Западня - Малышева Анна Витальевна. Страница 30

— Ножом в живот, — зло ответил тот. — Еще вопросы есть? Можешь приехать сам и посмотреть. Можешь даже сам вскрывать, если не терпится! — И бросил трубку.

Глава 7

В квартире Мулевина работала опергруппа. Балакирев подъехал на место, когда еще не закончили снимать отпечатки пальцев. Ему показали обширное пятно на бежевых плитках холла:

— Вон там лежал.

— Ножа нет?

— Да нет. Ножи есть на кухне, целая выставка. Сухие, чистые.

Балакирев прошел на кухню, убедился, что деревянный штатив с разделочными ножами в полном порядке — все ячейки заняты, ножи аккуратно расставлены. Не похоже, что убийца воспользовался одним из них. Был еще столовый нож в раковине — на тупом закругленном лезвии следы сливочного масла. Тут же — чашка с остатками кофе, две грязные тарелки. Балакирев озирался и чувствовал, что чего-то недостает. Потом сообразил — нет собаки.

— Тут была такса. — Он вышел в гостиную, где тоже снимали отпечатки. — Не видали ее? Черная такая, маленькая.

Синатру никто не видел. Когда прибыла группа, в квартире был только труп хозяина. Видимо, собака сбежала через приоткрытую дверь. «Вот тебе и собачья преданность», — подумал Балакирев, оглядывая уже знакомую обстановку гостиной. Он был здесь позавчера и не замечал, чтобы в комнате что-то особо изменилось. Относительный порядок. Во всяком случае, никакого погрома не было, ящики из стенки никто не выворачивал. Раскрытый журнал на столике. Балакирев подошел, взглянул. «Гео», последний номер, открытый на странице, где фигурировала жуткая фотография рыжеволосой мумии. Рядом — счет за телефонные переговоры на внушительную сумму. Вероятно, Мулевин звонил жене и детям в Чехию. Все разговоры датировались первыми числами мая.

— Вы тут с утра? — обратился он к эксперту. — Никто сюда не звонил?

— Звонил мужик с его работы, — сообщил тот. — С ним уже поговорили, он никак поверить не мог, даже заикаться начал. Обещал сообщить его семье. Они где-то за границей отдыхают.

Главный сюрприз ждал следователя в спальни. Ее уже отработали, сняли отпечатки везде, где было возможно. В том числе и внутри сейфа. Это не составило никакого труда, потому что сейф был открыт. Балакирев убедился; что небольшой стальной ящик пуст. Правда, позавчера он не видел его содержимого… Но все-таки раньше там что-то содержалось — сам Мулевин это сообщил. Теперь не было ничего. Балакирев услышал, как что-то хрустнуло у него подмогой. Это были остатки растоптанной икебаны. Знакомая ему плетеная корзинка, в которой раньше находилась композиция, теперь валялась на постели.

— Э, да это ты, Валя? — окликнул его с порога знакомый оперативник. Они поздоровались, и тот поинтересовался:

— А ты зачем приехал? Если уж не терпится заполучить это дело — подождал бы, я тебе на блюдце поднесу, а там дознавай…

— Что уж там подносить, — буркнул тот. — Оно и так мое, все равно мне передадут. Где его забили, по-твоему? В коридоре?

— Кровь только там. Я уж тут говорил с соседями — они шума не слышали. Да тут стены, как в бункере, не то что в панельном доме. Там сосед чихнет — в другой квартире утираются… Одно удовольствие свидетелей опрашивать — все слышали, все знают.

Балакирев спросил о сейфе. Оперативник рассказал, что дверца была прикрыта, но не заперта, оставалась щель.

Открытый сейф сразу бросился в глаза, его осмотрели в первую очередь.

— " Взламывали? — Следователь внимательно рассматривал дверцу. — Что-то не похоже…

— Да нет, скорее всего, знали код. Или сам хозяин открыл. А что, если покажут нож — что угодно откроешь…

А на прощанье пырнули.

Балакирев тоскливо сунул в рот сигарету, угостил оперативника. Тот рассказал, что также обратил внимание на мощную оснастку квартиры сигнализацией. Но все было отключено. Они уже связались с охранным ведомством, которое обслуживало квартиру. Там ответили, что квартиру снял с сигнализации сам Мулевин, вчера вечером, в десять часов восемнадцать минут. Это зафиксировано.

— А время смерти? — оживился Балакирев. — Ну, на глазок? Ты же его видел.

— По-моему, примерно совпадает. Он уж окоченел, да и кровь подсохла.

— Получается, сам открыл дверь?

