Конан и Врата Вечности - Олдмен Андре. Страница 7

Очень довольный собой, вазам зашагал дальше мимо великолепных ротонд и мраморных арок, мимо статуй многоруких богов, вдоль оросительных желобов, выложенных красной и зеленой мозаикой. Миновав пруд, на берегах которого безбоязненно вышагивали розовые фламинго, резвились ибисы и сидели зобастые пеликаны, Экатракан углубился в заросли олив и митровых деревьев, посаженных столь искусно, что можно было подумать, что находишься в настоящем лесу, хотя до зубчатых стен, ограждавших парк, было рукой подать.

Посреди зарослей находилась обширная низина, обнесенная мраморной балюстрадой. Среди зарослей клевера гуляли здесь ручные серны с небольшими изящными рожками – любимицы дэви Жазмины. Чуть дальше виднелась апельсиновая роща и розовые кусты, высаженные полукругом. Вазам с наслаждением втянул упоительный аромат растений: он всегда наслаждался чудной гармонией запахов в этом самом красивом месте дворцовых садов. Терпкий запах апельсинов, висевших среди синевато-зеленой листвы, как праздничные фонарики, пьянящий запах роз и… запах дыма!

Экатракан застыл, словно случайно натолкнулся на вход в преисподнюю. Из-за деревьев поднималась тонкая белесая струйка, исчезая в ярком солнечном свете. Дым! Кто-то жег костер в парке, и этот кто-то, будь он самим хранителем Большой Печати, заслуживал немедленной смерти!

Распугивая серн, вельможа ринулся через клеверную поляну и вломился в апельсиновые заросли с яростью взбешенного носорога. Однако, смекнув, что может спугнуть неведомого преступника, пошел тише, стараясь не ломать ветки, и вскоре оказался на краю прогалины возле стены, окружавшей парк.

Пылая праведным гневом, вазам раздвинул кусты и увидел сидевшего на корточках возле небольшого костерка полуголого человека. Спина его, бугрившаяся мышцами, блестела от пота, а черные волосы были схвачены на затылке в пучок засаленной лентой.

Человек закусывал. И закусывал он не чем-нибудь, а мясом несчастной серны, бренные останки которой лежали тут же на обагренной кровью траве. Рядом валялись большой нож и пара шампуров с нанизанными обжаренными кусочками.

Экатракан сидел в кустах, чувствуя бессильную ярость и горячий ком в горле. Если бы он не узнал святотатца, рискнувшего покуситься на ручное животное, то тут же зарубил бы его собственноручно. Ладонь вельможи судорожно сжимала рукоять сабли, однако клинок так и оставался в ножнах.

– Выходи, – сказал человек не оборачиваясь. – После поучишь через заросли лазать.

Экатракан собрал всю свою волю, гордо выпрямился и шагнул на прогалину. Черноволосый неторопливо обернулся.

– Эка! – воскликнул он, весело прищурив синие глаза. – Таракан!

Вазам застыл, уставившись на него в полном недоумении.

– Не гневайся, советник, – насмешливо прогудел пожиратель серны, – я все не могу запомнить твоего имени. Вот и решил называть тебя «эка-таракан». По-моему, похоже.

Он ухватил крепкими зубами кусок мяса, стянул его с шампура, который держал в огромных лапах, и принялся с удовольствием жевать.

– Ты… ты… – Вазам почувствовал, что задыхается и не может вымолвить больше ни слова.

– Меня зовут Конан-киммериец, – сказал здоровяк с набитым ртом, – если ты забыл. Хватит глаза таращить, присаживайся, свежатинкой угощу.

В душе вельможи боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, перед ним был не кто-нибудь, а фаворит Жазмины, пожалованный дэви званием придворного раджиба. Сей варвар некогда был вождем диких афгулов, врагов вендийцев, но оказал Жазмине важную услугу, когда ее брат стал жертвой Черных Колдунов. Киммериец спас дэви, похищенную чародеями, и возвратил ей свободу. А значит – трон. Спустя какое-то время он снова появился в Айодхье и был отправлен Жазминой на юг с каким-то поручением.

Вернувшись с немалыми богатствами, но, кажется, не полностью выполнив задание, северянин тем не менее принят был милостиво и задержался при дворе, пьянствуя и развлекаясь с наложницами к немалому, но тщательно скрываемому возмущению знати. И вот докатился до убийства беззащитной серны!

Одно это достойно было самого сурового наказания. И потом, этот дикарь посмел назвать его, вазама, ведущего свой род от боковой ветви самого Вакришамитры, тараканом! Оскорбление, смываемое только кровью.

