Собаки - Меттер Израиль Моисеевич. Страница 1

Израиль Моисеевич Меттер

Собаки

С этим псом я познакомился в 1959 году. Подлинное его имя – Султан. Позднее я придумал ему псевдоним – Мухтар. Вот как состоялось наше знакомство. Султан стоял передо мной, застекленный в стенной нише, его длинная, густая, но тусклая шерсть уже была трачена временем – уборщицы музея изредка выбивали из нее пыль. На двух стендах по бокам ниши рассказана была трудовая биография пса. Пожалуй, легче и привычней всего мы укладываем жизнь работяги в цифрах; на стендах и были выведены эти внушительные цифры, не привлекшие моего пристального внимания: за десять лет своей работы в ленинградском уголовном розыске Султан участвовал в пяти тысячах операций, задержал более тысячи преступников, нашел похищенного имущества на общую сумму в три миллиона рублей…

Из всего этого не складывался для меня характер пса, его особая индивидуальность и личная судьба. Эти стендовые цифры как бы принадлежали все тому же застекленному пыльному чучелу – они были так же мертвы для меня. Помимо них на стендах, при помощи хитрой системы тумблеров, зажигались десятки маленьких лампочек, освещавших поэтапно картинное изображение одного из наиболее знаменитых преступлений, раскрытых Султаном.

Испытывая острую и стойкую неприязнь к детективной литературе, я остался равнодушным и к этой посредственной живописи. Однако перед самым моим уходом один из работников музея рассказал мне походя драматический финал жизни Султана – его бесприютную тяжкую старость. Вот тогда-то и дрогнуло мое сердце. В судьбе этого пса я увидел нечто человеческое.

Быть может, кому-нибудь подобная точка зрения и представится порочной, – кажется, она даже имеет специальное научное наименование – антропоморфистская, но мне решительно безразлично, к какой графе отнесет наука мою любовь и уважение к собакам. Я не оговорился, употребив слово «уважение». Ленинградский биолог профессор В. Я. Александров сказал мне как-то, что, слишком легко и просто рассуждая о поведении животных, мы зачастую проявляем некое homo-чванство: нам чудится, что поскольку человек – высшее, сложно мыслящее существо, то психика собаки уже совершенно элементарна, ограничена считанным количеством условных рефлексов, лишена какой бы то ни было загадочности и доподлинно нам понятна.

Лично же мне многое непонятно в поведении животных, а к явлениям сложным и неясным для меня я привык относиться с уважением.

Казалось бы, увидев по-иному жизнь этого пса, я должен был еще и еще раз стремиться навестить его в Ленинградском криминалистическом музее. Однако чучело Султана уже мешало моему разыгравшемуся воображению, и я более ни разу не испытывал желания взглянуть на него.

Идя по его давнему следу, я прежде всего разыскал бывшего проводника Султана – отставного майора Бушмина. К слову сказать, Петр Серапионович Бушмин – ныне покойный – ничем не напоминал младшего лейтенанта Глазычева, которого я изобразил в моей повести и в сценарии фильма «Ко мне, Мухтар!». Ничем, кроме одного свойства: любви к своей собаке.

Поначалу мне казалось, что Бушмин несколько преувеличивает ум, понятливость псов. И однажды, когда я в очередной раз мягко усомнился в этом, он насупился, обернулся к углу моей комнаты, где на подстилке дремал мой добрейший кучерявый эрдель, и спросил: – Как зовут вашего пса? – Тришка. – Любит он вас? – По-моему, любит.

– А вот вы попробуйте сделать так. Каждое утро, сидя с супругой за столом, говорите ей: «Тришку надо продать. Продать надо Тришку». А она, конечно, ответит: «Ни в коем случае!» Дней пять побеседуйте так, и ваш пес станет относиться к вам совершенно иначе – он отлично поймет, что вы для него предатель.

Я не стал производить этот рискованный эксперимент: дружба с моим псом была для меня намного дороже, чем установление даже научной истины.

