Высокая ставка - Монтечино Марсель. Страница 49
Первые месяцы после случившегося Сэл не расставался с «вальтером» даже во время сна — только так он чувствовал себя в безопасности. И мог хоть немного передохнуть. То же самое было и на «Антонии». Он держал пистолет под подушкой. Только в Ливерпуле непосредственная опасность исчезла. Что и говорить, лучшего места, чем корабль, беглецу не найти.
Команда не менялась и состояла из одних иностранцев. Новичок сразу бросился бы в глаза. Теперь можно не оглядываться, не ждать, что кто-то подкрадется в темноте или других неприятных сюрпризов. Конечно, нельзя поручиться за всех пассажиров и членов команды, шестое чувство может его подвести, но тут уж ничего не поделаешь: убежать с корабля невозможно. Останется лишь пустить в ход «вальтер».
Сэл, накинув куртку и сунув в карман пачку сигарет, вышел из каюты и спустился на главную палубу. Стояла глубокая ночь, корабль словно вымер и казался призраком. Сэл прошел на нос и облокотился о поручень. Небо вызвездило. Ветер стих, но было холодно. Изо рта шел пар и клубился в сером густом воздухе. Море успокоилось к ночи, и бесконечная линия горизонта терялась в непроницаемой тьме без единого огонька. В который раз за последние несколько недель Сэл подумал, что нет ничего более одинокого и сиротливого, чем корабль в море. Разве что ракета в небе, но кто...
Сэл услышал какой-то звук за спиной и похолодел от страха. Кровь застучала в висках.
— Кто это? — быстро обернувшись, просипел он.
«Спокойнее, — одернул он себя. — Спокойнее. Вспомни, что ты на корабле, среди моря, и здесь не может быть никаких неожиданностей...»
Чья-то тень пересекла луч света у прохода, ведущего к трапу. «Они здесь! — подумал Сэл. — Даже на борту отыскали меня!» Сэл прислонился спиной к поручням, шаря глазами по палубе в поисках чего-нибудь, что могло бы служить оружием. И вдруг увидел девушку. «Иисусе! — выдохнул с облегчением Сэл. — Господи Иисусе, черт бы тебя побрал!»
— Извините, я напугала вас.
«О нет, ничего. Мне бы только штаны сменить, а то мокрые!» — мелькнуло в голове.
— На палубе сыро, — продолжала она, — и очень скользко. — Девушка направлялась туда, где, вцепившись в поручни, стоял Сэл.
«Нечего тебе тут разгуливать, — мысленно ответил ей Сэл. — Как же ее зовут?» Он взглянул на часы — 3.42.
— А не слишком ли позднее время для прогулок? — спросил он.
— Никак не могу уснуть. У меня всегда проблемы со сном.
«Ах да, Джемелли. Джемелли де Жанейро, избалованное богатое дитя. Тот мир, что над ним».
— Сейчас ночь, а вы ходите здесь одна.
Девушка улыбнулась.
— Я не одна. Я с вами.
Он заметил, что она таращилась на него с того самого вечера, когда они отплыли из Антверпена. Даже некрасивую трудно было бы не заметить — совсем юная среди старичья. А эта — настоящая красавица. Когда девушка оказалась рядом, Сэл заметил, что она почти одного с ним роста. Длинные, почти до талии темные волосы были подвязаны и убраны под маленькую французскую кепочку. Воротник черного пальто — поднят. Ее красота была естественна, как грация атлета, и так же очевидна, как большой талант. Сэл не ошибся, подумав, что лет ей не больше семнадцати, а может, шестнадцать. Он отвернулся от девушки и положил локти на поручни. "Кораблю всего десять лет, а краска уже облезла.
Старый бродяга". Потом вынул из пачки сигарету и сунул в рот.
— А можно мне? — спросила девушка.
Ее английский, хоть и с легким акцентом, был безупречен. Сэл снова извлек только что спрятанную в кармане голубую пачку и, наполовину вытряхнув из нее сигарету, протянул своей новой знакомой.
— Вам нравится здесь играть? — спросила Джемелли, когда он зажег свою сигарету.
Сэл нарочно помедлил с ответом, дав понять, что она вторглась на запрещенную территорию, раскурил наконец сигарету и бросил за борт спичку. Девушка немного подождала, не предложит ли он ей огня, потом достала из кармана пальто маленькую золотую зажигалку и тоже закурила.
— Да, — наконец ответил Сэл.
— Ненавижу пароходы, — быстро проговорила она. — А этот особенно.
Он взглянул на нее. Избалованное создание.
— Почему же вы здесь?
— Из-за отца. Он не любит летать.
Сэл пожал плечами.
— Многие не любят.
Она кивнула.
— Иногда он летает. Прилетел в Париж, чтобы разыскать меня и увезти вместе с Ангелиной, моей теткой.
Сэл видел, что она хочет завлечь его, поймать на крючок, но притворился, будто ничего не понимает.
— Прилетел в Париж, чтобы разыскать вас? Вы что, потерялись?
Она усмехнулась.
