Правила охоты - О'Рейли Виктор. Страница 57

Хирург привык к тому, что во время его обходов и сестры, и пациенты обращаются к нему как к высшему существу, однако Фицдуэйн ему нравился.

— Ирландия — это остров за большим островом, — сказал он, — а вас ранили даже не в Ирландии, а на крошечном островке, который находится еще дальше. Считайте, что вам очень повезло, что вас не вымазали зеленкой и не отпустили на все четыре стороны. Так что вам придется поверить мне на слово. Что касается непосредственно вашей ноги, то кровообращение достаточно хорошее, а вокруг перелома появился келоидный нарост — это разрастается новая костная ткань. Именно поэтому я собираюсь снять ваши фиксаторы в самое ближайшее время.

И через три дня Фицдуэйн вернулся в Данклив. Все торчащие наружу железки были удалены, и его нога была подвергнута внутренней фиксации. Вместо сложных “строительных лесов” на бедре остался только широкий металлический обруч, который, во-первых, принимал на себя часть нагрузки, а во-вторых, напоминал Фицдуэйну, что на первых порах ему следует щадить свою поврежденную конечность. Теперь Фицдуэйн мог ходить при помощи только одного костыля. Довольно скоро он отказался и от него, а затем и от обруча.

С каждым днем он становился все крепче и здоровее.

Кэтлин приехала на остров вместе с ним. Она, конечно, не была врачом-физиотерапевтом, но она была хорошо подготовленной медсестрой, и коллеги проинструктировали ее, что и когда следует делать. Кроме того, ее пациент и сам знал многое из того, что ему следует делать, чтобы скорее прийти в норму. Даже физические нагрузки Фицдуэйн наращивал постепенно, тренируясь по часу сначала два раза в день, потом три, а потом и четыре раза.

Его физическое состояние улучшалось не по дням, а по часам, и даже легкая хромота вскоре прошла.

За это время Кэтлин и Фицдуэйн стали близкими друзьями. Они вместе обедали и ужинали, допоздна беседовали, подолгу гуляли в окрестностях замка. Что касается физической близости, то вопрос об этом пока не вставал: слишком сильное впечатление произвело на Кэтлин нападение террористов и гибель отца. Фицдуэйн же все еще не чувствовал себя полностью здоровым, к тому же ему было нелегко примириться с утратой Итен.

Фицдуэйну очень многое предстояло сделать: замок существенно перестраивался и переоборудовался.

Он готовил ответный удар со всей тщательностью и профессионализмом, которые были присущи ему и всем его предкам.

Зазвонил телефон, и Фицдуэйн осторожно взял трубку.

Бутс очень любил играть с телефонными аппаратами, и трубка была вся измазана овсянкой и медом. Как бы там ни было, но это служило Фицдуэйну лишним напоминанием о том, что он вернулся домой, в Данклив.

— Тебя слышно как-то издалека, — сказал де Гювэн, звонивший из Парижа. С тех пор как он приобрел контрольный пакет акций своего банка, Кристиан был сам себе хозяин, однако считал нужным время от времени интересоваться делами, даже несмотря на наличие прекрасного управляющего.

Фицдуэйн держал трубку достаточно далеко от уха, стараясь на прислоняться к ней. Он только что обнаружил на ней совершенно свежие следы малинового варенья — очевидно, сегодняшним утром Бутс был особенно голоден. Крошки от тостов были настолько неистребимы, что на них Фицдуэйн давно перестал обращать внимание. Свободной рукой он пошарил вокруг себя в поисках салфетки.

— Я и есть далеко, — ответил он. — Ты во Франции, а я — в Ирландии.

Наконец ему под руку попала какая-то тряпочка. Он протер трубку телефона и поднес ее поближе.

— Как твои дела?

— Семья благоденствует, банк приносит прибыль, — отозвался де Гювэн. — Все нормально, я веду размеренную и предсказуемую жизнь. Кстати, у меня есть новости относительно наших зарубежных друзей.

— Это не защищенная линия, — предупредил Фицдуэйн.

— Я помню, mon ami, — слегка обиделся де Гювэн. — Я хотел только сказать, что ты вполне можешь положиться на строителя, о котором мы говорили. Он не связан с нашими конкурентами. Мои друзья в этом уверены, а я уверен в них.

