Опасная игра - Миллз Анита. Страница 22

— Должно быть, кто-то из них и стал причиной вашего негативного отношения к супружеству?

— Вас это не касается.

— Этот прохвост сумел вас увлечь, а потом бросил, — предположил он.

— Не говорите глупостей.

— Остановил свой выбор на другой.

— Нет.

— В таком случае у него уже была супруга.

— Нет.

— Не захотел ради вас перейти в католичество.

— Я не католичка, мистер Маккриди.

— В тех местах, откуда я родом, если симпатичная девушка шестнадцати или семнадцати лет еще не замужем, значит, с ней что-то не так.

— Ну а я, слава Богу, выросла не в какой-то там теннессийской глуши, — отрезала она, смерив его испепеляющим взглядом. — Вы ведь этими разговорами просто пытаетесь отвлечь мое внимание. Боитесь, я задам вам вопросы, на которые вам не хотелось бы отвечать.

— Например?

— Зачем вам нужно, чтобы все думали, будто у вас есть жена? — И прежде чем он успел что-то сказать, она выпалила еще один вопрос: — И от чего, собственно, вы бежите, мистер Маккриди?

— Почти все, кто приезжает в Техас, от чего-нибудь или кого-нибудь бегут. Даже вы, Верена.

— Речь идет не обо мне. Я не удивлюсь, если вы окажетесь вором или даже убийцей.

— Ошибаетесь — я ни тот и ни другой. Так что хотите вы или не хотите, но вам все равно придется мне доверять.

— Ну так вот — я вам не доверяю.

— И все же, кто он?

Вопрос был настолько неожиданным, что она недоуменно заморгала глазами.

— Вы это о ком? — осторожно спросила она.

— О том, кто был причиной ваших ранних разочарований.

У Маккриди не было оснований ожидать от нее ответа, и ей не обязательно было ему отвечать. Но она, глубоко вздохнув, медленно выговорила:

— Это был отец.

— Ваш отец?

— Да. Он был хорош собой, очарователен в обществе женщин, остроумен, но за внешним фасадом скрывался коварный, жестокий, бессердечный человек. Он ушел на войну и больше домой не возвращался, мистер Маккриди.

— Ну, война — это всегда жестокое испытание для человека.

— Но только не для него, — с горечью возразила она. — За несколько месяцев до ее окончания он дезертировал и куда-то исчез. Он бросил на произвол судьбы маму, он бросил меня.

— Мне жаль это слышать.

Она снова взглянула ему прямо в глаза:

— Я не нуждаюсь в вашей жалости. На моих глазах мама медленно угасала — все эти последние годы она была, в сущности, живым трупом. Когда она в конце концов ушла из жизни, я поклялась себе, что никогда никому не позволю доставлять мне такую боль. И если это означает, что я сойду в могилу старой девой, что ж, пусть так и будет.

Между ними воцарилось долгое молчание; наконец он посмотрел куда-то в сторону и, словно обращаясь к самому себе, задумчиво сказал:

— Да-а, вы твердый орешек для любого мужчины.

— Отец был опасным человеком, мистер Маккриди, и в то же время симпатичным и обаятельным. Он умел нравиться — совсем как вы.

Услышав это, он взглянул на нее и сказал:

— Возможно, далеко не всеми моими поступками можно гордиться, но, хотите верьте — хотите нет, я никогда ни от кого не убегал. Можете называть это любопытством или, если угодно, глупостью, но я всегда доигрывал игру до конца.

— И все же, я полагаю, найдутся десятки женщин, которые могли бы вас опровергнуть.

— Возможно, и могли бы, но не станут. Я вам уже говорил — существует только два типа женщин, и разницу между ними я хорошо знаю. Меня всегда интересовали как раз те, которых добродетельными не назовешь. С ними легче: они ничего от меня не ожидали, и я не мог их разочаровать. А когда приходила пора расставаться, мы расставались без сожалений.

Ей нечего было сказать в ответ — по крайней мере, ничего такого, чем она могла бы уколоть или попрекнуть его. Если он действительно так думает, значит, женские слезы ему нипочем. Он просто никогда не оглядывался назад.