— Я убежала из школы с одним французским мальчиком. — Она взглянула на него: шокирован он или нет.
«Не так-то легко удивить меня, беби». Сэл промолчал, и она торопливо продолжала:
— Я училась в Швейцарии. В монастырской школе. А этот парень ехал по деревне на «хонде». У него была за спиной гитара, и еще мне понравились его джинсы. Хоп! Я вскочила сзади, и мы умчались! Три недели меня искали.
«Хочет произвести на меня впечатление».
— И как они вас нашли?
— Папа позвонил в Интерпол, — весело ответила она. — Представляете! Они выследили французского мальчика, но к тому времени я уже отшила его. Он оказался не гитаристом. А самым настоящим обманщиком. Потом я встретила африканского дипломата, уже пожилого -мужчину, и стала его любовницей. Он снял мне квартиру.
Сэл слегка улыбнулся. «С каким удовольствием Ники Венезия поговорил бы с ней», — мелькнуло в голове.
— Не думаю, чтобы вашему отцу все это понравилось.
— Он был огорчен, но моя тетка — мама мия! — она чуть не убила меня. — Выражение лица этой женщины-ребенка стало холодным, тяжелым, она устремила взгляд на море. — Ненавижу тетю Ангелину.
Сэл не знал, что сказать. Она искушает его своей доступностью, это ясно, но плевать он хотел на нее. И он сказал поучительно:
— Родители иногда утомляют.
— Я не в первый раз убежала. Как принято говорить в Бразилии, problematica. Я трудный ребенок. Со мной не оберешься хлопот.
Сэлу стало любопытно, и он спросил:
— Почему?
Она пожала плечами.
— Тетя Ангелина говорит, что ко мне перешла дурная кровь моей мамы. Моя мама была знаменитостью в Рио, — с гордостью пояснила она. — Тетка ее ненавидела. И меня ненавидит. А я ее еще больше. Она скоро умрет от рака, и я очень рада. — В ее глазах засверкали льдинки. — Она говорит, я убиваю ее.
— А я думал, это ваша мать сидит с вами за столом.
Она тряхнула головой.
— Моя мама умерла при моем рождении. Все жители поселка Роцинха говорят, что ее душа живет во мне.
— И отец больше не женился?
«Тот калека с кучей денег?»
Она загадочно улыбнулась и снова посмотрела на море.
— У них была любовь до гробовой доски. Красивая и грустная история. Мой папа очень хороший и добрый.
Он не знает, что со мной делать. Вы американец? — Она с улыбкой повернулась к Сэлу.
— Канадец.
— Я училась в Нью-Йорке в знаменитой школе «Святое сердце». Там были свои проблемы, но английский у меня хороший. — Она взглянула на него, будто ожидая подтверждения.
— Да, говорите вы хорошо.
— Сколько помню себя, слушаю американские пластинки. Джаз и блюзы. Знаете песню Билли Холидей «Любимый мужчина»?
— Дэвиса. Шермана и Рэмцера.
— Что?
— "Любимого мужчину" написали три парня.
Она удивилась, но, подумав, сказала:
— О да, мисс Билли Холидей ее исполнительница. Это моя самая любимая песня. — Она бросила на него быстрый выразительный взгляд. — Она так волнует, и это мне нравится.
«Пора уносить ноги, — подумал Сэл. — И так достаточно неприятностей». Он швырнул окурок за борт, сунул руки в карманы пальто и очень холодно произнес:
— Спокойной ночи, мисс Джемелли. Будьте осторожны, не поскользнитесь. — К немалому ее разочарованию, он повернулся и зашагал к трапу.
Утром, едва Сэл проснулся, в ушах у него зазвучала новая песня. Он лежал уставившись в потолок и снова и снова мысленно проигрывал только что родившуюся мелодию. Прежде чем одеться и направиться в столовую, где завтракала команда, он успел переписать ее три или четыре раза. Начало показалось недостаточно выразительным, и он решил переделать первую строфу. Идея о музыкальном оформлении брезжила где-то на периферии его сознания, но сначала надо поработать над стихами. Они никуда не годились, он отбросил их, сохранив только лирический образ, которым очень гордился. Когда первая строфа прочно утвердилась у него в. голове, он отдался во власть музыки. Мелодий было несколько. Какую предпочесть? Это должна быть баллада в среднем темпе. Он сидел в столовой для команды над миской корнфлекса и записывал стихи в маленькую записную книжку. В такую же он записывал ставки в Нью-Орлеане. Много лет назад. Целую жизнь назад. Закончив, он в состоянии близком к эйфории уставился на рифмованные строки. Как поэт-песенник, Сэл инстинктивно чувствовал: критики никогда не поймут, что песенная лирика — это не просто поэзия, что песенной лирике дает жизнь музыка. Такие стихи читать нельзя, можно только петь. Сочиненные им строки не стоят ни гроша, пока он не соединит их с чудесной музыкой, не поддержит звучными аккордами. В общем, он уже представлял, как они будут звучать, но пианино иногда преподносит сюрпризы.