Запасной выход - Малышева Анна Витальевна. Страница 38

– Мы наговорили друг другу гадостей, – признался Женя. – То есть в основном говорил Иван. Я просто пытался защищаться. Да, правда он обозвал меня… Кстати!

Его глаза расширились и будто выцвели – он изумленно уставился на меня.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Он сам мне рассказал, в машине, – отрезала я.

– Но ты же говорила, что…

– Мало ли что я говорила! Я тебе врала! Я тебя боялась!

– И он сказал тебе, что собирается вернуться в студию? – Женя пришел в страшное возбуждение.

– Да! – Это слово непросто было выпустить наружу. Мне было страшно. Но если не соврать, то придется выдать и Юлю, и Елену Викторовну. За Юлю, правда, я переживала больше.

– А что еще? Что он сказал еще?!

Я отчеканила:

– Он сказал, что ему сделали интересное предложение и он хочет вернуться, чтобы его обсудить. Он сказал это мне, когда прощался возле подъезда!

– Т-ты… – Он снова начал слега заикаться. – Т-ты молчала?!

– А кому я должна была об этом сказать? Тебе?!

Он провел ладонью по лицу. На коже остались грязные полосы. Растаявший снег стекал по подбородку, но он вряд ли это ощущал. Его глаза странно расширились, Женя смотрел в никуда.

– Ему сделали предложение, – вяло произнес он. – В самом деле.

– И что предлагали?

– Помочь его группе. Реанимировать их. Это сказал ему…

Он запнулся.

– Твой продюсер? Роман, как его там? Который говорит в нос? Этот гомик?

Женя дернулся и уставился на меня:

– Ты и это знаешь?

– Да я многое знаю, – ответила я, и, чтобы он не спрашивал, откуда, вскочила и подошла к нему. Ноги подгибались, и теперь я ощутила, что ужасно замерзла. Где-то на краю сознания прошла мысль – автобусы наверняка уехали, машины тоже, и на такси, которым я сюда добралась, денег уже нет. Я рассчитывала, что меня кто-нибудь подбросит на обратном пути.

– Это сделал твой продюсер? – И поскольку он молчал, я заметила: – Ладно, можешь хранить тайну. Но я и так это знаю.

– Нет, не он! – вырвалось у Жени.

– Тогда кто? И что у вас там, в конце концов, случилось?! Откуда…

Я чуть не спросила про пятна в кабинете Елены Викторовны. Если бы я это сделала – легенду об откровениях Ивана можно было забыть. Об этом он точно рассказать не мог. Поскольку к тому времени, когда появились эти пятна, Иван был уже…

Женя судорожно глотнул воздух:

– Я ничего не знаю. Я не видел.

– Не видел, как вернулся Иван?

– Это да, но…

– Ты поехал к Мите выяснять отношения? – издевательски спросила я. – Ревность проснулась? Чувство собственности? Что это было, можешь объяснить?

Молчание.

– Или ты просто хотел убедиться, что Митя не провожал меня в студию? Не видел на улице машину Ивана? Ничего не знает обо всем этом?

– О Господи, – пробормотал Женя. – Чем ты занималась все эти дни? Я думал…

– Ты думал, я лежу на диване и плачу? – фыркнула я, хотя это было почти правда. – Нет, милый. Плакать-то я плакала, но прежде всего не хотела чувствовать себя полным ничтожеством. И я хотела знать, почему ты так со мной поступил. А вот теперь…

Я постаралась изобразить как можно более лучезарную улыбку. Не знаю, получилось или нет.

– А вот теперь мне куда важнее знать, почему ты так поступил с Иваном! Что вы с ним сделали? Где? Как?! За что, наконец?!

– Я ничего не видел, – прошептал он. – Когда я вернулся, Ивана уже не было…

– Ты вернулся на студию после того, как проведал Митю?

– Да. Мы там пробыли почти до часу ночи. Потом кто-то позвонил продюсеру и он отвез меня…

– Куда это?

– На квартиру. Где я сейчас живу.

– И остался там с тобой?

Женя скривил губы и снова занес руку для удара. Я видела, что он близок к нервному срыву. Или, вернее сказать, давно пересек эту грань. Я понимала, что на этот раз он постарается ударить меня больно, очень больно. Потому что (это я тоже уже знала) я оказалась права.

