Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих. Страница 16

Она вошла, как того требовал избранный ею тип красоты, — величавой и вместелегкой поступью. Вот так она вошла бы в пиршественный зал. Но достаточно ейбыло взглянуть на мать и на брата, как она поняла, что ее сейчас ожидает.Жеманное личико застыло, гордая улыбка сменилась выражением ужаса, Маргаританевольно отступила. Однако поздно: Екатерина уже сделала знак, и двери снаружизахлопнули.

— Чего вы от меня хотите? — спросила Марго жалобным голоском, который тут жесорвался. Карл Девятый посмотрел на свою мать, и так как она сделала вид, будтоне замечает его взгляда, понял, что ему разрешается все. Взревев, кинулся он насестру. Сорвал с нее рыжий парик, и ее собственные, черные волосы,растрепавшись, упали ей на лоб; теперь она уже не смогла бы придать себевеличественный вид, даже если бы хотела. Царственный брат хлестал ее по щекам,справа, слева, — пощечины так и сыпались на нее, сколько она ни стараласьуклониться.

— С Гизом спишь! — ревел он. — Престол у меня отнимаешь! — хрипел он.

Румяна остались на его пальцах, вместо них на щеках Марго проступилибагровые полосы. Так как она извивалась и откидывалась назад, кулаки братаобрушивались на ее полные плечи.

— У-у, толстозадая!

Тут он судорожно захохотал и сорвал с нее платье. Едва он коснулся ее тела,как ему неистово захотелось измолотить ее всю. Наконец у девушки вырвался вопль— вначале она просто онемела от ужаса; пытаясь спастись, она бросилась вобъятия матери.

— Ага, попалась, — вымолвила мадам Екатерина и крепко схватила принцессу, аКарл Девятый снова начал ее бить.

— Перекинь-ка ее через колено! — посоветовала мадам Екатерина, и он сделалэто, несмотря на отчаянное сопротивление своей жертвы. Одной рукой он, словноклещами, продолжал сжимать стан сестры, а другой бил ее по обнаженным пышнымягодицам. Однако мадам Екатерина, видимо, сочла, что этого мало, и решилаподсобить ему по мере возможности, но, увы, в ее мясистых ручках было слишкоммало сил. Тогда она наклонилась над безупречно округлым задом дочери и укусилаего.

Маргарита взвыла, точно зверь. Карл, в изнеможении, наконец, выпустилсестру, просто уронил на пол и стоял, тупо уставившись на нее, словно, пьяный.У мадам Екатерины тоже перехватило дыхание, и в ее тусклых черных глазкахчто-то посверкивало. Но она уже снова сложила руки на животе и сказала собычным хладнокровием:

— Вставай, дитя мое. На кого ты похожа!

Она кивнула Карлу, чтобы тот протянул руку сестре и помог ей встать. Потомсама начала оправлять одежду дочери. Как только принцесса Марго поняла, чтоопасность миновала, она тотчас снова приняла надменный и властный вид.

— Все разорвал! Болван! Позови мою камеристку!

— Нет, — решила мать. — Лучше, если это останется между нами.

Она сама зашила порванное белое шелковое платье, расправила его исобственноручно наложила на щеки дочери румяна, стертые слезами и пощечинами.По приказу матери Карл отыскал сорванный им с головы Марго парик — он оказалсяпод кроватью, — стряхнул с него пыль и надел ей на голову. Теперь это былаопять та же гордая и пленительная молодая дама, которая перед тем вошла вкомнату.

— Иди, читай свои латинские книги, — пробурчал Карл Девятый. А ЕкатеринаМедичи добавила:

— Но не забывай нравоучения, которое ты сейчас от меня получила.

Англия

Еще одна могущественная женщина интересовалась судьбою Генриха, в то времякак сам он был занят больше всего удовольствиями. Елизавета Английскаяпринимала в своем лондонском замке своего посла в Париже.

— Ты на один день опоздал, Волсингтон.

— На море была буря. Вашему величеству доставили бы, наверно, толькомертвого посла. И боюсь, он не смог бы сообщить вам все, что имеетсообщить.

— Для тебя, Волсингтон, это было бы лучше. Смерть в море не так мучительна,как на эшафоте. А ты ближе к топору и плахе, чем полагаешь.

— Умереть за столь великую государыню — самое прекрасное, чего можетпожелать человек, особенно если он выполнил свой долг!

