Леди, леди, это я! - Макбейн Эд. Страница 13

– Мы просто проводим плановую проверку, – сказал Карелла.

– Проверку чего? – спросил Робинсон.

– Так как вы все-таки отнеслись к тому, что зачет у вас не приняли?

– Отнесся я к этому препаршиво, как я уже сказал вам. Так все-таки, какую это проверку вы проводите?

– Да так, ничего интересного или заслуживающего внимания, мистер Робинсон. Единственное...

– Нет, все-таки в чем дело? Речь, я полагаю, идет о заранее условленных результатах... если кто-то увлекается махинациями...

– О заранее условленных результатах?

– Ага. Вы наверняка пришли по поводу команды. Что, кто-то хотел договориться о счете?

– Да? А вам кто-нибудь предлагал?

– Нет, черт побери, никто и не пробовал. И если тут имеет место что-нибудь подобное, то знайте, я не имею к этому ни малейшего отношения.

– А вы хорошо играете в баскетбол, мистер Робинсон?

– Вполне прилично. Но предпочитаю, конечно, бейсбол.

– Вы подающий в команде, так ведь?

– Да, я подающий. Послушайте, вам почему-то чертовски много известно обо мне, разве не так? Для обычной плановой проверки...

– А подающий вы хороший?

– Да, – не задумываясь, ответил Робинсон.

– А что было после того, как вас завалил Лэнд?

– Меня перевели в запасные.

– И на какой срок?

– До конца сезона.

– Это сказалось на игре команды? Робинсон пожал плечами.

– Знаете, мне не хотелось бы тут перед вами пушить хвост... – сказал он.

– Пушите, ничего страшного, – заверил его Мейер.

– Мы проиграли восемь игр из двенадцати.

– Вы считаете, что если бы вы были на подаче, то команда выиграла бы все эти игры.

– Давайте скажем скромнее, – ответил Робинсон. – Я уверен, что некоторые из этих проигранных игр мы несомненно выиграли бы.

– Но получилось так, что вы их проиграли.

– Ага.

– А как к этому отнеслась команда?

– Ну, все чувствовали себя паршиво. Мы твердо рассчитывали на финал в кубке города. Мы ведь никому не проигрывали, пока меня не отстранили от игры. А потом, даже проиграв эти восемь игр, мы все-таки вышли на второе место.

– Это совсем не плохое место, – сказал Карелла.

– Но первое-то место всегда только одно, – отозвался Робинсон.

– А команда считала, что мистер Лэнд поступил несправедливо по отношению к вам?

– Почем мне знать, что они там считали.

– А сами вы что думали по этому поводу?

– Не повезло, да и все тут, – сказал Робинсон.

– Да, ну а все же?

– Я, например, считал, что неплохо знаю предмет.

– И несмотря на это он засыпал вас? Почему бы это?

– А почему бы вам не задать этот вопрос ему самому? – спросил Робинсон.

Вот тут-то и самое бы время объявить ему: “Потому что он мертв”, однако ни Мейер, ни Карелла не произнесли этих драматических слов. Вместо этого они внимательно наблюдали, как, щурясь от солнца, Робинсон поглядывает на них.

– А где вы были вчера примерно в пять часов дня, мистер Робинсон?

– А зачем вам это?

– Хотелось бы знать.

– А мне кажется, что это вас совсем не касается, – сказал Робинсон.

– Боюсь, что на этот раз вам придется предоставить нам судить, что нас касается, а что – нет.

– В таком случае вам лучше будет получить ордер на мой арест, – сказал Робинсон. – Если дело настолько серьезно, что...

– Никто ведь не говорит вам, что речь идет о серьезном деле, мистер Робинсон.

– Вы так считаете?

– Именно так, – Мейер помолчал и снова задал вопрос. – Так вы настаиваете, чтобы мы получили ордер на ваш арест?

– Просто я не понимаю, с какой это стати я должен рассказывать вам...

– Это просто помогло бы нам внести ясность в некоторые вопросы, мистер Робинсон.

– В какие именно?

– Так где же вы были вчера примерно в пять часов дня?

– Я был... Я был занят глубоко личными делами.

– И какими же именно?

– Послушайте, я просто не понимаю, зачем вам может понадобиться...

– Так какими же делами вы были заняты?

– Я был в это время с девушкой, – сказал Робинсон, обреченно вздыхая.

– С какого и по какой час?

