Меж двух огней (СИ) - Март Артём. Страница 3

— Бычка, — проговорил я, не отрывая взгляда от Асиха, — постой на стреме. Если что — сообщи мне. Я займусь Звягинцевым сам.

— Ты… Ты отдашь повязку этому выродку⁈ — Тут же вспыхнул Бычка, — отдашь ему пакет⁈

Я обернулся.

— Выполняй приказ.

Бычка округлил глаза.

Сначала медленно, но потом все быстрее и быстрее отрицательно замотал головой.

— Нет… Ты так не поступишь, Саша… Ты так не поступишь!

— Выполняй. Пакет оставь.

— Саша, я… Он же умрет!

— Ведь ты перевелся в Афганистан недавно, так? Кого ты спасешь, Селихов? — вмешался Аль-Асих, — друга, с которым прошел огонь и воду? Или бойца, которого знаешь чуть больше месяца? Для меня ответ очевиден. Я не привык бросать друзей в беде.

— Саша! Не слушай ты его! Он…

— Выполняй приказ, — повторил я. — Никто сегодня не умрет.

Бычка недоуменно нахмурился.

Уставился на ИПП в своих руках.

— Я обещаю, — сказал я.

Лицо Бычки стало серьезным. Даже взрослым. Будто бы не соответствующим возрасту молодого бойца, едва перешагнувшего девятнадцатый рубеж.

— Я тебе поверю, — сказал он и отложил пакет, — поверю. Как поверил тогда, в колодцах. И потом, когда ты сказал, что я… Что я не виноват в смерти того пацана.

Бычка взял автомат. Медленно, будто бы с трудом, встал. Бросил взгляд на раненого Звягу.

А потом вышел.

— Ловкий ход, Селихов, — разулыбался Асих. — Очень ловкий.

Улыбка, тем не менее, довольно быстро сошла с губ пакистанца. У него просто не было сил улыбаться. Дыхание Асиха с каждой минутой становилось все тяжелее и тяжелее. В уголке его темных от запекшейся крови губ появился кровавый пузырик. Он быстро лопнул, но на его месте почти сразу надулся новый.

— Ты верный друг, Саша, — сказал Асих. — Очень верный. Таких людей редко встретишь. А теперь…

— Этого не будет, Асих, — прервал его я.

Аль-Асих нахмурился. Но ничего не сказал.

— Если ты подумал, что я пожертвую бойцом своего взвода, чтобы спасти тебя, то этого не будет.

Асих оскалился. Взгляд его снова стал звериным, вкрадчивым. И злым.

— Ну тогда я умру, шурави. А вместе со мной умрет и твой товарищ…

Я ничего не ответил.

Вместо этого направился к Звяге.

Раненый боец, наконец, оторвал взгляд от сводчатого, бугристого потолка пещеры. Посмотрел на меня. В его глазах стояло безразличие. А еще — усталость. И никакого страха.

Я опустился перед ним. Взял пакет.

— Придется чуть-чуть потерпеть, братец, — сказал я. — Сможешь оторваться от стены?

— А надо ли терпеть? — сказал Звяга слабым почти шепотом. — Брат мой старший, Серега, в начале войны помер. Теперь, видать, пришел и мой черед…

— Приподнимись. Вот так, — сказал я, помогая Звягинцеву отстать от стены.

— Не надо, Саша, — Коля Звягинцев покачал головой. Слабо схватил мою руку, когда я взял его за одежду.

Я на миг застыл.

Звяга заглянул мне прямо в глаза.

— Некуда мне идти, Саша, — сказал он, стараясь не кривиться от боли. — Некуда возвращаться. Детдомовские мы с Серегой были. Не ждет меня дома никто. А твоего друга, Алима, пади ждет.

Коля Звягинцев вздохнул. Вздох этот получился тяжелым, клокочущим.

— Хороший парень, этот Алим, — продолжил он, — я с ним на «Вертушке» парой слов перекинулся. Добрый он.

— Добрый, — согласился я.

— А я… а я дурак. Цеплялся к тебе тогда, в первый день. И потом тоже много глупостей делал. Я…

— Отставить, — строго сказал я и аккуратно потянул Звягу, чтобы тот мог приподняться от стены.

Уверен, будь у Звягинцева силы, он бы упирался. Но упираться Николай не мог. Поэтому покорился легко. Хоть и застонал от боли.

