Фанера над Парижем - Милевская Людмила Ивановна. Страница 21

— Что легко исправимо, — с почтительным поклоном заметил Коровин. — Приятно видеть вас здесь уже за полтора часа до сеанса. Из этого следует, Софья Адамовна, что в вас проснулся интерес к спиритизму?

По его взгляду легко можно было понять, что ничто человеческое ему не чуждо: к примеру, он любит красивых женщин.

А кто их не любит?

Сама люблю, потому и смотрюсь так часто в зеркало.

— Этот интерес проснулся во мне давно, — заверила я его, еще не кокетничая, но уже внутренне отмечая, что Коровин — мужчина вполне в моем вкусе.

— Тогда, может, пройдем в мой кабинет? Он наверху, на втором этаже. Угощу вас вкуснейшим кофе.

— С удовольствием, — воскликнула я. Коровин изящным движением предложил мне свою руку, на которую я тут же и оперлась.

По широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж. Кабинет Коровина (а он занимал половину этажа) меня потряс: это было нечто среднее между библиотекой, спортивным залом, ванной и спальней. Бескрайняя комната, в одном углу которой находились широкий письменный стол, высокие, украшенные резьбой по дереву шкафы, забитые оккультной литературой, и длинный ряд кожаных диванов. В противоположном углу рядом с окнами, среди фикусов и пальм притаилось нечто среднее между ванной и бассейном. Напротив — кровать непристойных размеров. Человек десять легко могли расположиться там и, уж конечно, не для сна.

«Зачем приличному человеку такой сексодром?» — подумала я, нарочито сосредоточивая внимание на тренажерах, занимающих всю оставшуюся от кровати площадь этой части комнаты.

— Стараюсь поддерживать себя в форме, — пояснил Коровин, заметив мой интерес. — Присядем на диваны?

— Присядем, — согласилась я, — хотя мне хватит и одного.

— Кофе я люблю варить сам, — рекламно сообщил Коровин, явно стараясь мне понравиться.

Он ушел в ту часть комнаты, которая выполняла роль спальни, — там была стойка с баром. Я, чтобы не скучать, занялась изучением портретов, которых и на столе, и на стенах было великое множество. В разных позах один и тот же человек. Под одними портретами было написано: Аллан Кардек, под другими: маркиз Ипполит Леон Денизар Ривайль.

— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — почему это ваш отец-основатель и великий магистр зовется то Алланом Кардеком, то маркизом Ипполитом Леоном Денизаром Ривайлем?

— У маркиза был творческий псевдоним, — из глубины комнаты откликнулся Коровин. — В земной жизни он был писателем — вашим коллегой.

— Приятно слышать. Кстати, хотела спросить вас: в прошлый раз вы представили своего помощника Равиля как медиума гибкого и опытного. Не могли бы пояснить, что это значит?

Коровин вернулся ко мне с подносом, на котором стояли две крохотные золотые чашечки, источающие дивный аромат.

— Ваш кофе, — сказал он.

— Вы метеор, — с легким кокетством воскликнула я, тоже желая ему понравиться.

Коровин не присел на диван. Стоя напротив меня, он сделал глоток кофе, выразил удовольствие и, пристально глядя в мои глаза, ответил:

— Медиум — это человек, способный к сверхчувственному восприятию. Теперь таких людей называют экстрасенсами. А гибкий медиум может воспринимать духов различными способами: писать от их имени и иногда их почерком, говорить, видеть духов, впадать в сомнамбулическое состояние, предсказывать, лечить, исцелять, использовать пневмографию…

— Пневмографию? — услышала я уже знакомое слово.

— О да, — с энтузиазмом подтвердил Коровин. — Пневмография — это способ написания желаемой информации непосредственно духом без участия руки медиума и лишь при его посредничестве. Медиум вызывает духа. Дух при этом может писать о чем угодно и на чем угодно. К примеру, на стене, на бумаге, на мебели, даже на предметах одежды. Общение с духами при помощи пневмографии достигается молитвами, сосредоточением мысли и вызыванием особого состояния. Пневмографией, к примеру, можно объяснить начертание трех слов в зале пира Валтасара.

Пока я пыталась припомнить эти три слова, о которых когда-то, безусловно, знала, Коровин перечислил мне всех медиумов, которые только существуют, после чего решил приступить к их способностям.

