Сладкая месть - Мартин Кэт. Страница 47

Рейн застонал и лишился остатков самоконтроля. Он погрузил язык в ее рот, целовал ее губы, глаза, нос, щеки. Он обхватил ладонями ее груди, ласкал их, массируя соски, пока они не напряглись. Он ощущал, как ее тонкие гибкие пальцы скользят по волосам на его груди, стягивают с него рубашку. Он расстегнул последнюю пуговицу, торопясь освободиться от одежды. Потом расстегнул штаны, выпуская на свободу напряженный член.

Руки Джоселин были там, даже когда он двигался по ней, направляя его в ее лоно, требуя, чтобы он вошел в нее. Он чувствовал, как она дрожит, ощутил жар ее тела, и его поглотил огонь желания.

Его язык коснулся нежного розового соска, он слегка сжал его зубами и услышал, как она застонала. Тогда он раздвинул ее бедра, погрузил пальцы внутрь, чтобы подготовить ее к принятию жаркого члена.

Она желала его. Он понял это по стуку ее сердца, по тому, как изогнулись ее бедра, и обрадовался своей власти.

Обрадовалась и Джо.

Она ощутила горячее желание Рейна, и это сознание возбудило ее собственную страсть. Она почувствовала обжигающее прикосновение его пальцев, влажный жар у себя в паху, и ее дрожащее тело изогнулось ему навстречу. Она была не в состоянии здраво мыслить с той самой минуты, как увидела томление в глазах Рейна, его болезненно-страстное желание, боль, которую он так тщательно скрывал.

Ее пальцы вцепились в его мускулистые плечи, лаская их невероятную силу. Он снова поцеловал ее, и невероятный жар охватил ее, забывшую за время лишений подобные порывы, всю сладость этих ощущений. Господи, как она могла! Именно этого она хотела. Они оба этого хотели. Это казалось таким правильным, хотя при том, что лежало между ними, все казалось неправильным.

Но все-таки она не могла этого отрицать. Не теперь, когда удовольствие было таким пьянящим, когда жар был таким горячим, сладостным и всепоглощающим. Не теперь, когда близость, пусть даже ненадолго, стерла боль и горечь прошлого.

— Рейн, — прошептала Джо, но его поцелуй заставил ее замолчать. Поцелуй уже не был нежным, и не нежность была ей теперь нужна. Она хотела, чтобы он вошел в нее, наполнил ее, засаживал до тех пор, пока не пройдет этот ужасный голод, это невероятное, болезненное желание.

И Рейн вошел в нее. Одним решительным движением он наполнил ее, их тела соединились, словно этим действием он соединил вместе все их предыдущие соития.

Рейн! — мысленно воскликнула она, моля Бога, чтобы его сердце услышало это.

Она не хотела желать его. Она не хотела любить его. Она хотела ненавидеть его, хотела освободиться от рабства, которое он ей навязал, но не могла. Не теперь. Безусловно, не в этот сладостный бесконечный миг. Не теперь, когда с каждым движением, с каждым толчком он увлекал ее все выше и выше, к высотам удовольствия, света и удовлетворения. Не теперь, когда она снова с любимым.

Она ощутила напряжение его мускулов, его страсть увлекала ее, он входил в нее все глубже и мощнее, заставляя двигаться вперед и выше. И тут она достигла высот, кружась в золоте и серебре, ощущая такой прилив радости, что на мгновение ей показалось, что она умирает от счастья.

В это мгновение ничто не имело значение, кроме ощущения, что он здесь, кроме восторга от того, что они вместе. Она отдалась этому огню, ощутила новый прилив удовольствия, почувствовала, как Рейн дрожит и двигается на ней, ощутила его мокрую сперму, когда он погрузился в нее, и потом оба стали приходить в себя.

Им потребовалось немало времени, чтобы вернуться на землю, а еще дольше ее ум не мог примириться с тем, что произошло. Она очень неохотно смирилась с этим только тогда, когда Рейн уже поднялся и стоял рядом, застегивая свои кожаные черные штаны. Его лицо было совершенно непроницаемым, маска безразличия ранила больше, чем насмешки, которыми он дразнил ее раньше.

Мгновение виконт молчал, глядя на нее так, словно она была кем-то, кого он мог встречать где-то прежде.