– С четырех... нет, это было немножко раньше четырех... последняя лекция закончилась без четверти четыре...

– Итак, с трех сорока пяти и до какого?

– И примерно до восьми вечера.

– А где вы были?

– Мы были у нее на квартире.

– Где это?

– В центре.

– В центре, но где именно?

– Ну чего вы пристали?..

– Где?

– На Тримейн-авеню. Это в Куортере, недалеко от “Навеса”.

– Ив четыре часа вы уже были в этой квартире?

– Нет, мы добрались туда примерно в четверть или в половине пятого.

– Но в пять часов вы находились именно там?

– Да.

– И чем вы там занимались?

– Ну знаете ли...

– Говорите, не смущайтесь.

– Ничего я вам не обязан говорить! Неужто вы сами не способны догадаться, черт побери!

– Ну ладно, оставим это. Как зовут эту девушку?

– Ольга.

– Ольга? А дальше как?

– Ольга Виттенштейн.

– Это та самая девушка, что сидела с вами, когда мы подошли?

– Да, она самая. Послушайте, неужели вы собираетесь еще и ее расспрашивать? Да вы ведь так все испортите!

– Нам нужно только проверить правильность сообщенных вами фактов, мистер Робинсон. Остальное – это уже ваши проблемы.

– Послушайте, но ведь это очень порядочная девушка, скорее всего она просто пошлет вас с вашими вопросами к чертовой матери, а заодно – и меня тоже. Я ничего не понимаю. Что происходит? Почему это вам нужно, чтобы кто-то подтверждал мои слова? А что, по-вашему, я мог там делать?

– Вы вполне могли находиться на квартире в доме по Тримейн-авеню с пятнадцати минут пятого до восьми часов прошлого вечера. Если вы действительно находились там в это время, то в этом случае вы больше никогда не увидите нас, мистер Робинсон, на протяжении всей жизни.

– Ну за всю жизнь я все-таки не стал бы ручаться, – внес поправку Мейер.

– Бросьте, вы непременно объявитесь тут в следующий же понедельник, – сказал Робинсон.

– С чего это вдруг? Вы что, не были на этой квартире?

– Да был я там, был. Можете идти и проверить. Но когда в последний раз поднялся этот баскетбольный скандал, у нас тут толпами шныряли и полицейские, и представители прокуратуры, и какие-то там особые агенты, которые расхаживали по общежитию несколько недель. Если это повторение такой же истории...

– Это совсем другое, мистер Робинсон.

– Надеюсь, что так. Так вот, я чист. Я играю только честно. В жизни своей я ни у кого не взял ни гроша и никогда не возьму. Так что можете это зарубить себе на носу.

– Мы это обязательно запомним, мистер Робинсон.

– И еще одно, когда вы будете разговаривать с Ольгой, ради всего святого, постарайтесь проявить хоть какую-то деликатность, хорошо? Не портьте дело, это ведь серьезно, понимаете? Она очень порядочная девушка, так вы уж сделайте мне такое одолжение.

Они разыскали Ольгу Виттенштейн в студенческом буфете, где она сидела за чашкой черного кофе. Она вела себя как компанейский парень и объявила, что еще ни разу в жизни не видела ментов так близко. Кроме того, она сказала, что у нее и в самом деле есть хата на Тримейн-авеню. Она сказала также, что ждала Берни вчера после занятий и что они мотанули к ней на хату и добрались туда минут в пятнадцать пятого или около того. Она сказала, что проторчали они там весь вечер, часов до восьми, а потом пошли вместе что-нибудь перекусить. Кстати, а вокруг чего это они подымают такой шум?

Шум они подняли, собственно, вокруг убийства, но они не стали объяснять ей этого.

Глава 6

В эту субботу Берт Клинг прибыл в участок примерно к двум часам дня и сразу же ознакомился с заключением баллистической лаборатории, которое срочно доставили из центра. Он был небрит, и светлая щетина заметно выделялась на его загорелом лице. На нем были тот же костюм с рубашкой, что и прошлым вечером, он снял только галстук, однако одежда выглядела на нем так, будто он в ней спал. Приняв на ходу в коридоре соболезнования встречных и отказавшись от предложенного Мисколо кофе, Клинг направился прямиком в кабинет лейтенанта. Он там пробыл примерно полчаса. К тому времени, когда он вышел из кабинета, Карелла с Мейером уже успели вернуться из университета, где одна из версий безнадежно провалилась. Берт Клинг подошел к столу Кареллы.