– Ну давай, – сказала я. – Ударь меня. Хотя на самом деле ты должен был ударить его. Его толстую рожу. В тот самый миг, когда он тебе это предложил.

Я услышала очень глубокий вздох – как будто где-то в вершинах начинался ветер. А потом наступила тишина. В этой тишине все яснее звучали гудки разъезжающихся автомобилей. Я видела, как опускается его занесенная для удара рука.

– Этого не было, – каким-то мертвым голосом произнес Женя.

– Было.

– Я не согласился. Я правда не согласился.

– Тебе сделали это предложение до того, как вы убили Ивана, или уже после? Или в тот вечер? Ты уже знал, что Иван мертв? Или тебя убрали со студии специально, чтобы ты ничего не видел? А может, ты просто испугался, что тебя тоже прикончат? Потому и поддался ему?

Он оттолкнул меня и пошел прочь, к шоссе. Я глядела ему вслед. Он шел шатаясь, как пьяный, проваливаясь в сугробы, ставя ноги куда попало. И по пути пытался что-то вытащить из кармана куртки. Что-то, что никак не желало оттуда вылезать.

Меня посетила безумная мысль. Сейчас он достанет пистолет (брось, никакого пистолета нет), не останавливаясь, поднесет его к виску (нет там пистолета, точно нет) и выстрелит. И упадет лицом вниз, и будет безвольно ждать, когда я подбегу к нему и переверну лицом к небу. Да нет же там никакого пистолета, подумала я, уже собираясь крикнуть, чтобы он этого не делал.

Он достал шоколадку. Большую шоколадку. С хрустом ее развернул и пошел дальше, откусывая куски на ходу. Так он шел, пока не пропал за стеной кустарника.

До работы меня подвезла Юля.

Когда я возвратилась во двор крематория, все, кто приехал проститься с Иваном, уже отбыли. Я не увидела ни одного знакомого лица среди участников следующих похорон.

Юля окликнула меня, когда я открыла кошелек и принялась подсчитывать наличность. И решала – могу я себе позволить такси, чтобы успеть на работу к назначенному часу? Впрочем, что тут было считать… Должна успеть, даже если придется отдать последние деньги.

– Надя, ты? – прозвучало у меня за спиной.

Я оглянулась и едва узнала ее – эту холеную, безупречно выглядевшую девушку, которая при первом знакомстве показалась мне похожей на фотомодель. Юля постарела за тот день, который прошел с нашей первой встречи. Осунулась, подурнела, ее гладкая кожа приобрела какой-то нездоровый, землистый оттенок. Она была ненакрашена, да и какая косметика выдержала бы потоки слез? А слез она пролила немало – глаза опухли и она едва глядела на меня. Я вдруг подумала, что она, должно быть, старше Ксении, хотя раньше казалась совсем девчонкой.

– Я не заметила тебя, – хрипло сказала она, подходя ближе. Голос у нее садился, будто Юля была простужена. – Ты опоздала?

– Я была тут с самого начала.

– Значит, я тебя просто не разглядела. – Она достала носовой платок и яростно вытерла уже сухие глаза. – Боже мой, как же я поведу машину… У меня все расплывается, и голова… Голова болит ужасно.

Юля сказала, что сама не ожидала, что будет так убиваться в крематории. Что если бы устроили нормальные похороны, все бы обошлось. Она к таким церемониям привыкла – ей уже приходилось хоронить родственников и знакомых. Но это…

– Как будто сожгли мусор, – прошептала она. – Под музыку отправили в топку. И все. Черт, это все! А все они поехали на дачу и сейчас напьются напоследок. И это все, боже мой…

Она спрятала платок и взглянула на меня, будто ожидая, что я стану ее утешать. Я не стала. И тут Юля заметила мой странный вид. Думаю, было на что посмотреть – мокрые волосы, горящие щеки, снег, набившийся в ботинки, вся одежда в пятнах. Снег был даже в карманах моей куртки, и теперь я его оттуда выгребала.

– Господи, где это ты так уделалась? – воскликнула она прежним тоном, чуть язвительным. Вероятно, по-другому говорить просто не умела.

– Была в лесу, – мрачно ответила я.

– Что, сейчас?

– Да, прямо сейчас. Грибы искала. – Я взглянула на часы (циферблат запотел изнутри, ох, они сломаются!) и спросила, не собирается ли Юля ехать в центр. Та подняла брови: