Завоеватели - Мальро Андре. Страница 20

— Сам пойду.

Однако подходят другие секретари с бумагами. Читает: «О Гонконге потом!» — и бросает донесения в ящик стола. Входит кадет.

— Комиссар, полковник просит людей.

— Через четверть часа.

— Он спрашивает, сколько их будет.

Мы ещё раз выглядываем в окно: теперь толпа, по-прежнему держась в тени, растянулась до конца улицы; от движения стольких людей она колышется, как море.

— По меньшей мере полторы тысячи.

Секретарь всё ещё ждет. Гарин вновь пишет и на этот раз отдаёт ему приказ.

Опять звонит внутренний телефон.

— …

— Какие мятежники, чёрт побери?

— …

— Ты должен был это знать!

— …

— Ну ладно, как им удалось подойти?

— Несколько банков? Хорошо. Пусть атакуют.

Вешает трубку и направляется к выходу.

— Мне с тобой?

— Да, — отвечает он уже из коридора.

Спускается. Люди с нарукавными повязками, только что отобранные Николаевым, выносят из подвала ружья. С крыльца их раздают безработным, уже почти построившимся. Но тут грузчики из комитета докеров поднимаются с ящиками патронов; вооружённые смешиваются с безоружными, которые пытаются взять патроны, прежде чем получили ружьё… Гарин кричит на скверном китайском, его не слушают. Тогда он идёт к открытому ящику и садится на него. Раздача прекращается. Передние не продвигаются, а задние пытаются понять, в чём дело… Гарин быстро отводит безоружных, а впереди выстраивает вооружённых. Они подходят по трое, получают боеприпасы, но с такой раздражающей медлительностью… В подвале грузчики с шумом вскрывают всё новые ящики, орудуя клещами и молотком… И вновь слышится, как только что, мерная поступь идущих строем. Из-за толпы ничего разглядеть нельзя. Гарин бросается к крыльцу и всматривается.

— Кадеты!

Это действительно кадеты, их ведёт Клейн. Грузчики, кряхтя, поднимаются наверх, согнувшись под тяжестью широких бамбуковых палок, к концам которых подвешены новые ящики с патронами… Клейн подходит к нам.

— Бери себе на помощь двух кадетов, — говорит ему Гарин. — Отвести получивших патроны на двадцать метров вперёд. С ружьями, но без патронов — на десять метров. Между ними ящики и троих людей, которые будут раздавать.

Потом, когда всё это было бесшумно сделано, в едкой и плотной пыли, поднятой от земли и расчерченной солнцем, раздалось:

— А теперь с ружьями — вперёд, а с патронами — на три метра дальше. Всех кадетов вперёд. Людей постройте десятками. Одного командира в ряд; лучше военного, а если нет, то первого в ряду. Пусть каждый кадет берёт сто пятьдесят человек и бежит с ними на набережную — за инструкциями к полковнику.

Мы опять поднимаемся наверх и первым делом выглядываем в окно: теперь улица забита полностью — и на солнце, и в тени; вопят ораторы, взобравшись на плечи своих товарищей… Вдалеке слышен треск пулемётных очередей. И вот уже бегом уходит первая вооружённая группа под командованием кадета.

Начинается время, когда делать больше нечего; от этого нарастают раздражение и нервное напряжение, не находящие выхода. Ждать. Ждать. Под окном непрестанный шум шагов: одна за одной формируются и уходят группы. Принесли донесения по Гонконгу. Гарин бросает их в ящик стола. По-прежнему слышен треск раздираемого полотна — это пулемёты, и, время от времени, одиночные выстрелы — из ружей; но всё это где-то далеко, и почти напоминает нам разрывы петард, которые мы слышали вчера. Мы по-прежнему удерживаем мосты. Войска Тана пытались пройти их пять раз, но не смогли одолеть предмостовые укрепления, которые наши пулемётчики поливают перекрестным огнём. Каждый раз какой-нибудь кадет приносит записку: «Атакован мост №…, атака отбита». И вновь нам приходится ждать. Гарин при этом либо ходит взад-вперёд, либо заполняет промокательную бумагу размашистыми причудливыми рисунками; я же по-прежнему смотрю в окно, как формируются отряды. Переплыв реку, до нас добрались два агента: на том берегу реки грабят и жгут. Над улицей тянется вверх лёгкая струя дыма, едва заметная в блеске очень спокойного неба.

