Спящая красавица - Майкл Джудит. Страница 93

На несколько минут холодная белая гостиная превратилась в золотисто-коричневый пейзаж шероховатых поверхностей и ослепительного света. Анна как бы чувствовала волны тепла, колыхавшиеся над запыленными телами рабочих, трудившихся над скалой; могла почти ощущать скрип песка на зубах и слышать скрежет стали по камню. Она так и сидела, наклонившись вперед, погрузившись в экзотическую сцену, которая окружила ее почти полностью. «Я хотела бы оказаться там, – подумала она. – Мне хотелось бы находиться там, когда делались эти фотографии».

Джош описал каждый слайд спокойным голосом, но с такой страстью, что казалось, вел сейчас Анну по этому миру, который она никогда не видела. Он рассказал ей о Хосни – «лучший смотритель работ, которого только можно желать, самоучка-египтолог, знающий больше, чем многие эксперты, и единственный человек, который работает на раскопках в белых брюках и никогда их не пачкает». Назвал имена рабочих, работавших с ним все эти годы, что они ищут могилу Тенкаура. При этих словах его голос стал еще более возбужденным от того, что должно было случиться дальше.

– Они будут откапывать коридор довольно быстро, пока не найдут росписи на потолке и боковых стенах, потом будут медленно перемещаться ползком, выполняя ручную работу – и Хосни вызовет меня, когда они доберутся до первой двери. Обычно она ведет в большую квадратную комнату с еще одной дверью в задней стене, за которой есть переход в другие комнаты. Воздух тяжелый и горячий и такой спертый, что им невозможно дышать. Но мы видели могилы с пшеницей, которую оставляли рядом с фараоном, чтобы помочь ему прокормиться на долгом пути в следующую жизнь, и она прорастала в этом темном, закупоренном помещении, прежде чем умереть без воды. Это потрясающая вещь, такая жажда жизни; скорее стихийная, чем эмоциональная. За исключением любви, я думаю, потому что она – синоним жизни. – Он сделал паузу. – Мы не имеем понятия, сколько здесь может быть комнат и большие ли они; мы знаем, что в последней комнате всегда находится саркофаг с мумией, заключенной в гроб, внутри. И если мы относимся к числу воистину благословенных, то теперь она ждет нас здесь, каменная плита саркофага, ждет, когда мы поднимем ее...

Анна была захвачена звучанием этих слов и силой его голоса.

– Я хотела бы увидеть это. И прикоснуться. И почувствовать воздух...

– Мы это можем устроить, – сказал Джош. – Тебе действительно нужно побывать здесь; фотографии – только набросок. Есть еще один последний слайд.

Анна нажала на кнопку. Каменные ступени заполняли освещенное пространство, в углу фотографии в кадр попали женские пальцы.

– Рука Кэрол, – сказал Джош. – Знакомая, которая снабжает меня книгами по искусству; я уже упоминал о ней. Не ожидал, что она будет так возбуждена раскопками. Этот слайд последний.

«Я хочу, чтобы это была моя рука. Я хочу, чтобы это я стояла здесь, рядом с ним, смотрела на эти ступеньки и представляла себе, что находится там, где они кончаются».

– Чудесные слайды, – сказала она. – На мгновение почувствовалось, что там очень тепло.

Она включила светильник за своей спиной. Они заморгали от вспыхнувшего света и улыбнулись друг другу. Нервозность Анны вернулась, и она сосредоточилась на вынимании слайдов из кассеты и укладывании их в желтые коробочки. Ее угнетало воспоминание о том, как резко она отшатнулась от него, когда он пришел. Анна превратила простое приветствие в сложный маневр, а это ей было несвойственно. Это могло получиться непроизвольно, ведь он был в отъезде немногим больше недели. Однако, показалось, его отсутствие длилось дольше; она так обрадовалась, увидев его, что сама была удивлена. Как позволила она Джошу стать такой важной частью ее жизни, что восемь дней показались долгим сроком? «Мне надо подумать об этом. И мы поговорим об этом, если я хочу продолжать видеться с ним. Не сегодня вечером, а в ближайшее время».