Задолго до начала съемок нам уже было ясно, что роль пса Мухтара не сможет исполнять одна собака: действие в сценарии происходит в течение семи-восьми лет, сперва Мухтар – молодой полуторагодовалый пес, а к концу фильма ему уже лет десять – возраст это солидный, в переводе на людские параметры – почти пенсионный. Значит, сперва на экране должна жить молодая собака, а затем, на глазах у зрителя, она постепенно стареет. Для артиста-человека это задача не слишком сложная: его соответственно гримируют, надевают седой или лысый парик, артист изменяет свою походку, голос, – в общем, повторяю, даже посредственный актер с подобной задачей посильно справляется.

Но ведь пса не загримируешь. Ему не наденешь парик. Его не заставишь ходить старческим шагом. И толщинку на него не напялишь, чтобы изменить его фигуру, сделав его более матерущей.

Было, правда, и еще одно дополнительное обстоятельство, из-за которого следовало загодя думать о «запасных» псах. Дело в том, что на съемочной площадке зачастую царит такой кавардак, такая сумасшедшая нервозность, что даже люди переносят все это с трудом, а уж дисциплинированным собакам – совсем невмоготу, они могут взбеситься от ярости на кинематографические беспорядки.

Вот почему было решено, что нашей съемочной группе понадобятся три пса разного возраста, одинаковой чепрачной масти. По мере необходимости можно будет подменивать этих собак на съемках, и у зрителей создастся достоверное впечатление, что годы идут, Мухтар дряхлеет.

Однако в первый же день съемок оказалось, что мы ошиблись в расчетах.

Двух служебно-розыскных собак нам уделило на все время работы министерство охраны общественного порядка. Это были взрослые, злые, хорошо обученные своему делу псы из московского милицейского питомника. Третью собаку, самую молодую, киностудия «Мосфильм» купила по объявлению. Она и стала той единственной, которая отзывалась на кличку Мухтар; купили ее месяца за четыре до начала съемок, поселили на территории студии и, кормя трижды в день, приучали ее к новому имени – на самом-то деле при рождении бывший хозяин нарек этого пса Геком.

Нрав у него был еще полущенячий, веселый, малопослушный, весь окружающий мир лежал у его нелепых толстых лап и принадлежал лично ему. В группе его полюбили, но особых актерских талантов, кроме искренней юной непосредственности, у Мухтара не обнаружилось. И снимали его только в тех эпизодах, где следовало подчеркнуть молодость пса, не более того.

Забегая вперед, с грустью скажу, что дальнейшая жизнь этого Мухтара сложилась невесело. После окончания съемок он оказался ненужным «Мосфильму». А на балансе студии висела сумма, уплаченная при его покупке. И Мухтара продали во второй раз. Он попал в семью, где вскорости тоже оказался лишним, – супруги разводились. И Мухтара продали в третий раз… Когда тебя, даже если ты собака, трижды перепродают из рук в руки на протяжении трех лет – радости мало. Есть от чего озлобиться на человечество!.. И Мухтар стал кусаться, зачастую бессмысленно, кидаясь уже и на тех людей, которые совершенно неповинны в его печальной судьбе. В общем-то, картина знакомая…

Первый же съемочный день опрокинул все точные расчеты директора группы, страстно им составленные и много раз утвержденные. Случилось нечто, никем не предвиденное: производственный план смяли собаки.

Фильм был запущен в работу. Стояла в ту пору лютая стужа. Группа выехала в Подмосковье, расположилась в селе – здесь и планировалось отснять зимнюю натуру. По сюжету сценария зимние эпизоды – в конце фильма, с конца, задом наперед, он и снимался. В кино это бывает нередко, важно ведь не упустить соответствующую погоду.

По плану на первый съемочный день пришелся тот эпизод, где служебно-розыскной пес Мухтар со своим проводником Глазычевым идут по следу бандита, убившего колхозного сторожа. В снежном поле вьюга, метель, ночь, следы бандита переметает поземка. Именно это и следовало запечатлеть на пленке.

Далеко не все зрители знают, что метель на киноэкране, так сказать, искусственная – ее делают на съемках при помощи ветродуя. А ветродуй – штуковина на редкость, до омерзения, шумная. Это мощный мотор, приводящий в неистовое движение огромный самолетный пропеллер. Установленный в поле, в глубоком снегу, ветродуй запускается, с ревом вертится пропеллер, вздымая далеко вокруг тучи снежной пыли. Это и есть кинематографическая метель. Ее и снимают кинооператоры, оставляя, конечно, за кадром ревущую адскую машину.