Возлюбленная - Моррисон Тони. Страница 35

Итак, Поль Ди оказался не властен над собственным передвижением в пространстве, но надеялся, что говорить еще может, и решил попробовать прорываться этим путем. Он непременно должен был рассказать Сэти о событиях трех последних недель – подкараулить ее, когда она будет возвращаться с работы из той пивной, которую гордо величает рестораном, и все ей рассказать.

Зимний день больше походил на вечерние сумерки, когда Поль Ди ждал Сэти на аллейке за рестораном Сойера. Готовясь к рассказу и представляя себе ее лицо, он позволял словам пока собираться в голове произвольными группками, и они резвились там, точно дети, прежде чем им велят построиться и поведут дальше.

– Ну, понимаешь ли, это невозможно… человек не может… Дело в том… нет, ты послушай, дело в том, что старый Гарнер действительно… я ведь что хочу сказать… это не какая-то там слабость, с которой мне не справиться… нет, что-то со мной происходит… эта девчонка такое со мной делает… я понимаю: ты считаешь, что я всегда ее ненавидел… но ведь она такое со мной делает… Она мной управляет, Сэти! Она меня по рукам и ногам связала, и я не могу вырваться…

Как это взрослого мужчину девчонка связала по рукам и ногам? А что, если это вовсе и не девчонка, а кто-то неведомый в ее обличье? Кто-то низкий, бесчестный, а выглядит как милая молодая девушка, и не в том дело, что он с нею спит; дело в том, что в доме номер 124 он не властен находиться там, где хочет, а самое главное – он теряет Сэти. Видимо, он недостаточно сильный мужчина, чтобы вырваться, и ему необходима ее, Сэти, помощь; она должна помочь ему, должна узнать обо всем. Ему было бесконечно стыдно просить о помощи женщину, которую он хотел уберечь от горя, защитить. Господи! Черт бы все это побрал совсем!

Поль Ди подышал в замерзшие ладони. Ветер дул вдоль аллейки с такой силой, что шерсть на четырех дворовых собаках, ожидавших объедков у дверей кухни, встала дыбом. Поль Ди посмотрел на собак. Собаки посмотрели на него. Наконец дверь кухни открылась, и оттуда вышла Сэти, обхватив рукой огромную сковороду с объедками. Увидев Поля Ди, она удивленно и радостно воскликнула и улыбнулась.

Он улыбнулся ей в ответ, но не был уверен, что улыбка получилась, – лицо так замерзло, что он его совершенно не чувствовал.

– Ну, парень, ты даешь! Да я себя просто барышней чувствую, которую ты после работы проводить пришел. Так за мной еще никто не ухаживал. Ты смотри, осторожней, не то я еще привыкну да избалуюсь. – Сэти быстро бросила самые большие кости, чтобы собаки поняли, что еды достаточно на всех, и не дрались. Потом вывалила дымящуюся требуху, головы и прочие отходы – то, что не могли использовать в ресторане, а сама она не хотела брать с собой.

– Сейчас, только сковороду сполосну, – сказала Сэти, – и все, сразу приду.

Он кивнул, и она вернулась на кухню.

Собаки молча ели, и Поль Ди подумал, что они-то по крайней мере получили то, за чем пришли, и если уж для собак у нее доброты хватает…

Сэти повязала голову коричневым шерстяным платком и низко надвинула его на лоб из-за пронзительного холодного ветра.

– Ты что, работу так рано кончил или случилось что?

– Ушел пораньше. Обдумать кое-что надо.

– Что-нибудь важное?

– Да вроде бы, – сказал он и облизнул губы.

– Надеюсь, увольнений у вас не будет?

– Нет, что ты. Работы у них полно. Я просто… – Да?

– Сэти, тебе, наверно, не понравится то, что я сейчас скажу.

Она остановилась и повернулась к нему – и к этому проклятому ветру – лицом. Другая женщина по крайней мере прищурилась бы, зажмурилась, стала вытирать слезы, выступившие на глазах, стоя лицом к такому ветру. Но не Сэти. Другая женщина, возможно, посмотрела бы на него с сочувствием, с мольбой, с гневом наконец, потому что его слова прозвучали как «Прощай, я ухожу».

