Группа риска - Майоров Сергей. Страница 30

Следователь закончил допрос Римского, выписал ему «сотку», упаковал в портфель бумаги и ненавистную свою ручку и уехал, оставив операм постановление о производстве обыска. Николаев привел из камеры Славу.

Некоторое время все молчали, разглядывая друг друга и стены. Потом задержанный попросил сигарету, закурил и поинтересовался:

— Меня в КПЗ когда увезут? Сейчас или вечером?

— Как с машиной будет, — вздохнул Костя. — Только времени-то уже — полвосьмого, давно уже вечер. И не КПЗ, а ИВС это давно уже называется, изолятор временного содержания…

— Какая мне разница, — махнул Слава, жадно затягиваясь сигаретой и исподлобья глядя на Ковалева. — У меня просьба одна есть, только ведь, наверное, не выполните.

— Смотря, что за просьба.

— С бабой хочу своей повидаться. Только не так, чтобы под конвоем и с наручниками, а сам по себе. Мне всего-то два часа надо, туда и обратно слетать. Не отпустите, конечно?

— Конечно, нет. На обыск мы к ней поедем, прямо сейчас, так что если чего передать ей хочешь — говори, мы передадим. А чтоб отпустить тебя — извини, но так только в кино бывает.

— Да, я понимаю… Жалко, она ж на третьем месяце у меня… Собирались осенью ко мне ехать, я уже и матери говорил. Танька-то у меня ведь тоже не местная, прописка у нее временная была, пока на заводе работала, а как уволилась, так и из общежития гнать начали. Отпустили бы, а?

— Нет, Слава, и давай больше не будем об этом.

— Да, я понимаю… Можно еще сигарету?.. Спасибо. А передавать ей ничего не надо. Мне сколько сидеть, года три?

— Я думаю, больше.

— Так и скажите. Пусть сама поступает, как хочет.

— Скажем. У тебя там осталось что-нибудь, или все продал?

— Да я ж сразу и продавал, в тот же вечер.

— Сколько у тебя всего эпизодов было?

— Что? А-а, понял. Не знаю, не считал… Раз сто пятьдесят, я думаю, я ж почти три месяца, с перерывами, конечно… В мае на две недели в Полтаву уезжал, а так — по три-четыре раза в день.

— И по сколько продавал?

— Когда как. В среднем, так по двадцать-тридцать тысяч за грамм.

— Итого, значит, лимонов двенадцать-пятнадцать, — прикинул Дима. — Неужели все потратил?

— Да, — махнул рукой Слава. — Матери, правда, кое-что отвез. А так на продукты да на сигареты все и ушло. Ну, иногда в кабаке, бывало, сидели с приятелем.

— Татьяне своей, наверное, подарки делал, — предположил Николаев, но Слава опять отмахнулся:

— Как-то все повода не было. Себе вон только на той неделе брюки новые и рубашку купил. Дайте еще закурить, а?

Костя достал пачку, дал сигарету Римскому и закурил сам.

— Послушай, Слава, — сказал он. — Неужели ты не понимал, что все равно, рано или поздно, но попадешься? Конечно, раз ты не местный и связей-то у тебя тут толком никаких, то просчитать тебя было очень трудно. Но все равно ведь, с самого начала было понятно, что тебя прихватят. Или нет?

— Знал, конечно. Первое время сильно боялся, честно скажу. После десятого раза вообще бросить хотел, но там с деньгами заморочка вышла, пришлось все по новой начинать. А потом привык… Мне б еще месяц продержаться — и все, не нашли бы вы меня больше никогда. Мне в Полтаве с сентября место хорошее обещали, в кооперативе одном. Я сюда больше и не приехал бы, чего мне здесь делать?

— Не жалко за штаны и рубашку несколько лет терять? И там еще неизвестно, как повернется?

— Жалко, конечно, но что сделать-то? Значит, судьба такая… Отпустили бы вы меня с Танюхой попрощаться… Нет? Дайте еще сигарету…

Татьяна ждала милицию уже несколько часов. Как оказалось, она видела задержание Славы и сразу поняла, что домой он больше не придет и никогда она с ним не увидится. Она занимала одну комнату на восьмом этаже общежития, сыщиков встретила в коридоре и сразу позвала из кухни двух своих подруг, чтобы они присутствовали в качестве понятых.

