Американское безумие - Мэрфи Уоррен. Страница 8

— Пятнадцать ярдов, — гордо объявил Чиун.

Пытаясь прийти в себя, Римо встряхнул головой. Комнату заполнял дым от подгоревшей пищи.

— Какие пятнадцать ярдов? — с недоумением спросил он.

— Пенальти за грубое нарушение правил.

Римо открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Это был телефон спецсвязи.

3

Над белой крышей здания красовался огромный пончик. Эффектно подсвеченное снизу гипсовое кольцо было видно за несколько кварталов. На свете наверняка не существовало другого такого пончика — такого громадного и розового и такого совершенно несъедобного.

Чиз Грэхем стоял под красным навесом, наблюдая через окошко раздачи, как невысокая, полная девушка-латиноамериканка выполняет его заказ. Продавщица была очень маленького роста, и, чтобы подтолкнуть к клиенту две широкие, плоские коробки, ей пришлось перегнуться через прилавок.

— Пор фавор, сеньор Чиз [5], — сказала она, вставая на цыпочки и протягивая ему свою руку, в которой держала черный маркер.

Сняв крышку с маркера, Чиз оставил автограф на внутренней стороны ее коричневой руки, написав от запястья до локтя: «С наилучшими пожеланиями, Чиз Грэхем».

— Мучас грасиас [6]! — проворковала девушка, словно младенца, баюкая у своей груди исписанную руку.

— Де нада [7], — ответил киноактер, забирая коробки.

Когда Чиз повернулся, чтобы направиться к ожидавшему его лимузину, девушка повисла на прилавке и стала смотреть, как сошедшее на землю божество удаляется прочь. Увидев его широкую, мускулистую спину, она издала пронзительный, душераздирающий крик — так кричат танцоры из «балета фольклорико» и гаички во время течки.

— Эступендо! [8] — кричала продавщица пончиков.

Привыкший к тому, что девушки часто сходят с ума при виде его массивных ягодиц, Грэхем не обратил на нее внимания. Сейчас он думал только о том благоухающем грузе, который нес, — о сорока восьми свежеиспеченных пончиках. Его челюсти ныли от предвкушения скорого удовольствия. Грэхем испытывал огромное желание сейчас же сесть прямо на тротуар и съесть все самому.

Однако он знал, что если так сделает, то заплатит за это слишком дорогую цену.

Задняя дверь лимузина оказалась открытой. В машине среди кучи пустых бумажных пакетов сидела Пума Ли, одетая в черную блузку от Гуччи, кожаную микромини-юбку и ботинки с каблуками, острыми, как стилеты. Жена Грэхема тоже была кинозвездой — даже более известной, чем ее муж.

Не говоря ни слова, длинноногая красотка вырвала у Чиза одну из коробок. Он не успел еще захлопнуть дверцу лимузина, как Пума уже уткнулась лицом в щедро посыпанные сахарной пудрой пончики. Чиз устроился на одном из откидных сидений — как можно дальше от своей жены. Сгорбившись над коробкой, он поспешно начал запихивать еду в рот. Процесс поедания сейчас был для них чем-то вроде соревнования — своеобразным забегом на двадцать четыре пончика, в котором каждый хотел победить, чтобы ничего не оставить другому. Сахарная пудра летела направо и налево, салон автомобиля заполняли хрюкающие, чавкающие звуки.

Поднялся такой шум, что одетый в ливрею водитель лимузина приспустил отделяющее его от салона стекло, желая убедиться, что с его пассажирами все в порядке. В зеркале заднего вида он мог наблюдать, как самые высокооплачиваемые за всю историю кино актеры превращаются в самых настоящих свиней.

В Тинзелтауне [9] все знали, что Чиз и Пума вдвоем получают за фильм как минимум тридцать миллионов долларов, причем Пума зарабатывает гораздо больше. У Чиза была репутация героя боевиков, который с успехом демонстрирует кинозрителям свой голый зад, Пума же обладала гораздо более выдающимися способностями. Она артистично сбрасывала с себя всю одежду не только в вестернах, но и в картинах на историческую тему, слезливых мелодрамах, фильмах катастроф и подделках под Шекспира.

