Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Ашар Амеде. Страница 27

— Это более чем забавно! — воскликнул г-н де Шофонтен.

И оба друга разразились смехом.

Эта их веселость объяснялась тем, что, во-первых, сегодня никто не танцевал с Адриен, в во-вторых тем, что Рено, долго озираясь вокруг, подобрал и украдкой сунул сегодня за пазуху цветок, упавший из-за корсажа м-ль де Парделан.

Арман-Луи распахнул окно. На дереве пел соловей. До его слуха донеслась ещё боле нежная мелодия лютни.

— Я узнаю эти жалобные звуки, — сказал Рено. — Я слышал очень похожие в трактире «Мальтийский крест».

Арман-Луи покраснел.

— О, ты уже надел плащ? — удивился г-н де Шофонтен.

— Да, — проговорил Арман-Луи и украдкой скользнул к двери.

Рефрен песни, слившийся с пением соловья, звучал невыносимо грустно.

— Как жаль, что это поет не мадемуазель де Парделан! — тихо сказал Рено.

Он набросил на плечи плащ и, проворно застегнув его, оказался у двери почти одновременно со своим другом.

— Ты тоже уходишь? — спросил, остановившись, Арман-Луи.

— Негодник! Ты не хочешь, чтобы я исцелился? — крикнул Рено с отчаянием, близким к желанию расхохотаться.

— Ах — да! Баронесса д`Игомер?

— Увы, мой бедный гугенот, она сжалилась над моими мучениями и согласна меня выслушать.

— Сегодня вечером? Значит, ты идешь к ней?

— Немедленно… Диана была так красива сегодня!.. Я бросился к коленям баронессы. В негодовании она оттолкнула меня, поклявшись, что выйдет на свой балкон сегодня к полуночи.

— И это потому-то, не моргнув глазом, ты проигрываешь мои деньги?

— Пожалей меня! Надо, чтобы любой ценой я забыл о мадемуазель де Парделан.

— Пока я жив, я не забуду о мадемуазель де Сувини, и мертвый я не перестану её любить! — воскликнул г-н де ла Герш.

Они бесшумно вышли из замка и каждый направился в свою сторону

Лютня продолжала свой жалобный стон; балкон баронессы д`Игомер слабо светился.

В то время, когда два молодых человека предавались своим милым беседам, очаровательной музыке цветущей молодости, нежным, всегда новым разговорам, в которых так мало разнообразия, на другом конце замка лакей проводил Жана де Верта в комнаты г-на де Парделана.

Это был уже не тот человек, с язвительной улыбкой, грубыми движениями, резким голосом. Теперь это был человек с благородной выправкой военного посла. На столе, у которого он стоял, перед ним лежало раскрытое письмо с гербовой печатью на красном сургуче.

Г-н де Парделан, которому он указал на письмо пальцем, перечитывал его.

— Теперь вы понимаете, что привело меня в Швецию? — проговорил Жан де Верт. — Я думаю, нет необходимости подтверждать важность миссии, возложенной на меня Его величеством императором Германии?

— Разумеется, нет! — сказал маркиз.

— Так, а могу я надеяться, что эти бумаги, с которыми вы познакомились, будут представлены Его величеству королю Густаву-Адольфу, вашему властелину?

— Конечно же будут. По правде сказать, я не питаю надежд на плодотворность этих предложений.

— Вот как? Тайный союз между двумя государствами, возможность для Швеции расшириться за счет Польши и России и, в случае надобности, возможность объединить под одной короной провинции Дании — разве эти предложения не способны воспламенить воинственный дух вашего короля?

— Густав-Адольф, как вы знаете, протестант, а император Фердинанд — сторонник папы.

— Между нами — пока мы одни — это серьезно? Протестант — я согласен. Но Густав-Адольф — король и честолюбец прежде всего!

Г-н де Парделан тряхнул головой:

— Вы ошибаетесь, господин барон, — с гордым видом сказал он. — Густав-Адольф — прежде всего швед.

— Не будем придираться к словам: честолюбец или швед — все одно, — продолжал Жан де Верт. — Поскольку предложения, которые мне поручено ему передать, имеют ближайшим следствием расширение Швеции…

— Мы не слышим друг друга. Король-властелин — швед и протестант. Он не отделяет интересы религии от интересов своего королевства.

