочные зубы не смогли бы прокусить даже кожу, но отлично справлялись с насекомыми и пауками, которых Тьяса просто обожал. Длинный оранжевый язык мог мгновенно ловить добычу даже на лету, и Тьяса невольно гордился собой. Он огляделся. Из божественного летающего дома выпрыгивали зорги. На шесть вторых подруг приходились три первых, и только один центрий. Тьяса с тоской посмотрел на ожерелье из хвостовых шипов, висевшее на шее Господина. «Они не знают, что центриев мало, и охотятся в основном на них» – подумал он печально. Зорги сбились кучкой, сжимая свои Знаки, и со страхом следя за Господином. Тот вытащил мешок с их вещами, бросил на землю, и сказал:

– Ну вот, начинается осень. Вы пойдёте туда, и станете жить в пещере. Когда Крылатые улетят, я или кто-то другой подъедет, и заберёт урожай. И помните – раз в полсотни дней мы будем приезжать за камнями. Тот, кто утаит, или не найдёт – лишится Знака, и добавит свой шип сюда. – Господин указал на ожерелье, и положил руку на Свет Бога.

Зорги в страхе повалились на колени. Господин посмотрел на них, сплюнул, и с большой жалостью убрал руку со Света, отвернувшись к божественному летающему дому. Перед тем, как улететь, он ещё раз посмотрел на зоргов, и добавил:

– А кто найдёт самый большой и хороший камень – того мы, может быть, возьмём в Жилище, и он будет всю Зиму жить в тёплом хлеву. Помните это тоже.