Уловив доносящийся сквозь стекло какой-то неприятный запах, водитель поморщился. Он читал в бульварных газетах о том, как звездная парочка всегда купается в марочном вине. В чем бы они там ни купались, похоже, мылом они не пользуются. Раньше шофер считал, что за свою жизнь, половина которой прошла в Голливуде, он стал свидетелем всех идиотских выходок, какие только можно себе вообразить. Но эта парочка превзошла даже разгульного Орсона Уэллса. Словно дикие звери, Чиз и Пума всюду рыскали в поисках самой что ни на есть отвратительной еды. «Но почему же они так хорошо выглядят, если столько едят?» — все время спрашивал себя водитель.

К тому времени, когда лимузин оставил автостоянку и влился в поток машин, следующих по бульвару Сепульведа, четыре дюжины пончиков уже канули в Лету. Водитель прибавил скорость, собираясь выйти на скоростную полосу.

— Нет, сверните здесь, — велел ему Чиз, махнув рукой вправо.

— Простите, сэр, — сказал водитель, — но если мы снова остановимся, то опоздаем на бенефис...

— Он же вам сказал свернуть! — рявкнула Пума.

На этом дискуссия закончилась.

— Да, мэм! — унылым голосом ответил водитель.

Теперь их пунктом назначения стал еще один известный в западном Лос-Анджелесе пункт быстрого питания — "Такос [10] у Тито", который находился под сенью эстакады шоссе номер 405.

Громадный лимузин занял собой половину небольшой автостоянки. Чиз трусцой подбежал к окошку обслуживания.

— Ке керес, сеньор [11]? — спросил его малый с напомаженными волосами, длинными бакенбардами и тонкими, как карандаш, усами, который уже сорок лет работал в этом заведении. В ожидании ответа служащий поднял огрызок карандаша, лежавший возле блокнота. За его спиной один из поваров — такой же, как приказчик, только пониже и потолще — опускал в кипящее янтарно-желтое масло противни с лепешками. Отличительной особенностью заведения Тито являлось то, что мясо пикадильо было уже заранее завернуто в лепешки и поэтому при нагревании впитывало масло, как губка.

— Дайте мне дюжину такос с мясом и двойным гвакамоле [12], — сказал Чиз и тут же передумал. — Нет, подождите. Не надо такос. Я возьму пару кварт вот этого.

Изготовитель такое раздраженно посмотрел на огрызок своего карандаша.

— Ке керес? — повторил он, подняв взгляд на кинозвезду. — Фрихолес, менудо.

— Но. Деме ла граса [13].

Такая необычная просьба сбила с толку даже видавшего виды приказчика.

— Ну да, вы все правильно поняли, — заверил его Чиз. — Мне нужно масло, на котором вы жарите лепешки. Налейте его в эти большие кружки.

Когда Чиз вернулся практически с пустыми руками, Пума недовольно посмотрела на него.

— А где такос? Ты же обещал, что возьмешь такос!

Она была не просто разочарована — она была по-настоящему взбешена. Вне себя от ярости Пума вонзила длинные красные ногти в серую кожу заднего сиденья.

Чиз никогда не признал бы того, что боится своей дражайшей половины — это полностью противоречило бы его имиджу. В конце концов, на экране он, не зная страха, в одиночку сражался с целыми армиями террористов, мутантов-зомби и волосатых варваров. Тем не менее в последние годы Чиз тщательно старался избегать всего, что могло бы противоречить желаниям Пумы.

Он подал ей одну из чашек.

— Лучше попробуй вот это.

Пума попробовала отхлебнуть жидкость через соломинку, но из этого ничего не вышло — сверху жир уже застыл. Тогда она сорвала пластмассовую оболочку, длинным ногтем сковырнула белую пленку говяжьего жира и сделала деликатный глоток.