Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Ашар Амеде. Страница 26

— Ты? Неужели и ты, мой бедный католик? — сказал Арман-Луи, понимающий все.

— Да, я сам! Моя душа стала добычей дьявола. Пусть я погибну, но я изгоню его. Мой повелитель, Бог Фехтования, подал мне одну мысль, которой я хочу воспользоваться безотлагательно.

— Ну, выкладывай свою мысль, твою идею.

— Я понял, что безумно люблю мадемуазель де Парделан! Какой позор на мою голову!..

— Странно было бы, если бы ты этого не понял!

— Говори это себе, проклятый! Ну ладно! Так вот какая идея: я хочу немедля заставить себя поклоняться другой. Это будет моей карой.

— Ах, так вот что советует тебе Бог Фехтования?

— Не смейся, презренный еретик! Бог Фехтования сделал то, что ужасный Кальвин, твой друг, не смог бы сделать: лекарство здесь, в этом замке.

— В этом замке?

— Да, в Сент-Весте: это молодая дама, говорят, она вдова.

— Баронесса д`Игомер?

— Она самая. Баронессе двадцать пять лет, именно подле неё я и хочу покаяться, в этом мое наказание.

— Красивое наказание.

— Тем лучше: кара будет полной!

Арман-Луи совсем не понимал, каким образом красота баронессы могла наказать Рено более основательно. Пока он искал разрешение этой загадки, г-н де Шофонтен вылил флакон душистой воды на свои руки, волосы, платок, одежду и вышел, должно быть, принимать наказание от молодой вдовы.

В это самое время в замке Сент-Вест находился молодой сеньор из Брабанта, к которому Арман-Луи испытывал чувство особой ненависти. Говорили, что сеньор — доброволец в армии, отданной императором Фердинандом под командование знаменитого и непобедимого графа де Тилли.

Барон Жан де Верт напоминал графа де Паппенхейма отвагой, спесью и высокомерием. Но, кроме того, он отличался своим бахвальством, несдержанностью языка, что, впрочем, было странным для человека, прославившегося своей храбростью, чему были сотни свидетелей, и своими десятью боевыми ранами.

У Жана де Верта был надменный взгляд, язвительные слова, а в лице — выражение лукавства и жестокости, столь ненавистное г-ну де ла Герш. Его манеры были отмечены печатью наглости и хвастовства. Он мог бросить золотой дукат конюху, который прилаживал сбрую его лошади, и почти тотчас же нанести ему жуткий удар хлыстом при малейшем промедлении или небрежности. Если молодая девушка, служанка или садовница, к которой он только что обратился с игривым словом, вдруг норовила убежать, он хватал её за руку или за талию так грубо, что под его пальцами на теле оставались синяки.

Таким образом, в сеньоре Жане де Верте соединялись спесь тамплиеров, бахвальство офицера, выслужившегося из рядовых, необузданный нрав, пиратская свирепость и вместе с тем дерзость и ум.

Что заставило Армана-Луи остерегаться всех этих плохих и хороших качеств барона — так это то, что Жан де Верт заприметил м-ль де Сувини.

Г-н де Шофонтен, со своей стороны, уверял, что Жан де Верт будто бы неравнодушен и к м-ль де Парделан.

— Ах, что за удовольствие было бы рассечь его лицо на четыре части! — сказал Арман-Луи.

— С какой радостью я всадил бы свою шпагу в его живот! — согласился с ним Рено.

Самым грустным, однако, было то, что и тот и другой выглядели довольно жалко на фоне брабанского сеньора. Да и возможно ли сразиться, соперничать с человеком, умело расточающим серенады дамам и заваливающим замок роскошными подарками, которые заставляли ахать и восторгаться даже челядь!

Враждебность французских дворян, которую Жан де Верт, кажется, почувствовал, подстрекала его к ещё более чрезмерной щедрости.

Карманы барона напоминали бочку Данаид, с той лишь разницей, что если мифологическая бадья не могла наполняться, то карманы Жана де Верта не могли опустошаться.

Известно, что в замке Сент-Вест иногда играли по-крупному. Жан де Вест, который, казалось, открыл где-то золотую жилу, сокровища которой использовал с выгодой для себя, проигрывал или выигрывал в карты такие суммы и так небрежно, как если бы пистоли и дукаты были для него всего лишь песчинками или речной галькой.

