Искушение - Макдональд Джон Данн. Страница 22
Она молча кивнула и принялась накрывать на стол. В гостиной зазвонил телефон. Ирена вышла и тут же вернулась сообщить, что со мной желает говорить миссис Пирсон.
– Доброе утро, Манди.
– Ах ты Боже мой, тон у тебя похоронный для такого действительно доброго, прекрасного утра. Что, твоя дорогая была слишком утомлена вчера, чтобы прочесть твою записку? Я ждала звонка аж до полуночи.
– Представления не имею, когда она пришла, меня здесь не было. А когда я пришел, не было ее. Она, видишь ли, упаковала чемоданы, нацарапала мне записочку и укатила вместе с моим другом Винсом. Навсегда. Ты слышишь, Манди?
– Да-да, я здесь, золотко. Пытаюсь сообразить… Ах ты бедняжка, Джерри!
– И бедняжка Лоррейн.
– В известном смысле, да.
– Я не хочу, чтобы она возвращалась. Знаешь, Манди, с меня довольно. Мое терпение лопнуло.
– И я, хотя она моя лучшая подруга, должна признаться: она бывала очень, очень сволочной, а ты был более чем терпелив. Я даю на все про все две недели, и потом она опять будет здесь, вся такая трагичная, таинственная, ну и виноватая тоже. И постарается начать все сначала.
– Это ей не поможет, – сказал я. И вдруг увидел ясно, как она выбирается из тесной, чересчур тесной ямы, отряхивает набросанную сверху землю, бредет сквозь ночь. Меня передернуло.
– Думаю, что она не удержится и пришлет мне открыточку с видом какого-нибудь экзотического курорта. Сообщить тебе адресок в таком случае?
– Родителям – да. Насчет меня лучше не беспокоиться.
– А что же ты теперь думаешь делать, золотко? Продашь дом, устроишься где-нибудь в меблирашках?
– Не думаю, чтобы я мог продать коттедж без ее подписи. Сдать в наем – может быть. Нужно спросить Арчи Билла.
– Да, я тоже слышала, что он лучший адвокат по делам о разводе. Там есть такая статья – умышленное оставление супруга. Или тебя больше устраивает супружеская измена?
– Не знаю еще. Нужно посоветоваться со знающим человеком.
– Бедная Лоррейн. И друг твой хорош, – что за легкомыслие! Послушай, сказать Тинкер, чтобы она заглянула утешить тебя?
– Оставь, пожалуйста.
– Извини. Это вышло безвкусно, да? Я только хотела бы понять, в курсе ли Тинкер и, значит, весь городок? Или же я буду действительно первой, от кого мир услышит о происшедшем? Ведь это уже не секрет, да?
– Мне напле… Я хотел сказать, что не секрет.
– Тогда, извини, я кладу трубку, – не терпится позвонить кое-кому. И не злись на меня, у женщин свои слабости. Ух, как заквохчут мои любимые подруги, как они глаза будут закатывать… Я просто предвкушаю все это!
– Я не злюсь.
– Очень мило с твоей стороны. Пока!
Завтрак уже ждал меня. Перед тем я сказал Ирене, что миссис Джеймсон оставила спальню в беспорядке, и попросил прибрать там. Я спросил, видела ли она записку, оставленную мной для Лоррейн накануне. Оказывается, она выбросила ее в корзину. Я попросил принести ее. И положил туда же, где лежала уже записка самой Лорри, вырезанная бритвой из книги, – в ящик моего стола.
Я переоделся и уже собирался выйти из дому, как вдруг вспомнил про тугие пачки денег, оставленные в карманах моих охотничьих штанов. Слава Богу! А что, если старательная Ирена решила бы отдать их в чистку и вдруг наткнулась бы на кучу долларов! Вот уж испугалась бы. Я пересчитал банкноты. Сто девяносто девять сотенных купюр. Пятьдесят получил врач. Одну мы сожгли. Я вспомнил, как мы тогда хохотали, я и Винс. Винс и я.
Я слишком спешил, чтобы выискивать место для еще одного тайника. Сунув двести долларов в бумажник, я спрятал в ящик комода остальное, под стопкой чистых рубашек.
Подъехав к нашему строительному участку, я оставил машину; дальше надо было идти пешком. Возле первого с краю дома сегодняшние работы были уже закончены. Цемент заполнил предназначенные для него формы раз и навсегда. Строители хлопотали теперь возле следующего дома – разравнивали густую серую массу, вываленную бетоновозом.
