Огонь в крови - Лэм Шарлотта. Страница 18

Надин смотрела, как Шон улыбается Кларе. Он мог быть таким обаятельным, когда хотел того!

Клара поспешила на кухню, а Люк обратился к Шону:

– Что будете пить?

Шон ответил, что не прочь отведать один из фирменных коктейлей отеля, приготовленный с кокосовым молоком. Люк отправился за коктейлем, а Надин села за столик, на котором ее ждал стакан лимонного сока с газированной минеральной водой. Шон уселся напротив, вытянув ноги.

– Теперь я понимаю, каково тебе приходится, Надин, – мягко проговорил он, а Надин в недоумении подняла на него глаза.

– О чем ты?

– Я слышал, что Люк говорил по поводу того, что ты отражаешься в глазах мужчин, как в зеркалах. Признаюсь, мне было не слишком приятно слышать это, Надин, А уж у тебя был совсем затравленный вид. Тебе действительно настолько неприятно, когда тебя разглядывают?

– Случается, – ответила Надин, а Шон нахмурил брови.

Откинувшись на спинку стула, он с раздражением спросил:

– В таком случае почему ты продолжаешь работать фотомоделью? А теперь эта идея с работой на телевидении... Если тебе так уж неприятны голодные взоры мужчин, зачем ты выставляешь себя на всеобщее обозрение?!

– Все совсем не так... – начала она. – Ты же знаешь, как я стала фотомоделью. Я мечтала стать актрисой. Повстречала Джеми Колберта, и он предложил мне поработать фотомоделью. Я отнеслась к этому занятию как к временному. Но это были реальные деньги. Все это время я не оставляла мысли о театре или кино, – уже совсем тихо вымолвила она.

Шон холодно посмотрел на Надин и криво ухмыльнулся:

– Куда ты собиралась попасть с моей помощью.

Она не стала отрицать этого. Надин действительно ждала, что Шон поможет ей получить роль в каком-нибудь фильме.

– Люк забыл упомянуть еще об одном, когда посочувствовал твоей участи, – о том, что ты всегда использовала мужчин, чтобы добиться своего. Сначала тебе был нужен Джеми Колберт, затем понадобился я. А когда мне не удалось достать для тебя роль, ты меня попросту бросила!

– Это неправда!

– Нет, правда! – Лицо Шона потемнело от гнева. – А теперь можно бросить и Колберта, раз ты нашла работу на телевидении, не так ли? Новая карьера – и Колберта в отставку!

– Джеми только друг, – шепотом возразила Надин и, видя приближающегося к их столу Люка, сказала: – Хватит, прекратим этот разговор.

В следующую минуту Люк поставил перед Шоном коктейль, украшенный сверху орхидеей и бумажным зонтиком. На край стакана была надета долька манго.

– К этому великолепию страшно притрагиваться! – воскликнул Шон, изображая восхищение на лице.

И тут одна сногсшибательная красотка, ученица Люка, уселась рядом с Шоном, вскинула на него свои ресницы и прощебетала:

– Разрешите мне облегчить вашу задачу. – С этими словами она скомкала бумажный зонтик, приколола орхидею себе в волосы, а затем отправила в свой кукольный ротик дольку манго. Влажным призывным взглядом она не отрываясь смотрела на Шона, а он с ленивой улыбкой наблюдал за этим спектаклем.

Надин против воли почувствовала укол ревности. Как она ненавидела всех этих особ женского пола, пытавшихся обольстить Шона.

В это время Люк громко объявил:

– Я собираюсь писать портрет Надин. Вы можете присутствовать, наблюдать, как я работаю, задавать вопросы и делать замечания. Это будет частью наших с вами занятий. Рисовать я буду после ленча. А в первой половине дня все остается как прежде.

Надин перехватила неприязненный взгляд Шона. Ему явно не доставляла удовольствия мысль, что Люк будет писать ее портрет, а ей придется позировать ему. Надин отметила это не без злорадства.