Комната была маленькой и густо заставленной старой дешевой мебелью. Потертые паласы, занавески с трогательными цветами и незамысловатые репродукции на стенах пытались создать некое подобие уюта. Татьяна выглядела на несколько лет старше Славы. Невысокая полная женщина с растрепанными волосами и лицом, озлобленное выражение которого сформировали неудачные попытки выбиться в люди и смирение со своей участью.

— Прочитайте, а потом на обороте, внизу, напишите: с постановлением ознакомлена, число и подпись, — сказал Ковалев.

Пока она читала постановление о производстве обыска, Костя подумал, что Римского она устраивала только потому, что бесплатно предоставляла место для ночлега и не мешала.

— Ищите, — она поставила свою подпись и вернула бланк Ковалеву. Потом отошла в угол и встала, скрестив руки на груди и всем своим видом давая понять, что ненавидит оперов за какое-никакое, но бывшее у нее в руках и отобранное ими счастье.

— Здесь есть вещи, принадлежащие Славе? — спросил Николаев.

Татьяна молча прошла через всю комнату, достала из шкафа вешалку с брюками и рубашкой, бросила на кровать.

— Все. Ничего больше его нету. Если только это, — Татьяна присела перед тумбочкой и вытащила запакованный «жиллет-сенсор» и недорогую туалетную воду. — Хотела ему на день рождения подарить. У него послезавтра… день рождения.

— Оставьте себе, — глухо сказал Костя.

Брюки и рубашку изъяли. Остальная часть обыска носила чисто формальный характер — просмотрели шкатулки с безделушками, вытащили наугад несколько книг с полки, подняли диван… Опера почему-то сразу поняли, что искать здесь нечего. Петров быстро заполнил два бланка протокола обыска, копию отдал Татьяне, а первый экземпляр сложил и убрал в папку.

— Пошли?

Николаев запихал брюки и рубашку в большой полиэтиленовый пакет. Понятые, осознав, что они больше не нужны, моментально выскользнули за дверь.

— Скажите, а Славу надолго?.. — Татьяна приняла Ковалева за старшего и обратилась к нему.

— Сейчас трудно сказать. Но, видимо, да.

— А за что? Я так и не поняла. Грабеж какой-то…

— Отобрал на улице у женщины серьги.

— А где же они? Он сюда ничего больше не приносил.

— Продал, — Ковалев посмотрел на женщину и понял, что она действительно была не в курсе дел Славы. Если она придет на суд, то там ее будет ждать сильный удар. Несколько миллионов рублей, которые Слава заработал и промотал втайне от нее, покажутся ей астрономической суммой. — Слава просил передать, чтобы вы сами решали, как вам поступить.

— Я могу с ним увидеться?

— Не знаю, эти вопросы через следователя надо решать. Можете ему сделать передачу, отвезете утром в Правобережное РУВД, это на улице Рентгена.

— Я знаю.

— И еще: завтра вам надо будет явиться к следователю, он вас допросит.

— Когда, утром? Утром я не могу, я работаю.

— А где вы работаете?

— На Правобережном рынке.

— Продавцом?

— Нет, картошку перебираю…

Выйдя из общежития, опера одновременно закурили. Костя подумал, что не отказался бы от рюмки коньяка.

Всю дорогу молчали, только на подъезде к отделению Николаев коротко выругался и пояснил:

— Сволочь этот Римский… Стольким людям жизнь испортил! Ни себе, ни другим.

— По нынешним временам, он довольно характерная фигура, — заметил Дима, но развивать мысль не стал, переключился на другое: — Ты лучше скажи, поймал ты этого своего… Помнишь, на той неделе ездили?

— Ерастова? Нет. Бегает где-то, скотина, домой так и не появлялся. Все времени не хватает им плотнее заняться. Завтра, наверное, попробую его связи прошерстить, он ведь где-то здесь дохнет. Там ведь сто сорок пятую, часть два, возбудили. «Терпила», правда, ничего не помнит, но опознание по фотокарточке есть, так что дело теперь только за ним. Я думаю, если его приземлим, там много чего интересного всплывет.

— А его закроют?

— Должны, он ведь сейчас на подписке. Хотя, кто его знает. Сам ведь знаешь, смотря какой следователь попадется.