Одна душа, два тела - Лорд Джеффри. Страница 40

Но сейчас все было тихо. Древний замок, и раскинувшаяся на западе столица, и весь имперский домен Айдена мирно дремали под светом двух лун, большого серебристого Баста и маленького быстрого Крома, похожего на золотой апельсин. Спали повара и конюхи, ключники и музыканты, служанки и садовники; дремали кони, мулы и шестиногие тароты, цветы в саду закрыли свои чашечки, вода бассейна застыла, похожая на темное зеркало из обсидиана.

Спал и Ричард Блейд, обратив к затянутому шелком потолку лицо, на котором блуждала слабая улыбка Потом губы странника дрогнули, черты стали строже, задумчивей и словно бы старше; он глубоко вздохнул и что-то прошептал.

Ричарду Блейду снились удивительные сны.

В его объятиях лежала женщина. Положив черноволосую головку на плечо Блейда, она дышала спокойно и ровно, будто бы недавний любовный жар, отпылав, покинул ее, излившись негромкими стонами, тихими вскриками, нежным, едва слышным шепотом. Для нее, зрелой красавицы с золотисто-смуглым телом, наслаждение было привычной радостью, счастьем, без которого жизнь казалась бессмысленной и пресной. Но дарила она его немногим.

Ее темные блестящие пряди мешались с волосами Блейда, чуть тронутыми сединой. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк; он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и лицо странника, озаренное огоньком ра-стаа, тонкой несгораемой лучинки, казалось много старше, чем у его черноволосой подруги. Она была женщиной в расцвете лет, и самый придирчивый ценитель женской красоты не дал бы ей больше тридцати; Блейд же выглядел на все сорок пять. Возможно, даже на пятьдесят, хотя и такая оценка его возраста являлась бы комплиментом: всего несколько дней назад ему стукнуло пятьдесят семь. Он был еще крепок и силен, но лоб уже пересекли морщины, и смугловатая кожа обветрилась; твердо очерченные и крепко сжатые губы придавали лицу суровое и грозное выражение, упрямый подбородок казался высеченным из камня. То был мужчина в осенней поре, в тех годах, когда уверенность в своей силе, в своем опыте и власти достигает апогея, за которым начинается неизбежный упадок; он походил на вершину, с которой все дороги ведут вниз.

Под ним чуть заметно колыхалось днище надувной палатки, стены ее сходились вверху шатром, полупрозрачная зеленоватая ткань напоминала застывшую морскую волну. Северная ночь была темной, и потому никто не смог бы различить еще один купол, накрывавший и палатку, и всю небольшую поляну в дремучем хвойном лесу; только громадный вороной тарот, бродивший по этой маленькой прогалине в поисках травы, иногда тыкался широкой рогатой мордой в невидимую преграду.

В самое глухое и темное время из леса выскользнули две тени, подкрались к барьеру, уставились на тарота голодными алчными глазами. Потом когтистая волчья лапа царапнула воздух, вслед за ней поднялась рука второго существа, не то обезьяны, не то человека — почти такая же, как у зверя, мохнатая, со скрюченными пальцами. Эта тварь видела тарота и палатку, чуяла два теплых и беззащитных тела, погруженных в сон, но некое странное колдовство, гораздо более сильное, чем у Повелителей Волков, не позволяло приблизиться к жертвам ни на шаг.

Пришелец, раздраженный, тихо заворчал, и волк, его покорный спутник, оскалил клыки. Почему они не могут вступить на поляну? Воздух, словно упругая пленка, отталкивал их.

Шестиногий тарот с презрением фыркнул, угрожающе покачивая рогом. Он не боялся этих ночных бестий; он был слишком огромен, быстр и могуч, чтобы с ним могла справиться даже стая волков, а чары волосатого лесного пришельца на него не действовали. Вдобавок он знал, что у хозяина, спавшего сейчас в шатре, есть длинные и острые стальные клыки и летающие шипы, способные покончить с любой нечистью. Но будить его было сейчас ни к чему, ибо лесные твари не могли подобраться к палатке.