Однажды вечером в замке была разыграна карточная партия между ним и норвежским дворянином. Г-н де Шофонтен, сидевший возле стола, внутренне, в душе, желал норвежцу удачи. Это было единственным, чем он мог рисковать безбоязненно.

— А вы не делаете ставки? — спросил Жан де Верт, повернувшись вполоборота к Рено.

Последний, помусолив руками застежки своего довольно тощего кошелька, вместо ответа, достал оттуда две золотых монеты и бросил их на сукно.

Вопреки благоразумию, в две секунды два золотых экю были проиграны.

— Садись сюда, возможно, тут вам больше повезет, — сказал барон, указав Рено место в другом конце стола.

Рено сел. Арман-Луи, в течение нескольких дней подвергающий свое воображение пытке с единственной целью придумать тысячу предлогов, чтобы не играть, посмотрел на него растерянно.

Однако Рено уверенно тасовал карты, как будто всю свою жизнь он занимался только этим.

Какое-то время ему везло. И всякий раз золото переходило из кармана Жана де Верта в карман Рено. Везение и азарт навели его на мысли о г-не де ла Герш, который в этот момент в его воображении рисовался отчаянным капитаном, ведущих всего лишь горстку людей, чтобы сразиться с целой армией.

«Прекрасная схватка, — подумал он. — Сражение будет жесто — ким!».

Арман-Луи увеличил, между тем, число посылаемых другу сигналов бедствия, призывал его умерить свой пыл. Но с не меньшей сноровкой Рено старался не замечать их.

Жан де Верт посмеивался и доставал все новые сверкающие дукаты из своего длинного шелкового кошелька, казавшегося бездонным.

Вдруг удача отвернулась от Рено. Нужен был туз червей, а он вытащил семерку пик. Куча золотых монет, которую Рено положил с вой карман, вернулась к его противнику.

— Может, вам следовало бы остановиться? — насмешливо предложил барон.

— Отступать? Полноте! — ответил Рено.

Он стоял на своем и ввел в бой свои резервы. В мгновение ока они также были потеряны.

— Мой дорогой де ла Герш! Передай мне твой кошелек! — крикнул он решительно.

Арман-Луи поднял на католика глаза, полные тревоги.

— Мой кошелек? — переспросил он.

— Да, черт побери! Тот, что ты бросил сегодня утром в свои короткие штаны!

В такого рода ситуациях память у Рено была отменной.

— Но там мало денег, — прошептал г-н де ла Герш, подумав о завтрашнем дне.

— Все равно давай!

Арман-Луи сунул руку в карман.

— Вот! — сказал он, вынимая кошелек из самых глубоких тайников своих коротких штанов.

Это был очень приличный кошелек из испанской кожи — крепкий и круглый и такого размера, что мог вместить целое состояние, но его обвислость свидетельствовала о том, что он слишком часто бывал пустым.

— Какая прелестная вещица! — сказал барон ухмыляясь. — Как она, должно быть настрадалась за свою жизнь!

Рено открыл кошелек и сунул туда руку. Несколько дукатов слабо звякнули под его пальцами.

Игра возобновилась. Но разве могли подобные новобранцы противостоять столь многочисленным и обстрелянным войскам! Их оборона была героической, однако через несколько минут кошелек из испанской кожи, совсем плоский, лежал на углу стола. Рено встал, не произнося не слова. Кошелек погиб в честном сражении. Жан де Верт все ещё сидел, упершись локтями в стол.

— Вы намерены продолжать? — спросил он. — Я предлагаю кошелек в сто пистолей.

Рено сел и решительно подтолкнул его на сукно. Но суровый взгляд г-на де ла Герш остановил его.

— Нет, не сегодня! — сказал г-н де Шофонтен, вставая.

Через час или два, когда они вернулись к себе, Арман-Луи вывернул свой чемодан до дна, но не найдя там ни одной монеты, вопросительно посмотрел на Рено.

— Черт возьми! — ответил на его взгляд Рено. — Но мой чемодан слишком честен для того, чтобы не походить на твой! Проклятый барон забрал все!

— Значит, у нас ничего нет?

— Ничего.

— И мы находимся в Швеции?