Саддам Хусейн - Апдайк Робин Дж.. Страница 40

— Советский Союз, — сказал он в интервью летом 1978 года, — не успокоится, пока весь мир не станет коммунистическим.

Скверные отношения между Советским Союзом и Ираком стали еще более явными после реакции Ирака на советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года. Тогда как другой союзник Москвы на Ближнем Востоке, Сирия, лезла из кожи вон, чтобы поддержать советское вторжение, Ирак, не колеблясь, громогласно осудил эту акцию. В то время, когда сирийский президент Хафез Асад, принимая советского министра иностранных дел Андрея Громыко в Дамаске, публично одобрил советскую позицию, Саддам участвовал во всеисламском собрании в Исламабаде, которое потребовало немедленного и безоговорочного вывода всех советских войск из Афганистана. Москва отплатила Саддаму в том же году, когда, после вторжения в Иран в сентябре 1980 года (еще один шаг, предпринятый без предварительной консультации с Москвой) она объявила о своем нейтралитете и приостановила все поставки оружия в Ирак.

В своих отношениях с Западом Саддам выбрал прагматический путь, тщательно отделяя «друзей» от «империалистов» в соответствии со своими постоянно меняющимися потребностями. Как он признал в интервью египетскому журналисту в январе 1977 года: «Мы считаем кое-кого друзьями, если наши действия или интересы совпадают, и мы обращаемся с другими как с врагами, если наши действия или интересы расходятся». В соответствии с этим, позиция его разнилась от открыто теплого отношения к Франции, сотрудничество с которой процветало, до яростных атак на Соединенные Штаты, которые он часто называл «врагом арабской нации номер один», и до демонстративной холодности к Великобритании.

И все-таки даже восприятие Саддамом Америки как врага номер один ни в коем случае не было стопроцентным.

— Разрыв наших дипломатических отношений с Соединенными Штатами, — сказал он, — это дело политического принципа. Он будет продолжаться, пока Америка настаивает на той же политике, которая побудила нас к разрыву дипломатических отношений после Шестидневной войны.

В то же время: «Мы можем без комплексов или особых угрызений совести иметь дело с любой компанией в мире на основе сохранения нашего суверенитета и законных обоюдных выгод… Иногда мы сотрудничаем с ними по стратегическим мотивам, как с социалистическими странами. Иногда мы имеем с ними дело, руководствуясь временным взаимным интересом, как с некоторыми западными и американскими компаниями».

Он говорил то, что думал. Отсутствие дипломатических отношений не мешало развитию тесных торговых контактов. С середины 70-х годов и далее иракский гражданский импорт из Соединенных Штатов значительно вырос и, в конце концов, превысил импорт из Советского Союза. К началу 1980-х гг. представительство американских интересов в Бельгийском посольстве в Багдаде, насчитывавшее 15 американских дипломатов, значительно возросло. В Иракской столице действовали приблизительно 200 американских бизнесменов. В 1977 году американский экспорт в Ирак достиг 211 миллионов долларов, через два года он превысил 450 миллионов. В 1978 году около 700 иракцев учились в Соединенных Штатах, а к 1980 году это число утроилось. Поэтому было не столь уж удивительно, когда в феврале 1979 года Саддам дал понять, что готов установить прямые дипломатические отношения с Соединенными Штатами, если это поможет арабскому миру.