– Как смел ты… – выдавил Экатракан, намереваясь дать наглецу достойную отповедь, но в горле у него засипело, и речь прервалась, так и не начавшись.

– Если ты имеешь в виду серну, – небрежно сказал варвар, – думаю, Жазмина не обидится. Меня тошнит от изысков вашей кухни, а хорошо прожаренный кусочек, да еще с хрящами и жилами, просто клад для моего желудка. Правда, хрящи и жилы слишком мягкие…

Вазам тем временем наконец овладел голосовыми связками.

– Ты назвал меня тараканом, презренный…

– Да ну? – изумился киммериец. – Когда?

– … и должен смыть оскорбление своей черной кровью!

С этими словами вазам потянул из ножен длинную, украшенную изысканной чеканкой саблю.

Конан не двинулся с места: все так же сидел на корточках, дожевывая последний кусок с шампура.

– Защищайся! – прохрипел Экатракан, становясь в позицию. – Я не стану тебя убивать, только проучу!

– Черной кровью, – пробормотал варвар, покачивая головой, – надо же… Ну да ты, слыхивал, рифмоплет, любишь говорить красиво. А что, таракан, не глянуть ли мне, какого цвета у тебя печень?

Вазам зарычал и ринулся на обидчика. Гнев заставил вельможу окончательно забыть об осторожности. Он готов был изрубить нахала на куски, даже если потом дэви обрушит на его голову свою немилость. В победе Экатракан не сомневался: в поединках, случавшихся между придворными, когда соперники дрались на деревянных саблях, он всегда одерживал верх. Сейчас сабля в его руках была настоящая, острая, из отличной даманской стали, а под рукой северянина был только нож.

Однако Конан к нему так и не прикоснулся. Вскочив, он легко отбил шампуром яростный выпад и пренебрежительно сплюнул.

– Шел бы ты к себе, – процедил киммериец, – зубы почистил. А то потускнеют.

Он снова ударил в самое больное место вельможи. Зубами своими Экатракан по праву гордился. Зубы у него были крупные, ровные, выкрашенные в шесть разных цветов – по числу птиц, запряженных в небесную колесницу Асуры. Когда вазам улыбался, рот его блистал, словно наполненный драгоценными камнями.

На этот раз было не до улыбок. Экатракан снова взмахнул саблей, и снова сталь клинка ударилась о железо шампура, который на сей раз не выдержал и погнулся.

– Сила есть – ума не купишь, – осклабился Конан. – Ты что, дурень, смерти ищешь?

Он проворно подхватил с травы еще одну шпажку для нанизывания мяса и, орудуя согнутым шампуром как крюком, а вторым – как настоящей шпагой, вступил с придворным советником в скоротечный поединок.

– Кто наврал, что ты умеешь драться? – фыркал варвар, отбивая выпады и наступая. – Льстивые ублюдки просто ложатся под тебя, чтобы заслужить милости! Ого! Это уже лучше! Хочешь я тебя натаскаю, таракан? Это, конечно, потруднее, чем сочинять стихи, но возможно. Ну хватит, ты мне надоел, пора заканчивать, а то мясо простынет!

С этими словами киммериец зацепил согнутым шампуром предплечье противника и сильным ударом по запястью выбил из его руки саблю.

Охнув от боли и обиды, вельможа выхватил кинжал, замахнулся…

– Стой! – истошно завопил Конан, указывая на его лицо.

Рука с кинжалом застыла в воздухе.

– Что?! – в ужасе выдохнул вазам, более всего гордившийся своей смазливой физиономией.

– Зуб! Синий зуб! Он подгнил!

И, сделав стремительный выпад, варвар ткнул острием шампура под верхнюю губу Экатракана.

В голове вазама лопнул огненный шар и, отняв ладони от лица, он с ужасом увидел изумрудно-зеленый клык, плавающий в луже темно-красной крови.

– Следующим будет желтый, – пообещал варвар, опуская свое импровизированное оружие. – Если не угомонишься.

Такого позора вазаму не приходилось испытывать никогда. Горестно подвывая, незадачливый рубака опустился на землю, не отрывая взгляда от своих окровавленных ладоней. В трех перстнях на его пальцах хранились быстродействующие ядовитые зелья, и в голове Экатракана промелькнула мысль тут же свести счеты с жизнью. Единственное, о чем он сожалел в этот миг, было отсутствие письменного прибора, чтобы оставить стихотворную записку, объясняющую его смерть достойными причинами. Неизлечимым заболеванием верхней челюсти, например.