Реквием по пилоту - Лях Андрей Георгиевич. Страница 20

— Знаю, — сказал он, люто стискивая Эрликонову ладонь, — Горел. Герой. Молодец. Чепуха. Прости. Спешка. Валентина. Шеф. Вот. — Он показал на горло и побежал дальше.

Эрлен вошел к Скифу. Тут ничего не переменилось — та же суета автоматов внизу, и Эрих по-прежнему сидит за столом, словно никуда с тех пор не уходил, на нем все тот же черно-белый свитер, но внешность начальника управления стала чуть иной. Лысина исчезла под покровом русых, мелко вьющихся волос, отчего его лицо еще более помолодело, и, кроме того, привычный ко всякой медицине глаз Эрликона немедленно отметил тщательную хирургическую штопку по уху к щеке. На полу кабинета, расстелив крылья, точно птеродактиль, лежало большое кожаное пальто с поясом, заляпанное белесой грязью, и такая же грязь была на двух здоровенных чемоданах, затянутых ремнями и стоявших возле стола.

Скиф говорил по телефону — тоже предмету новому в этой комнате.

— Нет, какое там пять, восемь — десять метров, не меньше. — Увидя Эрликона, он кивнул ему на кресло. — И остатки химии какой-то нашли — не баран же чихнул. Хорошо, я приеду — и посмотрим. Все.

Скиф положил трубку и молча посмотрел на Эрлена.

— Что случилось? — спросил тот.

— Валентинская торговая палата. Мы только что приехали и сейчас, видимо, снова уезжаем.

— Какой уровень?

Скиф с одобрением шевельнул бровями:

— Голос специалиста. Пятый уровень. Драка и скандал. Валентина есть Валентина. А что у тебя?

— Ах, дядя… Это не девушка, это моя судьба. У нее даже имя необыкновенное.

— Да, ее зовут Ингебьерг, и она дочь Рамиреса Пиредры.

— Ого. Вот это спешка. Ты что, и разговоры наши писал?

— Естественно.

— Слушай, а тебе не кажется, что ты далековато заходишь?

— Мой дорогой, ты даже не представляешь, как далеко зашел ты сам и каких трудов мне будет стоить тебя оттуда извлечь.

— Может, объяснишь, что к чему?

— Можешь не сомневаться. Весь сегодняшний вечер и, по-видимому, два последующих дня мы только и будем, что заниматься объяснениями. Но сначала ты сделаешь вот что: спустишься на первый этаж, в архив. Там тебя встретит киборг-архивариус, назовешь ему свое имя и прочитаешь, что он тебе даст. Запоминать не обязательно, постарайся разобраться в сути дела. Потом вернешься сюда.

Спустившись на лифте, Эрликон пересек восточный двор, за ним — коридор, потом вестибюль архива, и вот он, архивариус какой-то неведомой допотопной модели. Что же это за история?

Шестой нижний этаж хранилищ — о существовании этих подземелий Эрлен только слышал, да и то пару раз. Такое же кружение ломающихся под разными углами переходов, но вместо кабинетов и канцелярий — полутемные залы с редкими лампами и рядами стеллажей. Непонятно — ведь любую запись можно подать наверх. Или Скиф настолько не хочет афишировать их дела?

Над одним из стеллажей был опущен плафон, киборг защелкал замками, выдвинул плоский металлический ящик, открыл и ушел. Эрликон остался один. Конус света в обступившей тьме, откуда-то слабо веет теплом. Он положил руки на шероховатый металл. Страшно не хочется заглядывать в этот ящик и окунаться в неизвестные страшные секреты, ясно, что обратной дороги не будет. Контакт. Все мы служим Контакту. Куда уйдешь? Эрлен помедлил еще чуть-чуть и, вздохнув, вытащил кожаную папку.

Сей реликт был велик и тяжел, уже один вид предвещал нечто зловещее. Парень совладал с запорами и открыл. Как он и предполагал, внутри находились скрепленные листы бумаги, запрессованные для сохранности в силиколовую пленку. Первый лист ничего существенного не сообщил — две колонки цифр и незнакомых индексов, на втором, титульном, Эрликон обнаружил обширную латинскую надпись, набранную старинным шрифтом, — единственное, что он сумел разобрать, было имя Пиредры. Значит, Пиредра, вот оно что. Тревожное предчувствие усилилось, он поспешно перевернул страницу.

