Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер. Страница 72

— Посмотрите на них как следует, — говорил Цише, когда к компании присоединились Хольт и Гомулка. — Это поучительное зрелище! Вы сразу же увидите, что перед вами расово неполноценные существа. Более наглядного доказательства и быть не может!

— Это кто же, русские? — спросил Гомулка.

— Конечно, русские. Достаточно на них поглядеть…

— Но ведь русские те же славяне, а это, как известно, арийцы, — снова прервал Гомулка его ораторские излияния.

— То есть как это арийцы? — озадаченно спросил Цише.

— Ну конечно, арийцы, — пожал плечами Гомулка. — И тебе это должно быть известно.

— Нет, позволь, позволь, — возразил Цише, стараясь привести в порядок свои мысли. — Ведь и среди арийских рас, если на то пошло, большущая разница. Ведь их же нельзя и сравнивать, не правда ли? В России — это уже установлено — только германцы вносили элементы организации, славяне тут ни при чем. Среди арийских рас германцы неизмеримо выше всех, это наиболее чистые представители нордической расы.-

Только теперь Хольт заметил, как под наскоком Гомулки Цише путается в собственных доводах.

— Ты и сам бы должен это знать, — продолжал Цише злобно, — но когда у человека чисто славянская фамилия, он поневоле вечно ноет и брюзжит.

Занятый своими ногами, Вольцов до сих пор безучастно слушал их препирательства. Но тут он поднял голову.

— Это еще что за выдумки? Ты что же, воображаешь, что ты единственный здесь настоящий национал-социалист?

— Твоя фамилия, Цише, тоже не очень-то арийская, — — поддал жару Хольт.

Феттер загоготал. Цише побагровел и решительно затряс головой.

— Врешь, врешь! Моя фамилия произошла от усечения чисто германского корня. Но дело даже не в фамилии, тут важно…

— Ладно, ладно, — прервал его Гомулка. — Одно мне все-таки неясно: пусть славяне и не такая полноценная раса, как нордическая, а все же они арийцы! Какое же у тебя основание называть их недочеловеками?

Но Цише уже обрел твердую почву под ногами.

— Пожалуй, твой довод был бы справедлив в прошлом, когда в России еще заправляла германская верхушка, возложившая на себя все бремя государственности. Это изменилось с приходом к власти большевиков. Еврейский большевизм разрушил, дотла расистско-народную основу славянства. Но теперь большевизм уже на грани гибели, ведь еврейское начало несет в себе миазмы разложения…

— Что-о-о? — протянул Феттер.

— Я только повторяю слова фюрера. Как разлагающая сила… оно неспособно сохранить единство такого мощного государства, и конец еврейского господства станет также концом России как государства. Фюрер, кажется, ясно сказал, что нам предназначено судьбой стать свидетелями невиданной катастрофы…

«Стать свидетелями невиданной катастрофы…» — мысленно повторил Хольт. Эти слова крепко засели у него в мозгу.

— …которая явится неопровержимым подтверждением нашей расистской теории.

На это Гомулка:

— Положим… Но посмотри, что творится на Восточном фронте!

— То, что нам противостоит на Фронте, — захлебнулся Цише, — всего лишь фанатичный сброд! Они бросают в бой своа последние резервы — — стариков и больных.

Тут Вольцов, кончивший шнуровать башмаки, не выдержал

— А теперь выслушай и заруби себе на носу, что я тебе скажу, ты, усеченный германец! Уж что-что, а на армию нашу я клепать не позволю. Не хочешь ли ты сказать, что нас бьют старики и больные?

— То есть как это бьют? — запротестовал Цише, но Вольцова уже нельзя было остановить:

— Скажешь — не бьют? Что, в Сталинграде нас не расколошматили? У Радомышля и Брусилова не разбили наголову? Под Кировоградом не стерли в порошок? Под Шуйском и Острополем не намяли нам бока? У Каменец-Подольска и Скалы не накостыляли нам шею? И кто же это сделал — старики и больные? Ты это хочешь сказать?

Хольт обрадовался было поражению Цише, но теперь душу его охватил леденящий страх… А Цише уже собрался с силами для ответа:

— Это подавляющее превосходство в людях носит чисто временный характер.

— Превосходство в людях… — язвительно отпарировал Гомулка. — Сколько же у них должно быть здоровых молодых солдат при такой прорве стариков и больных!

Вольцов в раздражении всадил в стол свой кинжал.

— Господи боже ты мой, ну и осел же ты, Цише, самый распоследний осел! От таких дураков плакать хочется! И этакое дерьмо корчит из себя национал-социалиста! Что ты мелешь, балда, о разгроме и о последних резервах? Хочешь, я на карте тебе покажу, что за эту зиму произошло на Восточном фронте?

Но и Цише дошел до белого каления.

— Ах, ты вот как!.. Ты, значит, считаешь… Ты хочешь сказать… То есть я хочу сказать… Вернее, фюрер сказал… — лепетал он бессвязно.

Но тут все вздрогнули. Прозвучал сигнал тревоги. Страсти мгновенно улеглись. Не забыть каску и противогаз, мелькнуло в голове у Хольта, и он вместе с остальными побежал к орудию.

В первых числах июня активность англо-американской авиации заметно пошла на убыль. Только ночные самолеты радиопротиводействия и группы скоростных «москито» по-прежнему пересекали границу, а днем над страной на большой высоте кружили разведчики. Этот спад воздушной войны после непрерывных дневных и ночных налетов на города и отдельные объекты, ознаменовавших первую половину года, стал темой бесконечных обсуждений в бараках и орудийных окопах. Размышляя над картой военных действий, Вольцов предполагал за этим какую-то новую «дьявольскую каверзу». Зато Цише торжествовал:

— Вот вам и результат нашей ожесточенной обороны! Выдохлись они!

Готтескнехт, с тревогой следивший за все возрастающей нервозностью своих питомцев, добился у Кутшеры разрешения в тех случаях, когда не сообщали о приближении самолетов, звонить побудку только при команде «к бою». Юношам, недосыпавшим в течение долгих месяцев, впервые перепало несколько ночей спокойного сна, и это оказало свое действие: споры угомонились, улеглась нервозность, и на батарее изменилось настроение: повеяло духом бодрости и оптимизма. Вольцов и Цише снова поладили, да и Кутшера не орал истошным голосом на всю батарею, он даже время от времени отваживался на казарменную остроту, а отдав команду «к бою», с увлечением играл со своей собакой Блицем. Шмидлинг снова стал разговорчив, как в пору их учения, и радовался предстоящему отпуску. Хольт отдыхал душой, читая ежедневные оперативные сводки. На востоке, как показал ему на карте Вольцов, установился прочный фронт от Нарвы до Карпат. Отступление, продолжавшееся долгие месяцы, видимо, прекратилось. Теперь и Вольцов допускал, что силы русских на исходе. Он соглашался с Цише и в том, что продвижение американцев в Италии уже не играет большой роли, и даже потеря Рима не поколебала общего оптимизма.