Только ты - Лоуэлл Элизабет. Страница 22

Рено замолчал, обошел мышастую и начал скрести ее щеткой.

– И? – напомнил Калеб.

– И я взял карты в руки…

После этого было слышно только шуршание щетки. Затем раздалось далекое мычанье коров, поскольку заря постепенно гасила звезды на небе.

– Продолжай, я слушаю, – проговорил наконец Калеб.

– Она сдавала из-под низа колоды и вообще жульничала…

Калеб ждал продолжения.

Рено молчал.

– Господи, это ведь как зуб вырвать! Выплюнь ты все сразу! – воскликнул Калеб.

– Ты ведь уже знаешь.

– Да ни черта я не знаю. Я знаю тебя, Рено. Ты не приведешь шлюху в дом сестры.

– Я сказал, что она жульничала в картах, но не сказал, что она раздевалась перед мужчинами.

Последовала напряженная тишина, которую нарушил Рено, вытряхивая попону.

– Выкладывай, – решительно потребовал Калеб.

– Когда пришел черед Евы сдавать, она сдала мне такие карты, что прикуп был не нужен.

Калеб тихонько присвистнул.

– Когда Рейли схватился за оружие, я опрокинул на него стол. Ева схватила банк и убежала через заднюю дверь, а мне пришлось разбираться с Рейли и Слейтером.

– Подружка Горбатого Медведя не говорила, что Слейтер убит. Речь шла только о Рейли Кинге и Стимере.

– Слейтер не полез на рожон. Полезли эти двое.

Покачивая головой, Калеб сказал:

– Будь я проклят, но Ева никак не похожа на девчонку из салуна.

– Она шулерша и воришка, и она подставила меня под пулю.

– Если бы кто-то другой сказал мне это, я бы назвал его лжецом.

Рено без предупреждения повернулся и посмотрел в темноту.

– Скажи ему, девушка из салуна.

Ева застыла на месте. После мучительной борьбы с собой она подавила желание пуститься наутек, однако ничего не могла сделать с мертвенной бледностью, покрывшей ее лицо. С гордо поднятой головой она вступила в круг света, ложившийся на землю от фонаря.

– Я не та, за которую вы меня принимаете, – произнесла она.

Рено выхватил у нее багажные сумки, открыл одну из них и извлек оттуда платье, которое она носила в Каньон-Сити. Оно алело в его руке, словно обвинительный приговор.

– Не такое трогательное, как платье из мешковины, но зато чертовски более откровенное, – сказал Рено Калебу.

Мгновенно к бледным щекам Евы прилила краска.

– Я была прислугой, – проговорила она высоким, напряженным голосом. – И я носила то, что мне давали.

– Это ты так говоришь, gata. Но ты была в салуне в этом платье, когда я увидел тебя. А твои хозяева были уже мертвы.

Рено затолкал платье обратно в сумку и направился седлать мышастую.

– Вы поели? – спросил Калеб Еву.

Она молча покачала головой, не доверяя своему голосу. Ева не могла смотреть Калебу в глаза. Он принял ее в своем доме; а что он мог думать о ней сейчас, когда узнал правду? Как бы ей хотелось оказаться где-нибудь за тридевять земель, лишь бы не здесь.

– Виллоу встала? – спросил Калеб.

Ева снова покачала головой.

– Неудивительно. Этан метался всю ночь.

– Зубы режутся…

Это было сказано почти шепотом, но Калеб расслышал.

Рено тихонько ругнулся. Это разнеслось в рассветной тиши.

– Гвоздика, – также шепотом добавила Ева.

– Простите, не понял, – переспросил Калеб.

Ева с трудом прокашлялась.

– Гвоздичное масло… На десны… Он перестанет так плакать…

– Выпороть бы его как следует прямо здесь, на конюшне, – заявил Калеб. – Я не имею в виду Этана.

Рено поднял голову и хмуро посмотрел на Калеба. Калеб выдержал взгляд.

– Человек из Юмы… Надеюсь, кроме тебя, никого больше не введет в заблуждение ее смазливое личико.

Рено нагнулся к мышастой, протянул длинные ремни через кольцо и стал затягивать подпругу резкими, энергичными движениями рук. Слова его тоже были резкими и энергичными.

– Ты путешествовал с Вилли – невинной девушкой, которая хотела любви…

Слышалось шуршание кожи о кожу.