Мы с Гариным мчимся в машине к набережной. Улицы пустынны. На окнах богатых магазинов опущены железные шторы, маленькие лавчонки забиты досками. Когда мы проезжаем, в окнах за полотняными занавесками или за поднятой на попа кроватью появляются лица и тут же исчезают. За угол бегом скрывается женщина с маленькими ножками, держа одного ребёнка на руках, второй привязан к спине.

Делаем остановку в нескольких метрах от набережной, на параллельной улице, чтобы не попасть под огонь неприятеля, стреляющего с той стороны реки. Полковник обосновался в доме, расположенном неподалёку от главного моста. Во дворе толпится много офицеров и детей. На втором этаже стол, на котором развёрнут план Кантона; окно загорожено тремя поднятыми кроватями — между ними осталась лишь узкая бойница, в которую врывается солнечный луч, зайчиком скачущий по колену полковника.

— Ну что?

— Вы это получили? — спрашивает полковник, протягивая записку.

Написано по-китайски, мы с Гариным читаем вместе. Кажется, он почти всё понимает, но я всё-таки вполголоса перевожу: генерал Галлен атакует разделившие нас войска Феня и движется к городу; командир Чан Кайши [6], возглавивший лучшие отряды пулемётчиков, нападёт с тыла на войска Тана.

— Нет. Возможно, принесли уже после моего отъезда. Вы уверены, что сумеете продержаться здесь?

— Безусловно.

— Галлен рассеет войска Феня, как труху. С артиллерией это наверняка. Как вы думаете, войска Феня отступят к городу?

— Вполне вероятно.

— Хорошо. У вас теперь достаточное количество людей?

— Даже больше, чем надо.

— Можете мне дать отряд пулемётчиков с офицером?

Полковник читает какие-то записки.

— Да.

— Я прикажу забаррикадировать улицы и установить при входе в город пулемётные гнезда. Если разбитые войска бросятся в город, их встретят.

— Ещё бы.

Полковник отдаёт приказ дежурному офицеру, и тот мчится бегом. Мы прощаемся, и каждого из нас, одного за другим, метит солнечный лучик, идущий из бойницы. Снаружи идёт очень спокойная перестрелка.

Внизу нас ждут два десятка кадетов, облепивших, как мухи, два автомобиля — забившихся вовнутрь, усевшихся на крылья и на капот, стоящих на подножках. Капитан садится с нами. Машины срываются с места и мчатся, подбрасывая кадетов на каждой рытвине.

На письменном столе лежат в ожидании Гарина новые донесения; он мельком проглядывает их. Капитану поручено руководить формируемыми пулемётными гнездами; на улице, уже полностью затенённой заходящим солнцем, теперь видны только головы.

— Конфискуйте всё, что нужно для баррикад!

Оставив Николаева организовывать и вооружать новые отряды, Клейн вновь спускается в подвал вместе с двадцатью кадетами; потом они поднимаются и снова появляются в коридоре, нарушив строй, таща пулемёты, на стволах которых поблескивает солнце. И вновь срываются с места машины под скрежет сцеплений и гудение клаксонов; они облеплены солдатами, которых без конца встряхивает, а за ними на следах колёс остаются лежать сорвавшиеся с голов каски защитного цвета.

Два часа ожидания. Время от времени получаем очередное донесение… Единственный тревожный момент: около четырёх часов враги захватили второй мост. Но тут же вооружённые рабочие, стоявшие в арьергарде на набережной, преградили путь войскам Тана и задержали их до прибытия нашего подвижного пулемётного отряда — и мост был отбит. Потом в переулках, параллельных набережной, расстреливали пленных.

Около половины шестого появились первые перебежчики из дивизии Феня. Встреченные пулемётным огнём, они тут же бросились назад.

Объезжаем наши укрепления. Машина останавливается на некотором расстоянии, а мы — Гарин, секретарь-кантонец и я — идём пешком до конца всех этих улиц, рассечённых посредине низкими баррикадами из балок и деревянных кроватей. За ними пулемётчики курят местные длинные сигары, время от времени заглядывая в бойницы. Гарин смотрит молча. В ста метрах от баррикады вооружённые нами рабочие сидят на корточках в ожидании, переговариваясь или слушая речи импровизированных сержантов, профсоюзных активистов с нарукавными повязками.