Верена чувствовала себя такой голодной, что у нее сводило желудок. В довершение же всех бед воздух был наполнен аппетитным запахом жареных цыплят. Этот запах не давал ей покоя и заставлял забыть обо всем остальном. Где-то в другой части дома доставленные на ранчо пассажиры — ее попутчики — уплетали, наверное, цыплят и много чего еще вдобавок.

Закрыв глаза, она живо представила себе картофельное пюре со сливками, ранние бобы, печенье… Нет, сказала она себе строго, нужно унять разыгравшееся воображение и спокойно дождаться, пока принесут ужин. По крайней мере, можно утешиться тем, что удалось смыть дорожную грязь.

Едва только они приехали на ферму и Маккриди, подхватив Верену, высадил ее из повозки на землю, как тут же появилась миссис Гуд и стала заботливо хлопотать, настаивая на том, чтобы Верена прежде всего сняла с себя одежду, помылась и прилегла отдохнуть для восстановления сил в такую жару.

Не успела Верена проводить неодобрительным взглядом удалявшуюся фигуру Маккриди, который, она не сомневалась, отправился искать место, где можно весело провести время, как ее взяли за руку и отвели в эту маленькую спальню, где и оставили с двумя кувшинами теплой воды и большим куском мыла домашнего изготовления. Прежде чем уйти, миссис Гуд пообещала прислать ей позднее «чего-нибудь перекусить».

Верена разделась, оставшись в одной сорочке и панталонах, и принялась смывать с себя пот и грязь настолько тщательно, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. В завершение она намылила волосы и, как могла, тщательно их промыла. Не успела она закончить, как в комнату вбежала молоденькая мексиканская девушка и, схватив перепачканное платье Верены, исчезла с ним, не проронив ни слова. Теперь при всем своем желании Верена не могла выйти из спальни. Заняться ей было больше нечем, и она легла на слишком неудобную, всю в комках и буграх, кровать и стала рассматривать трещины в штукатурке на потолке, терзаемая сводящим с ума ароматом жареных цыплят.

Было слышно, как повозка доставляет с поезда все новые и новые партии пассажиров. Вели они себя шумно и беспрерывно ругались, расположившись прямо под ее окном. Потом раздались звуки гонга, и кто-то прокричал:

— Еда на столе — подходите скорей. Обслуживание в порядке очереди, а где будете есть, ваше дело! Берите с собой еду и проходите во двор — в доме нет места, чтобы там рассиживаться!

Когда вся эта суматоха понемногу улеглась, на пороге комнаты появилась еще одна девушка — худенькая блондинка с усталым лицом, не более четырнадцати-пятнадцати лет от роду. В руках она держала поднос. Поставив его на стол возле кровати, она тут же собралась уходить. Верена взглянула на поднос и ужаснулась: на нем стояла миска с коричневатой похлебкой на самом дне и лежал ломоть хлеба без масла.

— Извините, — остановила она девушку, — но вы, наверно, забыли взять все остальное… то есть я хочу сказать, произошла какая-то ошибка.

— Что?

— Я говорю — это ведь не может быть моим обедом, — убежденно заявила Верена.

— Но, мэм, это точно ваш обед.

— В таком случае я хотела бы поговорить с миссис Гуд.

— Она не может прийти, просила передать свои извинения. Здесь сейчас около сотни пассажиров да вдобавок еще ремонтная бригада — хозяйке и головы поднять некогда.

Улыбнувшись, девушка с гордостью добавила:

— Мы с Хуаной и хозяйкой поджарили, почитай, цыплят тридцать, не меньше, а Бетси и Анджела начистили целую гору картошки, аж упарились.

— Теперь понятно, — проговорила Верена с облегчением. — Значит, этот суп у вас — на первое, а потом будут и другие блюда.

— Нет, мэм, это у вас бульон, который остался у Хуаны — она варила в нем говяжьи кости. Сперва она думала сделать из него подливку, но мяса на всех все равно не хватило бы, и потому пассажиры вместо этого едят цыплят.

Видя, что гостью не очень обрадовали ее слова, девушка приблизилась на несколько шагов к кровати и попыталась объяснить получше:

— Раз такое дело и вы совсем плохи да вдобавок в положении, хозяйка рассудила, что сильно нагружать ваш желудок никак нельзя, а то будет беда.