Тарот снова фыркнул, чуть громче, и тут на его необъятном мохнатом крупе зашевелилась какая-то тень. Небольшое существо, неразличимое в темноте, приподняло голову, затем серия звуков разорвала тишину, скрежет взводимого арбалета, резкий щелчок тетивы, жужжание смертоносного стального болта. Волк и его спутник испуганно отпрянули, с крупа тарота донеслось хихиканье.

Этот маленький концерт, однако, не разбудил Ричарда Блейда. Он спал, обратив к полупрозрачному потолку лицо, суровое и спокойное, на котором даже сейчас, во сне, читалась несокрушимая уверенность в собственных силах. Потом губы странника дрогнули, черты стали мягче, задумчивей; казалось, невидимая рука феи огладила его щеки и лоб, убрав единым движением десять или пятнадцать лет. Он глубоко вздохнул и что-то прошептал.

Ричарду Блейду снились удивительные сны.

«Следят», — сообщил Дракула. Как всегда, он расположился на левом плече Блейда, обхватив его за шею гибким подвижным хвостом. Странник иногда морщился — мех щекотал кожу, — но уже не пытался пересадить зверька на горб Тарна. Маленький ата желал ехать на плече хозяина и умел настоять на своем.

«Следят, — настойчиво повторил он. — Хотят есть. Могут броситься. Злые! Черные!»

Черные означало высшую степень неодобрения, и Блейд потянулся к арбалету. Огромные северные волки, которых вели обезьяноподобные существа, заросшие рыжими волосами, преследовали путников едва ли не со дня высадки. Несколько раз они пытались атаковать, но Блейд с Сариномой были слишком хорошо защищены: кроме франа и арбалета, у них имелись ринго и мощный палустар, способный накрыть защитным силовым коконом и палатку, и огромного тарота.

— Приготовься, — не оборачиваясь, Блейд похлопал свою подругу по колену. — Дракула говорит, что они готовятся к нападению. Будем отбиваться, как всегда, я держу левый фланг, ты — правый.

Саринома завозилась сзади, поудобнее устраиваясь в седле Она убивала только волков; на волосатых туземцев, столь похожих на людей, рука у нее не подымалась. Что касается странника, то он отстреливал и тех, и других.

«Идут, — сообщил Дракула. — Рядом! Идут светлая сторона, идут темная сторона».

Светлая сторона означала запад, темная — восток. Были еще холодная и теплая стороны, соответственно север и юг. Ата мыслил очень конкретно и не признавал синонимов; к примеру, любая постель была для него не диваном, ложем, койкой или кроватью, а «местом, чтобы спать». Обычно он выражался с еще большей краткостью — «место спать», — игнорируя все части речи, кроме существительных и глаголов.

— Вижу, — сказала вдруг Саринома.

— Что — серое или рыжее?

Серыми были волки, рыжими — их Повелители.

— Рыжее.

— Ну, стреляй! — Блейд мотнул головой, напряженно всматриваясь в лесную чащу.

— Не будем торопиться. Луч ринго — не лучший метод убеждения.

— Анола. Два луча или десять устрашили бы их больше.

— Ах, лайо! — Саринома грустно вздохнула, — Тебе еще не надоело убивать? Они ведь тоже имеют право на жизнь!

— Но не за мой счет.

Странник поднял свое оружие. Щелкнул спусковой рычаг, коротко прогудела тетива, раздался предсмертный визг, и огромный волк с седоватым мехом перекувыркнулся через голову и застыл в траве. Почти сразу же дважды блеснул синий луч ринго, звери, попавшие под него, не успели даже рыкнуть.

— Кам, — сказал Блейд, — хорошо! Жаль, что ты не можешь взять с собой шкуры, вышла бы отличная шуба. Или в твоем мире женщины не носят шуб?

— Ну почему же? Если женщину не интересуют наряды и украшения, это уже не женщина… Но счастье, милый, не в этом.

— А в чем? — с любопытством спросил Блейд. Его очень интересовала концепция счастья у паллатов; хотелось сравнить ее с той, о которой ему толковали в Уренире. Обе эти цивилизации намного обогнали земное человечество, и если что и стоило у них заимствовать, так это понятие о счастье.

Но Сари в ответ только вздохнула и игриво укусила его за мочку уха. Вероятно, ей хотелось тем самым намекнуть, что речь идет не о счастье вообще, а о его женском варианте.