Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич. Страница 29

Николаев в пехотной гимнастёрке и мичманке, с биноклем на шее ждал тут же на КП. Когда Арсеньев в третий раз посмотрел на часы, он сказал:

— А что, если мне сразу двинуться в Красный Крым? Немцев там нет. У Рощина что-нибудь случилось с машиной.

Арсеньев нахмурился:

— Без разведки выходить нельзя.

Отделения разведки всех трех батарей были уже разосланы по разным направлениям. На командном пункте оставались только двое дивизионных разведчиков — Косотруб и Журавлёв.

— Пошлём Земскова, — предложил Яновский. Арсеньев согласился:

— Пусть берет Косотруба и Журавлёва и едет на своей пулемётной машине.

Отъехав полкилометра от дивизиона, Земсков услыхал длинные очереди зенитных автоматов и остановил машину.

— Наши стреляют! — сказал Косотруб, перегнувшись через борт и заглядывая в кабину.

«Эх, черт, — подумал Земсков. — Как они там без меня?»

Полуторка снова помчалась по шоссе, а там, позади, три зенитных орудия молотили изо всех сил по самолётам, появившимся над дивизионом.

Сомин, стоя рядом со своей пушкой, до хрипоты выкрикивал команды. Ему не пришлось воспользоваться уроком Гаджиева. Раненая рука мешала самому сесть за штурвал, но Белкин справлялся превосходно. Когда ствол орудия уже раскалился от непрерывной стрельбы, один из самолётов спикировал прямо на пушку.

— Нулевые установки! — закричал Сомин. Белкин понял его. Он прекратил стрельбу, вцепился изо всех сил в штурвал. Его круглое, чуть рябоватое лицо с хитрыми крестьянскими глазами преобразилось. Ничего он не видел в этот момент, кроме самолёта в перекрестии коллиматора. Вероятно, он не слышал даже угрожающего воя пикировщика.

Эти секунды показались Сомину вечностью. Уже готов был Лавриненко с перекошенным от ужаса лицом спрыгнуть с машины, уже задрожали руки у невозмутимого Писарчука, уже срывался с запёкшихся губ Сомина крик «Огонь!», когда Белкин рывком ноги нажал педаль. Если бы жив был старший сержант Гаджиев, он наверняка сказал бы: «Сбивал его к чёртовой матери, матрос!», потому что самолёт был сбит. Он взорвался в воздухе на собственных бомбах, которые не успел сбросить, и далеко разлетелись горящие обломки.

Время приближалось к полудню, когда появился Рощин. Он сидел в кузове своей полуторки. Кабина была занята Людмилой. Оставив девушку в машине, Рощин поднялся на КП.

— Земскова встретили? — первым делом спросил Яновский.

Рощин от изумления потерял дар речи.

— Ну, что вы молчите? — лицо Яновского не предвещало ничего доброго. — Видели немцев?

— В Красном Крыму их нет, — сказал Рощин, — а Земскова я не видел.

Рощин действительно не мог видеть Земскова потому, что в Красном Крыму он не был. Утром он договорился с Людмилой, что заедет за ней в Ростов на улицу Будённого № 18. Девушка решила перехитрить командира дивизиона. Когда ей вручили направление в штаб тыла армии, уже перебравшийся за Дон, она сказала Рощину:

— Я туда не поеду. Охота была! У меня в Ростове есть знакомые. Когда дивизион выйдет на передовую, любыми средствами постарайся за мной заехать. Ты привезёшь меня в часть, а там уже будет не до меня. Понял?

Согласиться на этот план мог только такой легкомысленный человек, как Рощин. Вначале он возражал, но Людмила начала ему нашёптывать такие убедительные доводы, что лейтенант в конце концов сдался. Получив приказание выехать в Красный Крым, Рощин погнал машину в Ростов. «Успею, — думал он, — до Ростова десять минут езды по шоссе. Захвачу Люду и кратчайшим путём махну в Красный Крым. Немцев там нет все разно. За сорок минут я обернусь».

Все вышло иначе. До центра Ростова он добирался долго, потому что дорога была заполнена отступающими частями. Квартира по улице Будённого восемнадцать оказалась запертой. На двери белела записка, приколотая булавкой: «Геня, жди меня тут. Я скоро буду. Целую, Люда».

Рощин выругался, но остался ждать.

Разведчик Иргаш — сосредоточенный, немногословный казах, подвижный, как шарик тёмной ртути, сорвал с дверей записку и сказал лейтенанту, пуская по ветру обрывки лаконичного послания Людмилы:

— Капитан-лейтенант с нас голову снимет. Наплюйте на эту бабу!