Довольно интересно, что восприятие Саддамом Великобритании в некоторых отношениях было более отрицательным, чем его взгляд на Соединенные Штаты. С одной стороны, потенциальная политическая и экономическая полезность Великобритании для замыслов Саддама была заметно ниже. С другой стороны, в Ираке не забыли британской колониальной власти. Еще в большую ярость приходил Саддам оттого, что англичане охотно разрешали иракским политическим эмигрантам, прежде всего коммунистам, публично выражать свое недовольство его режимом. Так же раздражала его британская критика французской ядерной сделки с Багдадом и то, как они поступали с иракскими дипломатами, замешанными в террористических актах. Например, в июле 1978 года, после убийства высланного иракского премьера Найифа в Лондоне, британское правительство объявило одиннадцать иракских официальных лиц «персонами нон грата» и приказало им покинуть страну. Ирак ответил тем же самым. В сентябре британский подданный был арестован в Багдаде, будто бы за экономический шпионаж и попытку дать взятку, и иракцам было запрещено выезжать в Соединенное Королевство. Была издана специальная директива, инструктирующая министерства и государственные организации не подписывать контрактов с британскими компаниями без особого разрешения властей. Через год, в мае 1979 года, британский бизнесмен был приговорен к пожизненному заключению по обвинению в «экономическом шпионаже». Это была типичная для Саддама тактика, требующая, чтобы и волки были сыты, и овцы целы: получать от Запада то, что ему нужно, но близко его не подпускать, чтобы не подорвать свою репутацию убежденного националиста. И только в июле 1979 года отношения начали теплеть: после визита английского министра иностранных дел лорда Каррингтона в Багдад Ирак снял эмбарго на торговлю с Великобританией.

Взрыв активности Саддама на международной арене затронул и Ближний Восток, где он вернулся к своей старой теме арабского национализма. Он выступил в защиту арабского дела 8 февраля 1980 года. Обращаясь к восторженной толпе на праздновании семнадцатой годовщины прихода к власти Баас, Хусейн зачитал Национальную Хартию, состоящую из восьми пунктов — тщательно разработанную программу формирования политики ради единства арабских государств. Хартия подчеркивала политику неприсоединения со стороны Ирака и, играя на чувствительной струне панарабского коллективного сознания, призывала к прекращению любого иностранного присутствия в странах арабского мира. Осуждая присутствие супердержав в регионе, он подчеркивал, что интересы арабов «могут быть защищены и осуществлены только арабами и никем другим». Затем Хартия призывала к запрещению, в соответствии с Хартией Лиги арабских стран 1945 года, применения силы между арабскими государствами: «Разногласия, которые могут возникнуть между арабскими государствами, должны решаться мирным путем, в соответствии с принципами совместных национальных действий и высших арабских интересов». Примечательно, что запрет на применение силы распространялся на страны и народы, «соседние с арабской родиной», за исключением Израиля («Естественно, — говорилось в Хартии, — сионистское новообразование сюда не включается, но порождение сионистов считается не государством, а уродливым образованием, незаконно занимающим арабскую территорию»). Хартия также подтверждала приверженность арабов международному праву, регулирующему территориальные воды, воздушное пространство и сушу «любой страны, не находящейся в состоянии войны с любым арабским государством». Хартия прокламировала необходимость тесного арабского сотрудничества в экономической, политической и военной областях, чтобы способствовать интеграции арабской нации и отражать агрессию против нее: «Арабские государства станут на путь коллективной солидарности в случае любой агрессии или насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства». Последнее положение особенно откровенно отражало основную цель Национальной Хартии. Это была решительная заявка на арабское главенство со стороны уверенного и сильного лидера. Но за всей этой показной удалью маячила серьезная, растущая день ото дня обеспокоенность Саддама конфронтацией Ирака с его крупным восточным соседом — Ираном. Упор на запрет применения силы против соседних стран должен был показать Тегерану, что у Саддама нет против него враждебных намерений. Подчеркивая обязательство арабов соблюдать международное законодательство относительно территориальных вод, он указывал, что хочет придерживаться Алжирского соглашения 1975 года насчет правил навигации в Шатт-эль-Араб. Самое главное, укрепление арабского мира в единый фронт против «любой агрессии и насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства» имело целью убедить неистово враждебного аятоллу Хомейни, что Ирак не изолирован. Аятолла презирал Саддама и его светский баасистский режим и надеялся экспортировать Иранскую революцию в Ирак с его шестидесятипроцентным шиитским населением. Саддам Хусейн хотел показать, что Ирак является «восточным флангом арабского мира» и за ним стоит поддержка всей арабской нации.