Жан де Верт улыбнулся.

— Вы считаете, что император Фердинанд, которому я служу, однажды не забудет, что он католик? Я тоже им являюсь, черт побери! Но если мне выгодно подружиться с протестантом, я сделаю это не колеблясь. Спасение его души — совсем не мое дело.

— При Стокгольмском дворе вера всегда стоит впереди политических интересов.

Барон едва сдерживал раздражение.

— Наконец, — продолжал Жан де Верт, — самое главное — знать, какой ответ я должен отвезти в Вену. Именно поэтому я хочу, чтобы король Густав-Адольф был извещен о моем присутствии в Швеции. Если сразу же я обратился к вам, то потому, что знал, какое место вы занимаете в Королевском совете. Кроме того, я опасался, как бы мое появление при Дворе не повлекло за собой массу неприятностей, спровоцированных моим визитом.

— Вы правы, ваше присутствие могло бы все испортить.

— Но поскольку мое пребывание в Сент-Весте ничего не решает, что ж, придется ехать, полагаясь на удачу.

— И не вздумайте! При том состоянии, в каком находятся сейчас дела Европы, ваш приезд ко двору короля произведет эффект бомбы, разорвавшейся в куче пыли. Почему бы не послать графа Тилли или Его превосходительство герцога Фердинанда с имперским глашатаем? Вас или его — что одно и тоже.

Сравнение польстило Жану де Верту.

— Хорошо, а почему бы вам не поговорить с королем самому? — смягчился он. — Я охотно вручаю заботу об этих переговорах вашим талантам.

— Вы забыли, что у меня здесь мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан?.. Могу ли я их оставить? Я не один в Сент-Весте!

— Верно. Есть ещё и господин де ла Герш и господин де Шофонтен.

— И вы.

— О, вы думаете, что фламандец, вроде меня, менее опасен, чем эти два француза… Я благодарю вас. Но не в этом дело. Я могу дать вам ещё восемь дней, однако, если ничего не решится, то, рискуя все поставить под угрозу, я пойду к королю сам.

— Надо бы, и это было бы во сто крат лучше, найти надежного человека, которому можно было бы поручить отвезти послание в Готембург. И заручиться его молчанием, ничего ему не сказав.

— Это средство, надежность которого я испытал не раз.

— Если этот надежный человек будет ещё и преданным, неподкупным, умным, деятельным, я не колеблясь доверил бы ему эти бумаги, и его присутствие рядом с Густавом-Адольфом не вызвало бы никаких подозрений, особенно, если он не будет никому известен.

— Но этот человек здесь, он уже в ваших руках.

— Кто?

— Господин де ла Герш.

— Арман-Луи? И вы думаете, что он согласится?

— Если вы поговорите с ним об этом вояже как об услуге для вас, он поедет без колебаний.

— Да, да, возможно, у вас хорошая идея.

— Отлично, господин маркиз. Значит, договорились — завтра вы поговорите с господином де ла Герш.

— Да, завтра.

— И в этот же день он поедет?

— О, черт, ну надо же дать ему время собраться!

— Не волнуйтесь! Хорошие идеи — как зрелые плоды: их надо только срывать и тотчас есть.

Жан де Верт сделал два шага к двери, и, подойдя к ней, обернулся:

— Что касается наших личных отношений, — сказал он, — ничего не изменилось, не так ли?

— Ничего.

— Даже — каково бы ни было решение короля?!

— Король может все в своем королевстве, в этом доме — я хозяин.

Г-н де Парделан не преминул поговорить на следующее же утро с г-ном де ла Герш, как он и обещал барону.

Покинуть замок, где Жан де Верт выставлял напоказ свою щедрость в глазах Адриен, не было радостным для Армана-Луи, но возможно ли, когда молод и полон сил, отказаться от небольшого путешествия, которым к тому же можно оказать услугу опекуну м-ль де Сувини?

— Рад служить! — по-солдатски выпалил Арман-Луи.

— В общем-то речь идет не более чем о прогулке, — объяснял ему маркиз. — Король — в своем замке в Готембурге. Пакет, который я поручаю вам отвезти, содержит бумаги огромной важности; к ним прилагается письмо. Я могу доверить все это лишь дворянину. Вы вручите письмо и бумаги в руки короля или капитану королевской службы, в случае если король будет занят делами.