Край обетованный - Мураками Харуки. Страница 24

Я рос угрюмым и мрачным. Очень сильно на меня повлияла смерть брата. Мне тогда было четырнадцать лет. Он умер от гепатита В. Это стало для меня огромным потрясением. Где-то в глубине сердца жила надежда, что в конце концов ему помогут и он будет счастлив. В моем представлении это был своего рода религиозный образ. И когда он разбился, столкнувшись с суровой действительностью, это меня прямо-таки подкосило. Я думал, что слабым полагается спасение, но реальность не оправдала моих надежд.

Тогда как раз все говорили о пророчествах Нострадамуса. Что человечество погибнет в 1999 году. Мне это предсказание ласкало слух, потому что я ненавидел мир, в котором живу. В политике царят коррупционеры, вроде Какуэя Танаки 70, кругом жульничество и неравенство, и никто не придет на помощь слабому. Я думал о пределе возможностей общества и человека, и от этого становилось еще противнее.

Хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями – но с кем? Все или заболели зубрежкой перед экзаменами, или, кроме машин и бейсбола, ни о чем больше не могли говорить. В старших классах я ходил в художественный кружок; мне страшно нравились манга, которые рисовал Кацухиро Отомо 71, мало кому тогда известный. Они были такие настоящие, необыкновенно живые. Пусть мрачные, но зато совершенно реальные. Настолько, что, глядя на них, невольно подумаешь, что такое и на самом деле бывает. Я любил перерисовывать картинки из его книжек – «Прощай, Япония», «Короткий мир», «Вальс буги-вуги».

Я мечтал уехать из дома и перебраться в Токио, поэтому, отучившись, поступил в промышленно-художественную школу «Тиёда». На специальное отделение манга. Но меня хватило только на полгода. Не знаю, почему, но мне всегда казалось, что между мной и остальным миром стоит стена, которая после приезда в столицу вдруг сделалась еще выше. Люди вокруг относились ко мне по-доброму. Я даже с девушками стал встречаться. Но стоило подумать: «Вот нормальная девчонка. То, что надо», – как между нами возникала какая-то преграда. Вернее, я сам ее возводил. Занятия в школе меня вполне устраивали, проблема была в другом – в людях. Я никак не мог ни с кем сойтись. Часто бывал на вечеринках вместе со всеми, хотя эти загулы с выпивкой не представляли для меня никакого интереса. Я там был как белая ворона – один трезвый. Отвращение к миру становилось все сильнее.

Оглядываясь сейчас назад, я задаю себе вопрос: «Что это было со мной?» Ведь у меня была возможность наладить отношения с самыми разными людьми, а я ей не воспользовался, отверг всех. Но тогда иначе и быть не могло – я сам себя загнал в угол. В общем, я бросил школу и какое-то время жил, перебиваясь случайными заработками и изучая манга. Немного денег присылали родители, но жить одному, когда тебе восемнадцать или девятнадцать, все-таки тяжело. Ты существуешь в замкнутом пространстве, и это, конечно, действует на психику. Дошло до того, что я начал бояться людей.

Они меня пугали. Казалось, им хочется заманить меня в ловушку, как-то навредить. Я становился черствым и нетерпимым. Увидев на улице счастливую пару или радостную семью, думал: «Чтоб вам пусто было!» – и в то же время ненавидел себя за такие мысли.

Я бежал в Токио от гнетущего настроения, поселившегося в нашем доме после смерти брата, но обрести душевное спокойствие так и не смог. Без толку метался туда-сюда. Белый свет мне опротивел. Выходя из дома, я точно в ад попадал. В довершение всего я помешался на чистоте – вернувшись, тут же начинал мыть руки. Стоял у умывальника по полчаса, а то и по часу. Я понимал, что это болезнь, но не мог ничего с собой поделать. Так продолжалось года два-три.

Так долго? Как же вы это выдержали?

Все эти годы я почти ни с кем не разговаривал. Только с родителями иногда, да еще по работе. На меня напала страшная сонливость – спал по пятнадцать часов и больше. Без этого я чувствовал себя ужасно. С желудком тоже появились проблемы. Ни с того ни с сего начинались резкие боли – я бледнел, покрывался липким потом, становилось трудно дышать. Было ощущение, что еще чуть-чуть – и мне конец.