— Очевидно, что мое предположение о твоих потребностях было верным, — он наклонился, чтобы поднять рубашку, брошенную на пол, выпрямился и бросил на Джо холодный взгляд. — С этих пор я буду иметь тебя как захочу и когда захочу. Тебе стоит смириться с этой мыслью.

Джоселин вздрогнула как от удара.

— Если ты думаешь, что я это допущу, то ты еще глупее, чем думаешь.

Его губы скривились в горькой полуулыбке.

— Увидим, дорогая. Он открыл дверь.

— Предупреждаю, милорд, если ты попытаешься меня принудить, на сей раз я всажу-таки пулю тебе в грудь.

Рейн нахмурился. Он, казалось, размышлял над ее словами, звучавшими, на его взгляд, бессмысленно. Потом его верхняя губа насмешливо изогнулась.

— Я как-то уже предупреждал тебя насчет угроз. Я не шутил. А если ты попытаешься бежать, тебя поймают за пару недель. Я предлагаю тебе смириться с судьбой, так будет проще нам обоим.

С этими словами он вышел в холл и захлопнул за собой дверь.

Джоселин смотрела ему вслед, не веря тому, что произошло. Она ощущала удовлетворение во всем теле, но какая-то часть его уже требовала новых прикосновений. Но как она может желать человека, который столь явно презирает ее? Как она могла, позволить обмануть себя одним отчаянным взглядом?

Дрожащими пальцами Джо прикоснулась своим зацелованным губам, все еще мягким после порывов Рейна. У нее на сердце лежал камень. Горло горело от слез, которые готовы были затопить ее.

Выбравшись из постели, Джоселин медленно пересекла комнату и опустилась на пол у края ковра, мгновение спустя ее пальцы нащупали медальон, который Рейн так нагло сорвал. Дрожащими руками, с болью в сердце, она поднесла его к свету. Тонкую золотую цепочку было уже не починить, но красивая эмаль была так же прекрасна, как прежде. Джоселин прижала медальон к груди.

Ей хотелось рыдать, оплакивая свое разбитое сердце и растоптанные мечты. Но, как ей этого не хотелось, она сдержалась.

Боль по-прежнему оставалась здесь, глубокая, мучительная, разрывавшая сердце и душу. Ее смягчил лишь один взгляд, непрошенная нежность, возникшая на мгновение в глазах Рейна.

Из-за этого ему не пришлось ее насиловать.

А за мгновение до того, как он отпустил ее, она поняла, что он не станет этого делать.

Она пыталась себя убедить, что все это ей только показалось. Что она просто позволила себя одурачить, что он ее совсем не любит и никогда не любил. Но стоило ей закрыть глаза, как она видела это томление, это отчаянное желание и боль.

И раз ей не удавалось убедить себя, что этого не было, отчаяние укоренилось в ней не так глубоко, как могло бы. Оно было здесь, болезненное, мучительное, едва скрытое. Но стоило ей вспомнить этот взгляд, и надежда пробуждалась снова. Она не признает поражения, пока не признает, за годы тяжелых испытаний она убедилась, что утром ей станет легче.

Будет светить солнце, она проведет день в саду. Эти простые радости будут по-прежнему сладостными и неомраченными. Она станет брать от жизни то, что может, и этого ей будет достаточно.

Пауло Баптиста наблюдал, как хорошенькая девушка его хозяина наклоняется над клумбой, как ее тонкие гибкие пальцы зарываются в жирную землю. Хоть его сиятельство и отрицал это, Пауло знал, что девушка принадлежит виконту так же верно, как если бы священник совершил над ними обряд. Это было видно по тому, как он на нее смотрит, как по-хозяйски прикасается к ней, даже по его мужскому стремлению ее защитить.

А Джо отвечала ему почти тем же, хотя оба они этого не осознавали. Каждый делал все возможное, чтобы не замечать друг друга. Пауло не думал, что это пойдет им на пользу.

— Bon dia, menina [12].

— Bon dia, senhor [13], — отвечала Джо. Пауло понемногу учил ее своему языку. Кроме португальского он говорил еще по-испански, и потом, заявил он, Джо научится и этому языку.

— Вы сегодня без шляпы, — нахмурился Пауло, садясь рядом с ней на корточки. — Вы не боитесь солнечного удара?