Исповедь гейши - Накамура Кихару. Страница 26

Тем не менее господин Гамильтон был задержан по подозрению в шпионаже, после чего его номер в «Нономии» был подвержен основательному обыску. Тогда и были найдены эти пять фотографий.

Сам господин Гамильтон не мог назвать имя запечатленной там дамы. Это якобы была Geisha girl, с которой тот провел один вечер и чье имя не помнит.

Теперь полиция надеялась отыскать ее и выведать у нее хоть что-то. Тогда какой-то полицейский и посоветовал:

— В Симбаси должна быть гейша, знающая английский. Это и будет она. Когда мы надавим на нее, то наверняка что-то узнаем.

Вот так я здесь и оказалась. Я больше не могла слушать эти нелепые доводы.

— Сколько ты имеешь с того, что позволяешь фотографировать себя такой волосатой обезьяне?

Он настолько был противен мне, что я с удовольствием дала бы ему пинка под зад.

— Я ведь худа как щепка. Откуда взяться у меня таким пышным формам. Ведь это так очевидно.

— Не лги. Сегодня ночь проведешь здесь и покажешь мне в кутузке, что у тебя за формы. — При этом он жадно пожирал меня глазами.

Меня охватила ярость, и я решила перейти в наступление. У меня был припасен козырь.

— Можно мне позвонить? — спросила я.

— Что ты себе воображаешь! Здесь не звонят! — вскипел тот.

— Тогда позвоните вместо меня.

— Кому?

— В резиденцию премьер-министра и в министерство иностранных дел.

— Что? — У начальника отдела вытянулось лицо.

— Сначала позвоните, пожалуйста, в резиденцию и скажите моему другу, премьер-министру Ёнаи, что гейша Кихару находится сейчас у вас в управлении. Затем спросите у него: та ли я особа, которая позволяет за деньги фотографировать себя нагишом иностранцам? — настаивала я, побелев от гнева. — Затем спросите, пожалуйста, то же самое у господина министра иностранных дел.

Начальник отдела был поражен.

— Да, и вот еще что. Позвоните господину Ма-руяма Цурукити, даже если он уже и не является начальником полиции. Его тоже спросите об этом.

Начальника полиции Маруяма прозвали «лысеньким», и его особо любили гейши.

В истории с союзом переводчиков я проявила слабость и позволила себе слезы. На этот раз я не заплакала. Мои губы дрожали. Охваченная гневом, я готова была его растерзать.

— Ну-ка, звоните. Прямо перед носом у вас телефон. Премьер-министру и в министерство иностранных дел. Давайте, звоните! — наседала я на начальника отдела.

Теперь хозяином положения была я. Что было у того на уме, я не знала, во всяком случае, он встал и направился в соседнюю комнату.

Открыв дверь, он позвал:

— Господин Ямадзаки, господин Ямадзаки! Вошел человек в толстых очках и коричневом пиджаке. Он больше походил на университетского профессора. Некоторое время они шушукались у двери. Затем оба последовали в соседнюю комнату.

Я осталась одна, взяла фотографии и стала их разглядывать. Действительно, прекрасное тело. Мне показалось, что все пять снимков были сделаны в выложенной кафелем ванной комнате. Возле ног девушки размещалась ванна, встроенная прямо в пол.

Такие я видела на курортах.

Когда начальник отдела и господин Ямадзаки вновь вошли в комнату, я сказала:

— Похоже, это на курорте. Поинтересуйтесь-ка у работающих там гейш…

Оба продолжали о чем-то тайно шептаться, однако самого начальника отдела словно подменили. Он извинился и больше не задирал ноги на стол. Господин Ямадзаки улыбался, и они оба кланялись мне.

— Мы никак не думали… пожалуйста, простите еще раз.

Поскольку еще минуту назад он оскорбительно называл меня лгуньей и орал на меня, от такого явного превращения мне сейчас было не по себе.

Тем временем к ним из соседней комнаты присоединился молодой офицер. Теперь шептались все втроем. Они представили его как старшего лейтенанта Сунада Хатиро из военной полиции. Ему было около тридцати, его отличала загорелая кожа, белые зубы и узкий лоб. Из-за коротко стриженных волос он походил на студента.