— Свой долг? Ах, вот как, свой долг! Так что же, по-твоему, самое прекрасное,свинья? — Она ударила его по щеке.

Он видел, что она хочет его ударить, но сам подставил щеку, хотя знал,насколько тяжела эта узкая рука. Королева была женщина рослая, белокожая,неопределенных лет, держалась она очень прямо, словно на ней был панцирь, ирыжие волосы — такой парик Марго Валуа надевала только к некоторым платьям —были у нее свои.

— Французский двор что ни день все больше сближается с королем Испанским, аты мне — ни слова! Мне грозит величайшая опасность потерять мою страну и мойпрестол, а ты только поглядываешь!

— Очень сожалею, но я должен признаться в еще более тяжелой провинности. Ясам распустил эти слухи, но только они ложные.

— Ты распространяешь мне во вред ложные слухи?

— Я подстроил нападение на испанское посольство, там нашли письма, онислужат явным доказательством испанских козней. Но все это неправда, Все этобыло сделано ради блага вашего величества.

— Ты, Волсингтон, тайный католик. Стража! Возьмите его! Ты давно у меня напримете. С удовольствием погляжу, как тебе отрубят голову.

— А владельцу этой головы очень хотелось бы рассказать вам еще одну занятнуюкаверзу, — заявил посланник, уже стоя между двумя вооруженными людьми. — Дело втом, что я только что обещал вашу руку некоему принцу, которого вы совершенноне знаете.

— Вероятно, этому д’Анжу, сыну Екатерины? — Она сделала знак страже, чтобыони отпустили посла. Раз тут замешаны брачные планы, она должна их сначалаузнать.

— Боюсь, что д’Анжу был бы ошибкой. Мне ведь известно, вы не слишкомвысокого мнения об этих Валуа, и не без основания. Нет, это один протестантик сюга. Валуа намерены взять его в зятья, это неглупо. Он мог бы выбить их изФранции.

— Но тогда они вторгнутся во Фландрию. Брак принцессы Валуа спринцем-протестантом — я, конечно, знаю, с кем — означает войну между Франциейи Испанией и вторжение во Фландрию. Объединенной Франции я не желаю. Пустьмеждоусобная война там продолжается. И я в тысячу раз охотнее увижу во Фландриииспанцев, — они гораздо скорее будут обессилены своим папизмом, чем Франция,если она объединится под властью протестанта.

Чтобы лучше слышать самое себя, длинноногая Елизавета принялась крупнымшагом ходить по зале. Она нетерпеливо махнула страже рукой, чтобы те удалились,а Волсингтон отступил в дальний угол комнаты, освобождая место своейповелительнице. Но вдруг она остановилась перед ним.

— Так я должна, по-твоему, выйти за молодого Наварру. А собой он каков?

— Недурен. Но дело же не только в этом. Впрочем, ростом он ниже вас.

— Я ничего не имею против маленьких мужчин.

— Как мужчины они даже выносливее.

— Ах, что ты говоришь, Волсингтон! Ведь я на этот счет совсем неопытна! Ну,а с лица?

— У него лицо смуглое, как маслины, и овал безукоризненный.

— О!

— Только вот нос слишком длинный.

— Ну, в жизни это даже преимущество.

— Да, длина. Но не форма. Кончик загнут. И, боюсь, со временем он загнетсяеще больше.

— Жаль! Впрочем, все равно. Я же не собираюсь брать себе в мужья какого-тожелторотого птенца. А как он? Очень юн, да? — настойчиво допытывалась этаженщина неопределенных лет. — Ты, что же, подал ему на мой счет какие-нибудьнадежды? Он был, конечно, в восторге?

— Он восторгался вашей красотой. Портрет великой государыни он покрылпоцелуями и оросил слезами, — усердно врал посол.

— Я думаю! А от союза с Валуа ты его отговорил?

— Я же знаю, что вы этого союза не одобрили бы.

— Пожалуй, ты не так уж глуп! Если только не предатель.

Ее тон был резок, но милостив. Посол понял, что казнь ему больше не угрожает,и низко склонился перед Елизаветой.

— Господин посол, — снова заговорила королева, наконец опускаясь в кресло, —я от вас еще жду, чтобы вы сообщили мне о переговорах между обеими королевами.Только смотрите мне в глаза! Я разумею Жанну и Екатерину. Ведь ясно, что ни безтой, ни без другой судьба Франции не может быть решена.