— Вот, к примеру, грубые медиумы, — с энтузиазмом воскликнул он.

— А что такое медиумы грубые? — спросила я.

— У нас таких нет, — с притворным смущением ответил Коровин. — Это медиумы, общающиеся с низшими духами. Духами грубыми и необузданными. Речь этих духов оскорбляет слух воспитанных людей, особенно дам.

— Так они что же, ругаются, эти духи? — изумилась я, уже сожалея, что их у нас нет.

— Увы, — сокрушенно признался Коровин. — И говорят непристойности.

«Забавно», — подумала я, сделала глоток кофе и переключилась на личность самого великого магистра.

— А вы какой медиум? — спросила я, думая, что уж себя-то Коровин и вовсе возведет в невиданные феномены.

Однако ошиблась.

— Я медиум инициирующий, — скромно ответил он. — Это значит, что в моем присутствии обычные люди становятся медиумами, а опытные медиумы приобретают невиданную силу.

«Недурно устроился, — подумала я, — все на других взвалил».

Коровин приблизился ко мне вплотную и застыл с чашкой в руках, гипнотизируя меня призывным взглядом.

«Сейчас опустится на диван и начнет приставать, не зря же он заманил меня в эту комнату», — подумала я и занервничала.

Глянула на часы, до сеанса времени еще было достаточно. Общество Коровина устраивало меня и даже развлекало, но во всем хороша мера.

— Ax, — воскликнула я, вскакивая с дивана и устремляясь к бассейну, — у вас такой дом! Я восхищена вашим вкусом. Долго вы его строили?

— Не строил вообще, — ответил Коровин, следуя за мной. — Может, выпьем шампанского?

— Сначала кофе, потом шампанское? — рассмеялась я. — Нет, спасибо, хочу на трезвую голову пообщаться с духами. Если этот особняк вы не строили, следовательно — вы его купили?

— Да, и почти ничего здесь не переделывал, — слегка морщась, ответил Коровин, пытаясь вновь вплотную приблизиться ко мне.

Я не теряла бдительности, порхнула к тренажерам и воскликнула:

— То, что вы купили именно этот особняк, тоже говорит о вашем вкусе. Вы сказали «почти не переделывал», следовательно, что-то переделали?

— Лишь на первом этаже закрыл лестницу, ведущую вниз в полуподвал.

— И что там?

— Бильярдная. На первом этаже мне понадобилась приемная, а лестница занимала значительную площадь, — стремительно приближаясь ко мне, пояснил Коровин.

— А как же вы теперь ходите в бильярдную? — ускользая, поинтересовалась я.

— Совсем не хожу, — ответил Коровин, настойчиво тесня меня к кровати. — Терпеть не могу бильярда, к тому же катастрофически не хватает времени. На бильярд находит время Равиль — часами пропадает в бильярдной.

— Как же он туда попадает? — удивилась я.

— Из гаража, к тому же с тыльной стороны дома есть отдельный вход, — воскликнул Коровин, делая неожиданный выпад и пытаясь меня поцеловать.

— Ах, любопытно осмотреть первый этаж, — ловко отпрыгивая в сторону и отчаянно пытаясь вернуться к диванам, воскликнула я и с лукавой улыбкой спросила:

— Это возможно?

Коровин, изумляя своим проворством, преградил мне путь и, сильной рукой обвив мою талию и увлекая меня к кровати, прошептал:

— Там нет ничего интересного: помещение для охраны и гардеробная. Все интересное здесь.

Я же в пароксизме любопытства упорно рвалась из этого будуара, а потому возразила:

— И все же хотелось бы посмотреть другие комнаты. Раз на первом этаже неинтересно, давайте осмотрим второй этаж.

— Второй этаж вам хорошо знаком, — прижимая меня к себе и дрожа, задыхаясь, сообщил Коровин. — Здесь всего две комнаты: эта, в которой мы находимся, и салон для спиритических сеансов. Отстраняясь от него из последних сил, я спросила:

— А что же на третьем этаже?

— Третий этаж составляет жилую, интимную часть дома. Туда я приглашаю лишь очень близких людей. Вы хотите туда попасть? — Коровин сжал меня в объятиях и с пристальной многозначительностью заглянул в мои глаза.