“Друзьями” де Гювэн называл своих однокашников, товарищей по военной службе и банкиров, с которыми он был тесно связан благодаря своему теперешнему бизнесу. Среди них были сотрудники разведывательной службы и департамента иностранных дел. Даже если оставить в стороне его аристократическое происхождение, Кристиан был, что называется, enarques. Это означало, что он учился в одним из немногих привилегированных учебных заведений, откуда, как правило, выходило большинство действительных руководителей Франции. Это был узкий, но очень влиятельный круг людей с неограниченными возможностями, так что Фицдуэйн мог быть уверен, что последняя проверка прошла удачно. Йошокаве можно было доверять.

— Позаботься и о себе, мой друг, — сказал Фицдуэйн, совершенно неожиданно почувствовавший смутную тревогу. Впрочем, это было лишь неясное предчувствие, не больше. — Ты был вместе со мной, когда убили Палача. Прошу тебя, прими меры предосторожности.

Де Гювэн рассмеялся.

— Я подвергаюсь опасности только когда приезжаю к тебе, Хьюго, — беззаботно откликнулся он. — А что, ты что-нибудь узнал?

— Нет, — сказал Фицдуэйн. — Ничего. Просто какое-то тревожное чувство.

— В этом нет ничего удивительного, — отозвался де Гювэн. — После двух покушений подряд ты можешь позволить себе Нечто вроде паранойи. Немудрено, что тебе повсюду мерещится опасность.

Де Гювэн положил трубку и задумался.

Все действительно было прекрасно, как он и сказал, кроме одного: две ночи назад кто-то проник в его квартиру. К счастью, ничего не было украдено, но де Гювэн твердо решил модернизировать систему сигнализации и переговорить с сотрудниками службы безопасности банка.

После двух месяцев, в течение которых он занимался расследованием убийства Ходамы, Адачи стаж” ясно, что это дело станет для него чем-то вроде испытания на выносливость.

Ничто, даже самый скромный прогресс, не давалось ему быстро и легко, хотя в расследовании случаев насильственной смерти надежные ниточки появлялись, как правило, в самые первые дни, после чего следовал быстрый арест. Случай с Ходамой был совсем иного рода, и Адачи приготовился к испытанию своей выдержки и терпения.

После первых двух недель работы стало ясно, что Адачи и его отдел стоит перед перспективой многих месяцев, возможно — лет, тяжелого и кропотливого труда. Возможно, в конце концов его даже отстранят от расследования и передадут дело кому-нибудь другому, но вплоть до этого момента Адачи обязан был отдавать работе все свои силы. Ходама слыл слишком крупной рыбой, чтобы его дело можно было без шума прикрыть. Это было не просто убийство, а убийство фигуры весьма значительной, заметного и влиятельного члена политического истэблишмента. Если можно безнаказанно убивать таких людей, как Ходама, значит — никто из властей предержащих не мог чувствовать себя в безопасности.

Крупные правительственные чиновники, высокопоставленные гражданские служащие и политические деятели постоянно проявляли свою персональную заинтересованность в том, как идет расследование. Звонки из канцелярии премьер-министра раздавались в полицейском департаменте с завидной регулярностью, а министр юстиции уже дважды собирал у себя специальные совещания.

К счастью, большую часть давления приняли на свои плечи Генеральный прокурор и заместитель генерал-суперинтенданта, начальника Столичного департамента полиции. Адачи была предоставлена относительная свобода действий, однако начальство, не переставая выражать уверенность в его способностях, не преминуло довести до его сведения, насколько большое значение в высших кругах власти придается успешному расследованию.

Адачи не обольщался. Подобная “поддержка” заставляла его чувствовать себя не в своей тарелке, так как в результате на линии огня оказывался он сам, и никто другой. Он не сомневался, кто будет мальчиком для битья, и кого принесут в жертву, если таковая потребуется. Кроме того, он по личному опыту знал, что публичная похвала, как правило, предшествует публичной же обструкции. Иногда он вспоминал о том, что самые теплые слова о себе людям приходится слышать, как правило, на свадьбах, на похоронах, при увольнении и при проводах на пенсию.