Цветная стереофотография. Портрет. Юноша, почти мальчик, очень красивый, застенчиво смотрит в объектив. Это еще кто, подумал Эрлен, и тотчас же узнал, и даже не столько узнал, сколько сообразил. Правую бровь юноши уродовал шрам, который невозможно спутать ни с каким другим, и тут же все лицо проявилось угаданными чертами — перед Эрликоном был юный Рамирес, совсем непохожий на теперешнего серебрянобородого фирмача. Дальше были фотографии других людей, совершенно незнакомых, с подписями на той же латыни; Эрлен пропустил все это и сразу заглянул в середину.

Тут шел машинописный текст на английском, но углубившись в него, Эрликон совсем растерялся. Безвестный острослов в саркастическом тоне разбирал загадочные правовые проблемы. Насколько можно было понять, речь шла о каком-то грандиозном судебном процессе, о подкупах, склоках и попустительстве властей, часто упоминался Пиредра.

Эрлен наткнулся на описание знаменитого «орхидейного процесса», так взбудоражившего мировое общественное мнение конца тридцатых годов; к сожалению, написано оно было специалистом, сделавшим упор на юридические казусы, которыми столь богата эта история («Комментарий Гаркнесса»), так что представление Эрликон получил довольно смутное, зато некоторые факты привели его в изумление. «Было совершено, — читал он в случайно выхваченной строке, — в общей сложности восемьдесят два убийства, из них не менее шестнадцати — лично Пиредрой, общая же сумма взяток приближается к пятидесяти миллионам…» Окончательно сбивала с толку дата — 428 год — едва ли не сто лет назад! Приговора суда Эрлен не нашел, зато нашел сообщение о побеге с еще одной фотографией Рамиреса, обаятельно улыбающегося — совсем как вчера — в компании какой-то великосветской дамы. Дальше почему-то фотография Кромвеля во всех регалиях и еще симпатичного блондина с удивительно знакомым лицом. «Согласно докладу Овчинникова от 16.04.31, Пиредра, несомненно, является преемником Джино Валлачи и, следовательно, доном „Пяти семейств Нью-Йорка“. По прямым связям проходят: Штаты — Джозеф Гендерсон, он же Папа Дюк; Сталбридж, он же Звонарь…» Список был нескончаем, и Эрликон стал быстро листать дальше, перескакивая сразу через десять — пятнадцать страниц.

Львиную долю занимали ссылки: «смотри том такой-то, страницы такие-то» — жизнеописание Рамиреса было составлено с необычайным тщанием. Этот том был сводным, предварительным, но и он достаточно красочно иллюстрировал быт и нравы международной мафии. Пиредра был признанным князем преступного мира и редко опускался до грязной работы, но для Эрлена, бесконечно далекого от ледяной морали гангстерской жизни, даже и те немногочисленные «тротиловые Джульетты» и цементные мешки вызывали чувство, близкое к тошноте.

И главное — сплошь довоенные даты! На фотографиях — стильное ретро тридцатых годов — чопорные прилизанные проборы, широкополые шляпы, старинные глидеры со втяжными фарами, старичок «томпсон»… Что же, Пиредре сто пятьдесят? Или он киборг с двухсотлетним зарядом?

Из дебрей Эрленовой шевелюры выкатилась холодная капля, пробежала по виску и дальше по шее. Он не то чтобы сообразил, но почувствовал, еще без слов предугадал, каков будет финал этой антикварной саги; перекинув налево всю толщу непрочитанных листов, Эрликон заглянул в самый конец.

Точно. Восемь пуль, пять навылет, продырявленный фас, неповрежденный профиль — Рамирес, педантично обнесенный белым скотчем, лежит у забрызганной стены гостиничного номера. Рядом, на врезке, возле пунктиров баллистической экспертизы, фото белозубой смуглой красотки с умопомрачительным бюстом, вместо имени — подпись «Фонда» и почему-то серийный индекс. Дата — 446 год. Полвека с лишним назад какая-то патологическая девица расстреляла в упор отца Инги. Такие дела. «Тогда он был без бороды», — меланхолично подумал Эрлен, захлопнул папку и пошел прочь. Киборг-архивариус, звякнув ящиками, заспешил вперед.

Далеко внизу и в стороне, за окном кабинета Скифа, неровным многоцветным заревом горели городские огни, среди которых голубыми ярусами выделялась подсветка здания мэрии. На северо-востоке тонкой нитью тлело и пропадало за холмами шоссе, и над ним — красные глазки опор внешней связи, а совсем уж на севере над горизонтом поднималась неясная, перерезанная облаками багряная шапка — там был порт и разгружались корабли.