Старший лейтенант звонким, приятным голосом сказал, обращаясь ко мне:

— Такие значительные перемены, наподобие Реставрации Мэйдзи, достигнуты благодаря и участию гейш. То, что жены многих заслуженных ветеранов этого времени происходили из «мира цветов и ив», служит достаточным свидетельством этому.

Здесь он не открыл мне ничего нового. Я все еще была слишком взволнована, однако ощущала понимание со стороны старшего лейтенанта и господина Ямадзаки.

— Мне хотелось бы всех вас пригласить как-нибудь на вечер в «Канэтанака» или в «Кате», а то ваш господин начальник отдела не может различить куртизанок, проституток и симбаси-гейш. При такой профессии он должен, как я могу судить, лучше быть информирован, — сказала я напрямик. Оскорбления, что он прежде нанес мне, я вернула ему сполна, обращаясь к нему крайне пренебрежительно.

— Да, к сожалению, мы ничего не знаем о таких вещах, — пробормотал смущенно начальник отдела и попытался улыбнуться.

— Такая необыкновенная женщина, как вы, в столь тяжелое время могла бы с большой пользой послужить армии, — сказал старший лейтенант. Он безо всякого стеснения льстил мне. — В ваших интересах, если я с завтрашнего дня буду приходить к вам до полудня домой, а вы будете сообщать мне, с кем накануне вечером встречались, а также, что там были за чиновники, служащие, деловые люди, военные и кто кого приглашал или кто какие чайные посетил. Прошу вас, поработайте с нами по мере сил, ибо это служит благополучию всей нации.

Здесь было уже не до шуток. Он приказывал мне ради родины стать осведомительницей. Я была возмущена и с охотой сказала бы: «Не обольщайтесь на мой счет, ибо к главным заповедям гейш относится неразглашение тайн их клиентов. Я скорее откусила бы себе язык и умерла, нежели стала бы доносить неизвестным мне военным полицейским и прибегающему ко мне инспектору, кто кого пригласил вечером. Не считайте меня глупой лишь потому, что я так молода». Однако это было не то время, когда можно было важничать и ругать военных, ибо они имели право упрятать за решетку каждого.

Даже важные особы, с которыми я была знакома, если они держались иного мнения, нежели военные, могли угодить в тюрьму или быть убиты. Тогда я сильно страдала, видя ту несправедливость, которую приходилось терпеть людям с безупречной репутацией из-за жестокости этой варварской силы. До этого дня мне и в голову не могло прийти, что тоже я окажусь втянутой в этот водоворот и хлебну лиха.

Я молча поднялась.

— Старший лейтенант Сунада завтра пораньше навестит вас. Пожалуйста, не откажите в сотрудничестве с нами, — сказал начальник отдела. Казалось, что теперь это был голос другого человека.

Разъяренная, я резко отрезала:

— Сегодня вечером я еду в Киото и вернусь в Токио лишь через две недели.

— Мы свяжемся с вами сразу же после возвращения.

Они вели себя совершенно иначе, чем вначале, и все трое любезно сопровождали меня до самого выхода из управления.

Гнев переполнял мое сердце. Сначала меня безжалостно обзывали и унижали, затем задабривали лестью. От горя я разрыдалась. Если я стану перечить военной полиции, ничего хорошего ждать не придется, и подобное отвратительное обращение со мной, похоже, участится.

В своей жизни я еще никогда не переживала такое, что так терзало бы мне душу. Второй раз я этого не перенесу и наверняка потеряю рассудок. У меня мелькнула мысль бросить занятие гейши.

Я извинилась по телефону перед союзом гейш за предстоящее двухнедельное отсутствие и пошла домой. Своим обеспокоенным домашним я терпеливо объяснила, что меня лишь спросили об одном знакомом американском фотографе.

Чтобы развеять свои мрачные думы, я в тот же вечер села в поезд на Киото. Я решила посетить в Осаке своих подруг Ботан-тян и Роносукэ, которых давно не видела. Даже уже живя в Осаке, что довольно далеко от Токио, они тем не менее оставались моими лучшими подругами. В моем тяжелом положении большим облегчением для меня была возможность встречи с ними. В Осаке я ходила в театр и смотрела танцевальные представления. Я пыталась преодолеть чувство совершенной беспомощности, с которым не могла ни с кем поделиться. Наконец, я полностью утвердилась в мысли оставить занятие гейши.