– Я отправляюсь в пустыню с опытной обманщицей, которая хочет половину прииска.

Рено водрузил стремя на место. Скрип кожи звучал в тишине, словно крик.

– Если мы найдем прииск, мне придется смотреть в оба, потому что она либо обчистит меня, либо выстрелит в спину, либо поставит под пулю Слейтера и ему подобных, – жестко заключил Рено. – Как уже сделала раньше.

Со стороны дома раздался дребезжащий звук – это Виллоу била металлическим стержнем о железный треугольник, приглашая мужчин к завтраку.

Рено сдернул сумки Евы с забора, взял из ее рук матрас и все приторочил к седлу. Покончив с этим, он повернулся к Еве, поднял ее и посадил в седло.

– Попрощайся с Вилли от нашего имени.

С кошачьей ловкостью Рено вскочил на свою чалую. Быстрым движением он отпустил с привязи Длинногривых и тронул шпорами Любимицу. Кобыла легким галопом направилась к воротам. За ней последовали оба Длинногривых и мышастая.

Вдогонку донеслись слова Калеба:

– Беги от себя, если сможешь, твердолобый сукин сын! Нет ничего прочнее шелкового аркана! Или мягче…

Рено знал, что их преследуют. Он гнал лошадей от зари до сумерек, преодолевая расстояние вдвое большее, чем обычный путешественник, в надежде утомить лошадей Джерико Слейтера.

Сейчас у Слейтера было преимущество, потому что его длинноногие теннессийские лошади были резвее мустангов. В пустыне оно сойдет на нет. Мустанги могут идти быстрее и покрывать большие расстояния, им нужно меньше пищи и воды, чем лошадям Слейтера.

Во время долгих часов верховой езды Ева часто в душе сетовала на изнурительную гонку. Правда, вслух она ничего не говорила. Она только отвечала на четкие вопросы Рено, которых было совсем немного.

Постепенно гнев Евы сменился интересом к неведомому краю. Высокая открытая местность наполняла ее какой-то безмятежностью. Было странное чувство, что они находятся на рубеже двух миров.

Слева поднималось высокое плато, поросшее сосной и можжевельником. Справа виднелась цепь невысоких лесистых холмов. Сзади расстилалась живописная долина, окаймленная гранитными вершинами, разной высоты кряжами и кудрявыми холмами с каменными утесами.

Даже не обращаясь к журналу, Ева знала, что они медленно спускаются со Скалистых гор. Земля под проворными ногами мустангов изменилась. Предгорья перешли в плато, разделенные глубокими оврагами, по дну которых бежали ручьи. Потом скалистые берега сменились глубоко прорезанными песчаными берегами и отмелями в изгибах рек. Граниты и аспидные сланцы уступили место песчанику и глинистым сланцам.

На смену грациозным осинам, молодым елкам и пихтам пришли тополя, сосны, можжевельник. Исчезли карликовые дубы, зато там и сям появилась полынь. Над вершинами собирались облака и гремел гром, но дожди сюда не доходили.

Неясно вырисовывались очертания плоского темного холма. Ева не могла отвести глаз от постоянно меняющегося пейзажа, она ранее не видела ничего подобного. Крутые склоны холма были покрыты зеленью, хотя ее было недостаточно, чтобы скрыть обнажившиеся скальные породы. На всем протяжении пути не встречалось ни рек, ни ручьев. В оврагах – ни проблеска воды. Не видно было высоких деревьев.

Карта из испанского журнала свидетельствовала, что этот холм означал начало перемен. Это был лишь выступ высокого плато, по площади равного нескольким европейским странам. Впереди, в стороне заходящего солнца, высокогорье огромными каменными уступами опускалось и превращалось в страну бесчисленных каменных каньонов.

Ева не могла видеть этот каменный лабиринт, но она чувствовала, что горная страна, которая началась в Каньон-Сити, здесь заканчивается.

Каменный лабиринт внушал ужас полным отсутствием влаги. Реки текли здесь очень недолго, и только после гроз. Но на дне глубочайшего из каньонов бушевала река, настолько могучая, что казалась воплощением того потока, который отделял мир живых от мира мертвых. Еще никто из тех, кто пересек ее, не возвратился, чтобы рассказать, что он видал на другом берегу.