Но они не поговорили. Они встречались случайно. В начале октября Анна взяла два новых дела и даже перестала ездить в Тамарак. Джош два раза уезжал ненадолго этой осенью; его дни и вечера были заняты лекциями и встречами со студентами, заседаниями комитетов в музее; он писал, разговаривал по телефону с Хосни, которому пока что нечего было докладывать. Потом, в начале декабря, он пригласил Анну на благотворительный ужин в Музей Древнего Мира.

Ужин состоялся в Музее, с коктейлями во внутреннем дворике с его садами трав и цветов древности, со скульптурами из Рима и Греции, с египетским гиппопотамом из фаянса с голубой глазурью и с маленькими, квадратными фигурками доколумбовой цивилизации в стеклянных ящиках вдоль стен. Впервые Джоша и Анну видели вместе в обществе Лос-Анджелеса.

Вокруг толпились гости, друзья и коллеги, которые какое-то время не видели Джоша; они глазели на Анну, как будто пытаясь представить по ее виду, что в ней было притягательного для Джоша Дюрана. Это был мир Джоша ? мир богатства и хороших связей; он знал большинство гостей и свободно себя чувствовал среди них, обмениваясь новостями о путешествиях и общих друзьях.

А теперь в одно мгновение оказалось, что они с Анной воспринимались как пара. Анна знала, что в этом виновато общество: необходимо было думать о себе, как о чем-то организованном и гармоничном, стабильном, целеустремленном и надежном, и при этом побыстрее распределить людей по нишам, чтобы было как можно меньше неожиданностей. Она услышала, как кто-то спросил о Доре; кто-то позади них рассказывал о Джоше и о работе, которую он проделал в Сардинии, Турции, и позднее – в Египте; а еще кто-то сказал, что они с Джошем прекрасная пара.

Анна знала, что это было правдой. В смокинге он чувствовал себя так же свободно, как в джинсах и спортивных шортах, а она была в черном сатиновом платье без бретелек, облегавшем ее фигуру, с длинным разрезом сбоку на юбке. На ней были золотые серьги с сапфирами и золотое колье. Ее голова доходила ему до плеча; и они двигались одинаково, высоко подняв голову, замечая все вокруг. Когда они проходили по комнатам, все оборачивались, чтобы посмотреть им вслед.

Анна обнаружила, что ей это нравилось. Обычно, она терпеть не могла находиться в центре внимания, за исключением зала суда, но разделять это внимание с Джошем было вроде игры, их общей тайны. И ей нравилось находиться рядом с ним, когда тот делал предназначенные только для нее замечания о людях, с которыми она знакомилась.

– Он ждет вынесения приговора за то, что прикарманил десять миллионов долларов от С. и Л. – прошептал Джош, пока пара подходила к ним.

– Это вылилось в благотворительные взносы для одной-двух городских церквей; он орошал их несколькими процентами своих полученных нечестным путем миллионов в виде дороги на небеса, вымощенной желтым кирпичом, или легкого приговора – что подоспеет раньше.

У Анны вырвался смешок, а Джош бросил на нее быстрый довольный взгляд, прежде чем та пара оказалась перед ними: мужчина в траурной черной рубашке и бордовом галстуке под фрачным пиджаком; у женщины в руках сверкала сумка от Юдит Лейбер, как талисман, рассеивающий тьму.

Несколькими минутами позже к ним направилась высокая, угловатая женщина. На голове у нее был тюрбан, на плечах красная накидка поверх того, что выглядело, как белая ночная рубашка.

– Она отдает все свои деньги в музей, миллион или что-то вроде этого в год, – сказал Джош. – Она хочет, чтобы деньги кончились, когда она умрет, но ни минутой раньше, поэтому ее бухгалтера и врачи сравнивают счета четыре-пять раз в неделю по мере того, как та их подписывает.

Анна снова засмеялась.

– Почему в музей?

– Потому что она говорит, это единственные учреждения, кроме нее самой, которые прославляют и сохраняют экзотику. Говорит, что хотела бы жить в Риме при Цезарях.

– А она знает, как тогда обращались с женщинами? – спросила Анна.

– Однажды я попытался ей рассказать, но она не пожелала слушать, поэтому я оставил ее в покое. Зачем разбивать чью-то мечту?

Анна удивленно посмотрела на него.