Я решил попробовать лечебную диету и йогу. Поможет – начну новую жизнь. В книжном магазине мне попалась книга Сёко Асахары «За гранью жизни и смерти». В ней говорилось, что состояния кундалини можно достичь за три месяца. Я был поражен: «Ничего себе! Разве такое возможно?» До этого я уже прочел «Основы теологии» и кое-что знал о йоге. Пробежав книгу, я в общих чертах запомнил, что надо делать, и, вернувшись домой, захотел попробовать, что получится. Три месяца делал описанные у Асахары упражнения, соблюдал диету. У меня такой характер – если берусь за что-то, то всерьез, с полной концентрацией. Так что я ни одного дня не пропустил. Ежедневно занимался по четыре часа.

Тогда я больше думал не о кундалини, а просто о здоровье. Но месяца через два я почувствовал дрожь в районе копчика. Это верный признак пробуждения кундалини. Но я все еще сомневался, не верил до конца. Копчик жгло как кипятком, который, казалось, бурля, поднимался по позвоночнику прямо в мозг, переворачивая все вверх дном. Там словно кто-то корчился от боли. Я был поражен. В теле творилось что-то невообразимое, не зависящее от моей воли. И я потерял сознание.

Все получилось по инструкции Сёко Асахары: через три месяца я достиг кундалини. Он оказался абсолютно прав. Вот тогда-то я и заинтересовался «Аум Синрикё». Как раз вышел пятый номер «аумовского» журнала «Махаяна». Я купил его, а заодно и все более ранние номера. Там были фото и истории о Фумихиро Дзёю, Хисако Исии, Санаэ Оути 72… Все были представлены в самом лучшем виде. Меня буквально захватили их рассказы о пережитом, и я подумал, что Учитель действительно должен быть незаурядной личностью, раз ему поклоняются такие люди.

В «аумовских» книгах четко сказано: «Мир – это зло». Эта мысль понравилась мне больше всего. Я читал и радовался: это ужасное, несправедливо устроенное общество заслуживает лишь одного – чтобы его уничтожили. Я уже давно пришел к такому выводу, и вот люди напрямую объявляют о том же самом. Впрочем, если я предлагал просто-напросто стереть этот мир с лица земли, то Сёко Асахара считал иначе: «Работай над собой, добейся освобождения – и ты сможешь изменить мир». Я загорелся, прочитав эти слова. Захотелось последовать за этим человеком, посвятить ему себя. Во имя этого я был готов отказаться от всех земных мечтаний, желаний и надежд.

Вы сказали, что мир несправедлив. А что конкретно в нем несправедливо?

Например, прирожденный талант или происхождение. Умный – всегда умный, быстроногий – всегда быстроногий. А те, кого зовут слабаками, света белого не видят, как ни стараются. Что называется – судьба. Я считал, что в этом заключается ужасная несправедливость, но Асахара в своих книгах писал, что все зависит от кармы. Человек, совершивший дурные поступки в прошлой жизни, в этой жизни страдает, и наоборот, кто прежде был праведником, теперь живет замечательно и может найти применение своим способностям. Асахара убедил меня, и я понял: надо перестать поступать плохо и начать копить добродетели.

Поначалу я лишь собирался восстановить здоровье с помощью диеты и йоги – немного оправиться и вернуться к нормальной обычной жизни, но мои жизненные пути пересеклись с «Аум», и я резко повернул к буддизму, о чем раньше не мог и подумать. Как бы то ни было, одно можно сказать точно: подняться из разобранного состояния, в котором я тогда пребывал, помогли «аумовские» книги.

Я стал членом «Аум». Было это, если не ошибаюсь, в декабре 1988 года. Поехал в Сэтагая, где находился додзё, там меня приняли и дали возможность поговорить с одним из «просвещенных». Он надавал мне разных советов, а особенно рекомендовал поучаствовать в семинаре, который проводился раз в год в штаб-квартире «Аум» в районе Фудзи. Называлось это мероприятие «Практики сумасшедшей интенсивности». Ничего названьице, да? (смеется). Как мне сказали, семинар длился десять дней и давал колоссальный эффект. Но чтобы попасть на него, требовалось внести сто тысяч иен, а у меня таких денег не было, и я сказал, что не могу поехать. Кроме того, я сомневался, стоит ли сразу погружаться в такую тяжелую тренировку. Ведь я только что пришел в «Аум».