Рощин и сам понимал, что влип в нехорошую историю, но все-таки он ждал. Людмила пришла минут через пятнадцать.

— Что в Ростове делается! Полный кавардак! — сообщила она. — Все бегут за Дон. Ужас какой-то. Поехали скорей в часть.

С трудом выбравшись из города, машина мчалась по обочине дороги, ныряя и подпрыгивая на выбоинах. Шоссе было забито подводами и артиллерией. Только теперь Рощин понял, какую оплошность он совершил. Ведь в дивизионе уже давно ждали его сообщения.

Постепенно шоссе пустело. Рощин «жал на всю железку». Он сверился с картой, посмотрел на часы и понял, что попадёт в дивизион в лучшем случае через час. Навстречу, со стороны Красного Крыма, ехали рысью кавалеристы. Рощин остановил их:

— Вы из Красного Крыма?

— Булы там, — ответил мрачный старшина, сидевший на рыжей кобыле, — а что?

— Немцы там есть?

Старшина помедлил, протирая красные глаза тыльной стороной грязной руки:

— Не, нема!

— Точно вы знаете?

Старшина вдруг рассердился:

— Кажу нема, значит нема!

— А когда вы там были?

— Тьфу ты «когда»? Часов у десять утра. Нема там нияких немцев.

— А может, они после вас туда пришли?

Кавалерист стегнул плетью рыжую кобылу:

— Поихалы, хлопцы! А ты, товарищ лейтенант, як не вирыш, то пиды сам подывысь.

Лейтенант не поехал смотреть сам.

— Немцев там нет, — сказал он шофёру, — давай в часть.

— Поедем в Красный Крым, — настаивала Людмила. — Ты сопляк, а не моряк! Из-за бабы сорвал разведку. Наплюю тебе полную морду и Арсеньеву доложу! — кричала она, но Рощин не стал её слушать. Он повернул машину и через полчаса уже был в дивизионе. А ещё через несколько минут, когда батарея Николаева уже выходила из каменоломен, влетела пулемётная установка Земскова. Кузов и кабина машины были в нескольких местах пробиты пулями.

Земсков в изодранной окровавленной гимнастёрке, шатаясь, поднялся на командный пункт. Его светлые волосы потемнели от пыли и прилипли ко лбу.

— В Красном Крыму — танки! — сказал он. — Передовой отряд. С запада идёт танковая дивизия, а возможно, корпус.

Арсеньев так посмотрел на Рощина, что у того задрожали колени и какая-то жилка начала биться под глазом.

— Были вы в Красном Крыму?

Рощин молчал. Его челюсти одеревенели. В это время на КП появилась Людмила. Она надвинулась на Рощина, сжав кулаки:

— Говори, сукин сын, трус!

Этот неожиданный натиск вернул Рощину дар речи.

— Товарищ капитан-лейтенант, — сказал он, отстраняя девушку, — в Красном Крыму я не был. Кавалеристы, армейские разведчики, которые ехали оттуда…

Арсеньев побагровел от гнева. Он подошёл вплотную к Рощину, расстёгивая кобуру. Яновский схватил его за руку:

— Сергей Петрович, не время! Давай выслушаем Земскова.

Отдышавшись и выпив воды, Земсков рассказал, что в посёлке он сначала никого не обнаружил. Вдвоём с Косотрубом они осмотрели несколько дворов и, прижимаясь к саманной стене плодосушки, вышли к колхозному саду. Косотруб поднял с земли какую-то бумажку и показал Земскову. Это была этикетка от сгущённого молока с надписью «Milch».

— Они тут! — сказал Земсков. Осторожно пробираясь вдоль ограды, он указал Косотрубу в глубину сада. Там стояли между яблонями танки, небрежно замаскированные ветками. Земсков насчитал двадцать машин. Между танками кое-где сидели и лежали солдаты. Телефонный провод уходил в степь, исчезая в траве. Издалека доносился гул моторов. Земсков и Косотруб пристально всматривались в степную даль. Сигнальщик первым заметил движущиеся тёмные точки там, где облака касаются земли. Земсков навёл бинокль. Десятки танков шли развёрнутым строем по степи.

В стороне послышался шорох шагов. Из-за угла плодосушки вышли несколько солдат в серо-зелёных мундирах. Косотруб хлестнул их очередью из автомата и вслед за лейтенантом побежал к машине. Сзади разорвалась граната. Земсков почувствовал, что ему обожгло спину. Перескочив через плетень, они выбежали на улицу. До машины оставалось метров двести, когда пулемётчик Калина увидел, что за Земсковым и Косотрубом гонится полтора десятка немцев. Он ударил по преследователям из всех четырех стволов своего пулемёта. Разведчики на ходу вскочили в машину. Шофёр дал газ.