Из мест, покрытых тьмой - Мэтисон (Матесон) Ричард. Страница 6

Ее ноги стучали по полу от резкой дрожи, пока не замерли безвольно. Ее бедра сжимались, грудь дрожала, дыхание было тяжелым и жутким.

— Питер!

Испуганный голос Патриции заставил Дженнингса обернуться. Питер блестящими глазами смотрел на Лорис. Он опустился па колени, потом — на четвереньки; в его фигуре не было ничего человеческого. Он пополз к Лорис. Дженнингс схватил его за плечи, но с Питером теперь было не так-то легко справиться. Он продолжал тянуться к негритянке.

— Питер!

Ланг старался оттолкнуть доктора в сторону, но Дженнингс вцепился в него изо всех сил.

— Питер, ради бога!

Горячее дыхание Ланга обожгло щеку доктора. Дженнингс отчаянно схватил Питера за волосы и так крутанул его голову, что лицо молодого человека скривилось от боли.

— Не сходи с ума, ты же человек! — крикнул Дженнингс — Ты же человек!

Питер мигнул. Потом он уставился на доктора глазами только что народившегося на свет младенца. Дженнингс отпустил его волосы и быстро оттащил Ланга в сторону.

Лорис неподвижно лежала на спине, ее черные глаза глядели в потолок. Со вздохом Дженнингс наклонился над ней и взял ее за руку. Он не услышал пульса. Он снова заглянул в глаза девушки. Они были остекленевшими, точно у трупа. Доктор в ужасе и отчаянии смотрел на нее. Внезапно веки Лорис опустились, и она глубоко и прерывисто вздохнула. Все ее тело вздрогнуло. Дженнингс замер, раскрыв рот. «Нет, это невозможно, она не может...»

— Лорис! — закричал он, не помня себя. Негритянка открыла глаза и посмотрела на него.

Через несколько мгновении губы се вздрогнули, и она едва слышно прошептала:

— Ну, вот и все, — и попыталась улыбнуться.

Машина ехала по Седьмой авеню, шины шуршали по мокрому асфальту. Рядом с Дженнингсом па сиденье полулежала доктор Хауэлл — неподвижная, слабая, измученная. Пристыженная, полная раскаяния Пэт вымыла и одела ее, а после Дженнингс помог негритянке спуститься к его машине. Перед тем как они вышли из квартиры, Питер попытался сказать Лорис что-то благодарное, но так и не нашел слов, — просто поцеловал ей руку и в молчании вышел из комнаты.

Дженнингс взглянул на Лорис.

— Знаете что, если бы я не увидел этого сам своими глазами, то ни за что бы не поверил! Я и сейчас не уверен, было ли все это на самом деле!

— Что ж теперь поделаешь, вам придется верить, — сказала она.

Дженнингс молча вел машину, пока не отважился через некоторое время снова заговорить.

— Доктор Хауэлл?

— Да?

— Это было очень опасно, почему вы отважились на это?

— Если бы я не отважилась, ваш будущий зять к ночи бы умер. Вы просто не знаете, как на самом деле он был близок к смерти.

— Спасибо вам, — сказал Дженнингс, — но я имел в виду другое: вы взяли себе его боль, а это ведь очень опасно!

— По-другому нельзя, — сказала Лорис, — мистер Ланг сам не смог бы избавиться от боли, только я могла избавить его. Это очень простой закон. Другой способ мог бы оказаться еще более опасным.

— Так выходит, это что-то вроде ящика Пандоры?

— Да, вроде этого, — ответила Лорис — Я очень боялась, но помочь по-другому было невозможно.

— Вы предупреждали Патрицию о том, что должно было случиться?

— Нет, — отозвалась Лорис. — Я не сказала ей всего. Я немного предостерегла ее, предупредила, чтобы она ничего не боялась, но всего не сказала. Она бы могла испугаться и отказаться от моей помощи, и тогда ее жених не дожил бы до утра.

— А в том пузырьке был афродизиак, верно?

— Да, — ответила Лорис, — мне было необходимо забыть себя. Если бы я этого не сделала, внутренние запреты помешали бы мне выполнить все необходимое.

— А что произошло с Питером? — спросил Дженнингс.

— Вы имеете в виду его внезапное стремление ко мне? — спросила Лорис. — Ну, это было минутным помрачением. Боль покинула его внезапно, но сознание вернулось еще не вполне, он был слегка не в себе. Меня желало животное, а не человек. Вы и сами это заметили, потому и приказали ему вспомнить о том, что он человек. Тогда он пришел в себя.

— Да, но в человеке есть это животное, — мрачно сказал Дженнингс.

— Да, в человеке всегда живет зверь, которого надо укрощать, — сказала доктор Хауэлл. — Страшно, что люди иногда забывают о том, что они люди.

Минуту спустя Дженнингс припарковал машину возле дома, в котором жила доктор Хауэлл. Ему хотелось еще поговорить с ней.

— Я думаю о том, от чего вам сегодня пришлось избавить Питера и избавиться самой.

— Думаю, что мы избавились от этого навсегда, — сказала Лорис. — Не за себя... — Она мило улыбнулась, — не за себя я молюсь, а за мой... — продекламировала она. — Вам знакомы эти строки?

— Боюсь, что нет.

Он послушал, как Лорис прочла ему все четверостишие. Потом, заметив, что он тоже собирается выходить из машины, она удержала его и сказала:

— Пожалуйста, не нужно! Я уже прекрасно себя чувствую.

Распахнув дверцу, девушка вышла на улицу. Они посмотрели друг на друга. Затем Дженнингс высунулся из машины, пожал ей руку и сказал:

— Доброй ночи, моя дорогая.

Лорис Хауэлл снова улыбнулась:

— Доброй ночи, доктор.

Она закрыла дверцу и повернулась, чтобы уйти. Дженнингс смотрел, как она идет по дорожке к своему многоквартирному дому. Потом он завел машину, развернулся и поехал на Седьмую авеню. Весь свой путь он вспоминал стихи Кунти Куллен, которые прочитала ему Лорис:

Не за себя я молюсь, а за мой

черный народ, за его вину,

за всех, кто из мест, покрытых тьмой,

руки к причастию протянул.

Пальцы Дженнингса крепко вцепились в руль.

— Не сходи с ума, ты же человек! — сказал он себе. — Ты же человек.