Я смотрел на свежий цемент, ровным слоем покрывавший ее могилу. И мне пришло в голову: а что, если завтра Э.Д, обанкротится? И я уже видел перед собой двух рабочих, сноровисто приступающих к делу. Другой подрядчик. Другой проект: небольшие участки, уютные двухэтажные коттеджи. Бульдозеры взламывают асфальт, и из земли показывается полуистлевший труп…
– Слыхал о ваших неприятностях, – сказал мне Ред Один. – Не знаю прямо, как можно выразить мое сочувствие.
Как он меня напугал! Он передвигался слишком тихо, при его-то комплекции.
– Спасибо.
– Вы остаетесь?
– Пока что да. А вообще-то не знаю.
– Думаете, она вернется?
– Тоже не знаю. Да мне и все равно.
– Понятно. Вы извините, если что. Я не из тех, кто любит сыпать соль на раны.
– Ничего, все в порядке.
Дальше мы говорили о работе. После чего я поехал в контору. Э.Д, и Эдди уже ушли, там оставалась только Лиз. Я пригласил ее в то же самое кафе, в котором мы были в тот раз. Она казалась подавленной.
– Теперь.., теперь все облегчается, да? – сказала она.
– Так оно выглядит.
– Она была нехорошая, Джерри, все это знали, и она не была тебе верна.
– Я знаю.
– Странный ты какой-то. Ты мне говорил, что получил все, о чем упоминал тогда.
– Да, получил.
Ее улыбка была неуверенной.
– И.., мне собираться? Если да, то как скоро?
– Еще нет. Я тебе скажу. Она тронула меня за руку.
– Мы уедем далеко отсюда, и все будет хорошо, Джерри. Нам будет обоим хорошо. И мы никогда не обернемся назад, да?
– Да, Лиз. Когда уедем.
Дом показался мне нежилым. За восемь лет немудрено привыкнуть к присутствию другого человека. И теперь мне казалось, что она где-то в соседней комнате. Так и ждешь, что вот зашумит душ, она его всегда открывает на всю катушку, послышится ее вечная песенка о Фрэнке и Джонни. Ирена прибрала в спальне.
Я присел на край кровати. И снова почти наяву увидел ее перед собой. Вот она за рулем в своем медном «порше», а-а, она не одна – машина мчится на запад, черные волосы Лоррейн треплет ветерок, зубы белеют, когда она поворачивает голову, чтобы улыбнуться Винсу.
Чушь. Над ее могилой сейчас затвердевает цемент. А в окно «порше», может быть, заглядывает какая-нибудь любопытная рыбина. Я выскочил из спальни. Здесь слишком многое напоминало о ней.
Я спустился в гостиную, сел за письменный стол, достал лист бумаги и принялся бесцельно чертить на ней какие-то линии, мучительно раздумывая, куда же спрятать эти три миллиона шестьсот тысяч долларов. Тайник должен быть и надежным, и доступным, чтобы в любое время, когда мне понадобится ехать, я мог мгновенно забрать деньги. Тайник должен быть защищен и от сырости, и от огня. Притом я не мог затевать какие-то работы, ведь отныне я окажусь под прицелом множества глаз. Большой объем и тяжесть этой массы банкнот создавали трудности. Арендовать сейф в банке? Это опасно. И ни в коем случае я не хотел оставлять деньги в доме: даже в стенку их замуровать – не выход.
С этим грузом нужно обойтись так, как если бы это были не деньги, а что-то просто тяжелое: единица хранения. И постепенно во мне созревала идея. В моем положении, даже до принятия окончательного решения, что может быть естественней, чем понемногу собирать и даже вывозить пожитки? Ящик с книгами, к примеру. Багажный склад – вот подходящее место. Итак, нужно позаботиться о вместительном ящике, наподобие контейнера. Деньги спрятать на самом дне; все три доли упаковать вместе. Буду уезжать – заберу с собой багаж. А как же иначе? Или дам указание переслать его по такому-то адресу.
Кто-то звонил у дверей. Было без двадцати пять. Человек, стоявший на крыльце, был одет в поношенный коричневый костюм; на нем еще была белая сорочка с накрахмаленным воротничком и грязноватая панама, которую он сдвинул почти на затылок. Он был необычайно широк в плечах. Лицо выдавало терпеливость, некоторую усталость; это было дружелюбное, но не слишком веселое лицо.
– Ты меня узнаешь, Джерри?