Балакиреву как-то не верилось, что такой осторожный человек, как Мулевин, который так надежно защищался от внешнего мира, способен открыть дверь незнакомым людям. Значит, пришел кто-то знакомый. Он бы не стал особо ломать голову над этим вопросом, если бы не Ольга Ватутина. Ему часто приходилось сталкиваться с тем, что богатых людей готовы убить самые близкие родственники. Не говоря уже о компаньонах и конкурентах по бизнесу. В этом направлении он бы и стал работать, если бы ему дали дело Мулевина. Но здесь.

Ватутина погибла четыре дня назад — от такой же раны в живот. Она не была ни родственницей, ни компаньоном Мулевина. Более того — она уже не смогла бы сюда явиться. Значит, явился кто-то еще, возможно, тот, кто убил и Ольгу, и Мулевина. И все равно, Мулевин должен был его знать, если отпер дверь.

Или этот человек сумел его уговорить? Привел какие-то веские причины, чтобы его впустили?

— Я за иду к соседям. — Балакирев раздавил сигарету в изящной фарфоровой пепельнице на туалетном столике.

Пепельница, рассчитанная на тоненькие дамские сигареты, уже была набита доверху скрюченными окурками. — Может, они все-таки видели кого-нибудь постороннего.

Хотя дом новый, никто друг друга не знает. Беда!

Соседи оказались дома в полном составе. Присутствовал даже глава семейства, который в это время обычно был на работе. Перепуганная жена позвонила ему и попросила приехать — она боится сидеть одна с детьми, когда в квартире напротив лежит труп. Женщина повторила Балакиреву то, что он уже знал — как она обнаружила открытую дверь, как заглянула…

— А вчера вечером, после десяти, никого не видели? — поинтересовался Балакирев.

— Нет, я никуда не выходила…

Зато ее муж сумел кое-что припомнить. Он поздно вернулся с работы — работает на телевидении, они готовили новую программу. Когда он отпирал дверь подъезда, ему под ноги буквально выкатилась маленькая черная собачка.

— Такса, я ее видел пару раз, кажется — из той самой квартиры, — сообщил он. — Соседе ней гулял.

У него создалось впечатление, что собака ждала под дверью, и выбежала так, будто за ней черти гнались. Хозяина он не видел, но это его не удивило. Сам он поднялся в квартиру на лифте, никого не встретил и решил, что сосед спускается вслед за собакой по лестнице.

— Во столько это было?

— Да где-то около одиннадцати. Я точно не помню.

— Ты пришел без пятнадцати одиннадцать, — вмешалась жена. — Я еще удивилась, что рано — ты предупреждал, что можешь вернуться за полночь.

Никакого шума в квартире Мулевина соседи не слышали. И неудивительно — квартиры имели только одну общую стену — на кухне и в ванной. Адом был выстроен на совесть. Балакиреву не удалось ничего от них добиться.

Алла не заботилась о том, кого именно звать на поминай по старшей дочери и звать ли вообще…Соблюдение внешних приличий давно перестало ее волновать. С того самого момента, как она ударила Ольгу. Это она вспоминала часто, и ей даже казалось, что ладонь до сих пор горит от удара. Алла с ужасом вспоминала, что почти возненавидела дочь, когда обнаружила ее вранье. У нее тогда даже промелькнула мысль: «Ну, теперь на Оле можно ставить крест».

Креста на могиле еще не было, его должны были поставить только через месяц. А был свежий холмик, цветы, родственники — ее и Виктора. Друзей и подружек старшей дочери она на похороны не звала — не знала, кого звать, да и были ли у нее друзья? Она ничего теперь не знала.

С кухни доносилась горячая волна запахов — матери Аллы и Виктора с утра поставили тесто, а теперь в безумном темпе пекли пироги с рыбой и капустой. Приглашенные собрались в большой комнате. Виктор сегодня отменил все занятия с учениками. Милена сидела рядом с отцом, вертела в пальцах сухой носовой платок и рассматривала свои пыльные туфли. Пыль была загородная, кладбищенская. Девочка не плакала, она держалась сухо и отчужденно. И как будто думала о чем-то постороннем, даже не о сестре. Так казалось Алле. Впрочем, она сама сегодня не проронила ни слезинки. Ее даже пугало это спокойствие. «Как будто не родная дочь умерла. Что же со мной творится?» Она сидела одна в «детской» комнате и смотрела на большой Ольгин портрет, который со вчерашнего дня висел над ее бывшей постелью. Теперь с кровати сняли постельное белье и подушку, прикрыли пледом. Из комнаты исчезли почти все вещи, напоминавшие об Ольге. Это сделали, чтобы не тревожить Милену. Впрочем, сама девочка об этом не просила и как будто не боялась спать одна.