Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 26
Ещё до того, как решилась поездка Якушева за границу, «Трест» через Романа Бирка получил важное сообщение из Ревеля от представителя Врангеля — Щелгачева.
«Сегодня ко мне явился прямо из Сербии жандармский полковник Самохвалов, направленный представителем ОРА (Объединения русской армии) из Парижа. Работа этой организации заслужила полное одобрение Врангеля. Врангель заинтересовался деятельностью „Треста“ и направил ко мне, как своему представителю в Эстонии, Самохвалова. Последний сообщил мне, что у ОРА имеются свои резиденты на советской территории. По мысли Врангеля, допускается возможность подчинения резидентов „Тресту“, однако „Трест“ должен принять представителя Врангеля, назначенного по соглашению с „Трестом“.
— Речь идёт о «совместной» работе «Треста» с организацией белогвардейцев, — сказал Артузов, — дело серьёзное. Мы тем самым подходим к Врангелю. Но принять представителя Врангеля опасно. Господа из МОЦР поднимут вокруг него шум и возню, могут проболтаться. И, чего доброго, придётся арестовать его, это их спугнёт. А с другой стороны, соблазнительно подойти к Врангелю и его силам.
Решили, что упускать эту возможность нельзя. Ответили, что «Трест» согласен оказывать некоторую помощь ОРА, но окончательное решение по этому вопросу будет вынесено после личною свидания представителей белогвардейцев с представителями «Треста» в Париже. Желательно, чтобы ОРА частично взяло на себя расходы по содержанию Щелгачева в Ревеле.
Это добавили для правдоподобия.
У Якушева было немало дел перед отъездом. Стауницу он сказал, что командировка весьма кстати, она продлится месяц. За это время надо установить прочную связь «Треста» с Высшим монархическим советом, с ОРА, то есть с Врангелем, и возможно, даже удастся добиться аудиенции у великого князя Николая Николаевича.
Стауниц был поражён:
— Какой, однако, размах!
— Вы остаётесь в своей группе один. Ртищев в Петрограде. Будьте осторожны, после этой истории с Игорем надо быть вдвойне осторожным. На всякий случай подготовим всеподданнейший адрес великому князю, — если удастся, вручу сам или перешлём… Ещё одно: эту несчастную Зою отправим куда-нибудь в провинцию. Где она живёт? Я должен её увидеть. Девчонка напугана — будет молчать. А вам — впредь урок.
Накануне отъезда Якушев отправился на Большую Бронную, там он разыскал дом, квартиру, где жила Зоя. Ему открыли, и ещё в коридоре он услышал звуки фортепьяно. «Что-то знакомое… Шопен», — подумал он, прислушался и постучал. Его не услышали. Он отворил дверь и увидел узкую комнату с одним окном, пианино, тахту и стол. В углу сидела старая женщина и что-то вязала. Все правда, как рассказывала Зоя. Увидев его, Зоя перестала играть.
— Играйте, — сказал Якушев, — я люблю эту вещь. Этюд цис моль Шопена, не правда ли?.. Играйте…
— Да, вы это любите? — Она продолжала играть и сыграла до конца. Старая женщина, видимо смущённая приходом незнакомого человека, вышла в коридор.
— Прекрасно, сколько в этом мечтательности, чистоты, поэзии. Музыка — вот ваш путь, милая девушка… Прямой и единственный. Теперь вот что… Я уезжаю. На месяц.
Он положил на стол пакет:
— Здесь рекомендательное письмо директору консерватории из Комиссариата просвещения и немного денег. Все будет хорошо. До свидания. Желаю вам счастья.
Она проводила его и сказала:
— Все было сои… Страшный сон. Игорь… И все, что он мне внушил… Я проснулась…
И впервые на лице девушки мелькнула улыбка.
22
Бирк оправдывал доверие ГПУ. Переписка между Артамоновым, Щелгачевым и Якушевым наладилась. Колёсников получал от Бирка пакеты, приходившие с дипломатической почтой, и передавал Якушеву. Внешний вид пакетов и шифровок показывал, что они побывали в руках чиновников эстонского министерства иностранных дел и в штабе эстонской армии. Видимо, там не очень доверяли эмигрантским организациям, да и трудно было верить русским монархистам, которые все ещё считали Эстонию Эстляндской губернией.
«Сообщение о деятельности „Треста“ встречено в Берлине с восторгом. Тактика Ваша нам нравится (не всем, разумеется) — Вам на месте виднее, как действовать. Вооружённые силы, которыми можно располагать за границей: полторы тысячи сабель бывшей русской конницы, в данное время она на сербской пограничной службе, несколько военных училищ и три кадетских корпуса. В Болгарии корпуса Кутепова и донцов. Мы просим Вас приехать, ждём Вас, и только Вас, чтобы решить все вопросы. Состоялся ли ваш съезд и какие вынес постановления?»
«Из прилагаемого постановления вы убедитесь в том, что съезд состоялся, и велико было наше огорчение, когда мы так и не дождались вашего представителя. Что касается моего приезда, то я счастлив буду, если позволят обстоятельства, повидать вас всех, дорогие собратья. Теперь текст постановления нашего съезда — приведу только начало, которое глубоко волнует: „Горестно было русскому сердцу пережить горькую весть о том, что великий князь Кирилл объявил о своих притязаниях на императорский Российский престол… Болит сердце за наше общее дело. Мы здесь, пребывая в смертельной опасности, каждодневно готовы отдать наши жизни, сознавая, что только его высочество великий князь Николай Николаевич, местоблюститель престола, может спасти страждущую отчизну, став во главе белой рати, как её верховный главнокомандующий…“
— Между прочим, о стиле ваших писем, — заметил Старов. — Все эти «уповая» и «повергая к стопам» хороши в меру, но не надо пересаливать. Надо дать понять, что «Трест» работает в советских условиях и невольно поддаётся стилю, принятому у нас.
23
В вагоне было холодно, он был старый, его трясло и мотало.
Якушева клонило ко сну, он засыпал и пробуждался от холода и снова возвращался к мысли о том, что он, после всего пережитого, вновь едет за границу. Утром он будет на границе, там контроль паспортов. Потом Рига, и ему предстоит встреча с людьми, которые недавно действительно были его единомышленниками.
Теперь он думал о них — «они», а ведь ещё не так давно это было для него «мы». То, что ему доверили Дзержинский, Артузов, Пилляр, Старов сложную задачу — проникнуть в Высший монархический совет, — довершило перемену во взглядах. Якушев думал о монархистах «они», «они», то есть враги, и это после всего, что он пережил и передумал. Он понимал трудность задачи — не все же в белой эмиграции так легкомысленны, как Артамонов, не все ослеплены ненавистью к Советам, как какой-нибудь Щелгачев. Якушев понимал, что ему придётся столкнуться и с опасными противниками, к тому же видевшими в каждом приезжем из России агента ЧК.
Две ночи в вагоне были почти бессонными. Якушев размышлял, как повести себя с первой встречи. Артузов и Пилляр правы — надо держать себя независимо, не поддакивать, а вступать в спор, показать себя представителем мощной подпольной организации, заговора, за которым стоят десятки, сотни влиятельных, самоотверженных заговорщиков. «Они хотят вам верить и поверят, — говорил Артузов накануне отъезда Якушеву, — для эмигрантов сильная подпольная организация внутри Советской страны — это козырь. „Трестом“ можно козырять перед иностранцами, да и все иностранные разведывательные отделы штабов тоже пожелают поставить на эту карту…»