Но Сэти смотрела на него совершенно спокойно и молчала, уже готовая понять и простить – простить любого человека, раз он попал в беду или нуждается в чем-то. Уже соглашаясь и словно говоря: да ладно, все в порядке – заранее, потому что она никому из них не верила. Рано или поздно это должно было случиться. Они не виноваты. Никто ни в чем не виноват.

Он догадывался, о чем она думает, и, хотя она явно была не права, – он вовсе не собирался оставлять ее, ни за что на свете! – все равно то, что он собирался сказать ей, могло для нее стать куда хуже любых прощальных слов. И, увидев, как гаснет ожидание в ее глазах, увидев это печальное, но не обвиняющее лицо, он не смог выговорить то, что собирался. Не смог прямо заявить женщине, которая не щурится на ветру: «Я не мужчина».

– Что ж ты молчишь, Поль Ди? Говори, понравится мне это или нет.

Поскольку он не мог сказать то, что хотел, он вдруг выпалил неожиданно для самого себя:

– Я хочу, чтоб у нас с тобой был ребенок, Сэти. Пошла бы ты на такое ради меня?

Она рассмеялась, и он – вслед за нею.

– И ты специально пришел сюда, чтобы попросить меня об этом? Ну и псих же ты, Поль Ди! Ты прав; мне это совсем не нравится. Ты вообще-то понимаешь, что я уже не так молода, чтобы все начинать сначала? – Она сунула свои пальцы ему в ладонь – в точности как те тени, что держались за руки на обочине дороги в день карнавала.

– Ты все-таки подумай, – сказал он. И вдруг понял, что это и есть решение, что так он сможет остаться с ней, доказать, что он настоящий мужчина и способен сам разрушить чары этой девчонки – добиться всего сразу. Он нежно прижал ее пальцы к своей щеке. Она, смеясь, отдернула руку, чтобы кто– нибудь из прохожих не обратил внимания, как неприлично они ведут себя – на людях, среди бела дня да еще на таком ветру.

И все-таки ему удалось отсрочить последний шаг, купить себе еще немного времени, и он надеялся, что цена не окажется для него непосильной. Как если заплатить за наступление еще одного дня монетой стоимостью в жизнь.

Они пошли домой, смеясь, размахивая руками, сгибаясь под порывами ветра. На большой улице было чуть потише, однако ветер успел принести с собой мороз, жгучий холод, и прохожие спешили мимо, сунув нос в воротник пальто. Никто не стоял без дела у дверей магазинов или витрин. Колеса повозок, Груженных продуктами или топливом, скрипели и стонали, как от боли. Лошади, привязанные у входов в пивные, дрожали и жмурились от холода. Две пары белых женщин, громко стучавших башмаками по деревянному тротуару, попались им навстречу, и Поль Ди поддержал Сэти под локоть, помогая ей сойти с тротуара в грязь и пропустить этих женщин.

Через полчаса, оказавшись совсем на окраине, Сэти и Поль Ди снова принялись хватать друг друга за руки и шалить, украдкой шлепая один другого по заду и радостно удивляясь и смущаясь от того, что они, оказывается, еще вовсе не такие старые.

Решено, подумал он. Это как раз то, что нужно, и никакая приблудная девица тут ничего не сможет поделать. И больше эта ленивая сучка не заставит его плясать под свою дудку, не заставит терзаться сомнениями, жаловаться на жизнь или признаваться в грехах. Убежденный в том, что сможет все изменить, он обнял Сэти за плечи и крепко прижал к себе. Она положила голову ему на грудь, и, поскольку этот миг показался им обоим очень важным, они замерли, стараясь продлить его, не дыша и даже не думая, что их может увидеть какой-нибудь прохожий. Зимний гаснущий день был неярок Сэти закрыла глаза, а Поль Ди смотрел на черные деревья вдоль дороги, поднявшие руки в попытке защититься. Неожиданно, тихонько подкравшись, пошел снег – подарок, явившийся с небес. Сэти открыла глаза навстречу снегу и сказала:

– О, господи, вот счастье-то!

И Полю Ди показалось, что это действительно счастье, подарок, посланный им, чтобы потом они могли вспомнить, что чувствовали в эту минуту.

Большие тяжелые хлопья монетами распластывались на мостовой. Поля Ди всегда удивляло, как тихо они падают. Не как дождь, а так, будто совершается таинство.

– Бежим! – предложил он.

– Сам беги, – заявила Сэти. – Я целый день на ногах.