— Он же скоро помрет, — сказал Звяга, уставившись в темную глубь пещеры, туда, где сидел Аль-Асих. — А тогда и твоего друга убьют.

— Разве ж были б у меня такие друзья как Алим, — сказал я, разворачивая пакет, — если б я своих в беде бросал? На вот, прикуси ремешок. Сейчас больно будет.

Аль-Асих умирал.

По крайней мере так он себя чувствовал. Так ему казалось.

Говорят, когда человек умирает, вся жизнь проносится у него перед глазами.

Аль-Асих не верил в это. Не верил в то, что в последние секунды перед смертью можно увидеть калейдоскоп картинок от самого детства и до конца жизни.

И все же он увидел.

Но нет, это не был калейдоскоп. Его собственный разум не крутил ему странный кинофильм, словно бы в кинотеатре.

Зато были мысли. Они одна за другой возникали у него в голове, словно вспышки.

Вот Каифану Али Хану, а именно таково было настоящее имя Асиха, двенадцать лет.

Ему посчастливилось родиться в семье уважаемых, потомственных военных. Мать любила его. Отец тоже. Однако эта родительская любовь была разной. Вот только тогда Каифан не мог понять, в чем ее различия.

В свой день рождения он получил от отца маленького козленка. Живого и веселого. У козленка была мягкая шерсть и теплый бархатистый нос.

Козленок любил скакать по полянке, и Каифану очень нравилось за ним бегать. Он мечтал придумать имя козленку.

Но не придумал.

Все потому, что тем же вечером отец подарил ему еще и нож. Красивый, с блестящей гардой и приятной на ощупь кожаной рукоятью. Нож понравился Каифану.

«Сила не в том, чтобы просто ударить, — сказал тогда отец, — сила в том, чтобы отнять жизнь и остаться спокойным».

Так сказал он, когда отдал Каифану нож.

А потом повел его во двор, к козленку.

Когда Каифан понял, что хочет от него отец, то потерял дар речи.

«Сегодня ты должен стать мужчиной, Каифан, — сказал отец. — Обязан».

Каифан мешкал.

Тогда отец сказал ему, что если он дрогнет, то сегодня будет ночевать в конуре.

Каифан не дрогнул.

Когда Каифан вырос, его ждала военная карьера.

Молодой мужчина блестяще окончил военную академию в Какооле.

Учителя и инструкторы хвалили его выдающиеся способности в тактике, маскировке и ближнем бою. А еще — боялись его. Боялись холодной, почти научной жестокости, которую проявлял Каифан в учениях и на тренировках.

— Зачем ты сломал руку Мустафе Хабизу? — ругал его капитан-воспитатель после одного инцидента, который казался Каифану малозначительным, — это тренировочный поединок, не бой насмерть! Ты мог победить иначе!

— Я хотел проверить, — ответил тогда Каифан Али Хан.

— Проверить что?

— Останусь ли я спокойным.

Он остался.

В момент, когда у юного курсанта Хабиза трещали кости, сердце Каифана даже не ускорило свой бег.

После академии Али Хан был зачислен в элитное подразделение спецназначения CCG Пакистанской армии.

Боевое крещение наступило быстро, уже в семьдесят первом году.

В Бангладеше вспыхнула война за независимость. Каифана отправили туда.

Его подразделение занималось ликвидацией беглых бенгальских националистов и индийских агентов.

И в своем деле Каифан добился невероятных успехов.

Он разрабатывал новые тактики. Новые методики допросов. Новые способы пыток. И каждая его идея казалась молодому Каифану гениальной. Такой, которую только он и сможет воплотить в жизнь. Но была и обратная сторона медали — сослуживцы стали отдаляться от молодого офицера. Посматривать на него косо. Шептаться за спиной. Начальство нередко осуждало его подход. Находило его «избыточным». Каифан не понимал почему.

В семьдесят третьем его перебросили в Белуджистан, подавлять сепаратистское движение, поднимавшееся в тех местах. Опасность поджидала везде: сидела в каждой пыльной деревне, таилась в каждом каменистом ущелье. Иной раз даже женщины, стоило отвернуться, норовили ударить ножом в спину. Именно здесь Каифан Али Хан и получил свое прозвище. Здесь он стал Аль-Асихом. Стал Львом.

Однажды его и его людей отправили в один непокорный кишлак, название которого Аль-Асих давно позабыл. Там, чтобы разобраться с сопротивлением, Каифану пришлось уничтожить несколько семей. Убиты были все: женщины, старики, дети.