Предложение художника пришлось очень кстати. Пока он будет рисовать ее, Шон не сможет ей досаждать. Она будет занята целый день, а уж на ночь постарается как следует запирать свою дверь. А там и пятница, когда самолет унесет ее в Майами. Разве это не то, чего она хочет? Убежать от Шона и больше никогда не видеться с ним!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Грег Эрролл перезвонил Надин на следующее утро и сообщил ей, что сделал все необходимые распоряжения для организации ее поездки в Майами. «Самолет прибудет в десять часов утра, так что, пожалуйста, не опаздывайте, пилоты не смогут долго ждать», – попросил он ее. Она пообещала быть готовой к десяти и не задерживать самолет.

Писать ее портрет Люк начал на следующий же день. С первого часа работы в студии собралась толпа учеников. Люди приходили, молча наблюдали, как Люк работает, и уходили. Затем приходили другие. Люк и Надин привыкли находиться на публике, и присутствие посторонних их не слишком смущало. Правда, Надин предпочла бы остаться без зрителей, особенно к концу сеанса, когда она уже порядком уставала. Ей гораздо больше нравилось, когда в мастерской не было никого, кроме Люка.

Она стояла, поставив одно колено на сиденье стула и держась за спинку обеими руками, голова повернута к художнику. Так поставил ее Люк, и ей было не слишком трудно оставаться в одном положении в течение всего сеанса.

Люк постоянно шутил, так что она даже сказала ему, что, если он хочет, чтобы она не улыбалась, он не должен смешить ее.

В ответ Люк рассмеялся, уверяя Надин, что как раз и хочет запечатлеть ее улыбку. Ему нужна живая женщина, а не какой-то там манекен.

– Не хочу писать то, что видят все, – красотку с обложки журнала. Хочу отразить то, что у вас внутри, ваш духовный мир. А для этого нужно, чтобы вы говорили со мной.

Его идея не слишком понравилась Надин.

– Не уверена, что обрадуюсь, если кто-то будет читать мои мысли.

– Ну что вы, читать чужие мысли я не умею. Должно быть, я не слишком точно выразился – я хотел бы изображать не просто красивое личико, а сильную, необычную женщину. Расскажите мне о себе, как вам удалось стать фотомоделью?

Она рассказала ему о Джеми Колберте, избегая смотреть в многочисленные зеркала, расставленные в мастерской, в которых она отражалась. Эти отражения казались ей какими-то странными, неполными, но через пару дней она уже не замечала ни зеркал, ни собственных многочисленных отражений.

Если бы только ей удалось с такой же легкостью не замечать повсюду подстерегавшего ее Шона. Надин старалась как можно плотнее заполнить свой день: по утрам она рисовала, во второй половине дня позировала Люку. Но когда бы она ни оказывалась на берегу, тут же рядом появлялся Шон, а постояльцы гостиницы тактично старались оставить их одних. Они думали, будто делают доброе дело! Знали бы они!

Пока Надин рисовала, Шон играл в теннис на корте и день ото дня становился все смуглее и смуглее. Люк иногда проводил занятия вне студии – в саду, на берегу или рядом с площадкой для гольфа, и Шон всегда норовил попасться Надин на глаза.

Иногда он заглядывал в мастерскую художника, чем приводил Надин в немалое смущение.

В один знойный день во время сеанса Надин смутилась настолько, что Люк отложил кисти.

– Вы, должно быть, очень устали? Отдохните, – предложил он ей. – В любом случае на сегодня достаточно.

Надин выпрямилась, чувствуя, что нога да и плечи тоже совершенно затекли. Она потянулась, чтобы снять напряжение.

– Мне кажется, вам сейчас не повредит массаж, – сказал Люк. – Садитесь. Посмотрим, смогу ли я вам помочь.

Надин повиновалась и села, совсем не думая о том, как это будет выглядеть со стороны. Сильные руки художника опустились на ее плечи и принялись разминать затекшие мышцы, снимая накопившееся за время сеанса напряжение. Надин стала приходить в себя:

– Просто удивительно, Люк!

– Вам уже лучше? – засмеялся художник. – Ну что же. Рад был облегчить ваши страдания, Надин.

– Спасибо, я замечательно себя чувствую, – ответила Надин, с благодарностью глядя на него.

Шон, не выдержав, подошел к ним. Мрачный как туча, губы побелели от злости. Надин вся сжалась под его взглядом. Поспешно обернувшись к Люку, она проговорила:

– Еще раз благодарю вас, Люк. Пойду приму душ и отдохну перед обедом, – с этими словами Надин вышла из студии.