Натянутый лук - Паркер К. Дж.. Страница 63

— Тогда почему ты меня отпускаешь, когда первое, что я сделаю…

— Не сделаешь, — сердито возразил Горгас. — Потому что его здесь нет. Он исчез. Уехал со Сконы. И прежде чем ты спросишь — нет, я не знаю куда, честно.

— Ясно.

Исъют внимательно смотрела на него своими большими карими глазами, а потом плюнула в лицо. Горгас вздрогнул и дал ей пощечину, от которой она потеряла равновесие и упала назад.

— Извини, — сразу же сказал Горгас. — Я не хотел, просто…

— Тебя спровоцировали, — сказала она, поднимаясь с пола. — Моя вина. Правда, дядя Горгас, я совсем на тебя не обиделась. Но почему ты его отпустил?

Горгас поежился.

— Он хотел уйти, а я не мог его остановить. Вот и все.

— А теперь я. Цыплята улетают из курятника, дядя Горгас. Мать, наверное, в бешенстве.

— Ну, нельзя сказать, что она очень довольна. — Он встал. — Слушай, с тобой все в порядке? Я не хотел так сильно бить, просто в последнее время на меня столько навалилось, и я выплеснул все на тебя. Не стоило мне так поступать.

— Все в порядке, правда. — Исъют улыбнулась, и Горгас заметил, что ее глаз уже начал отекать. — Знаешь, тебе все же не чуждо что-то человеческое. Именно это меня всегда удивляло. Несмотря на все, что ты сделал, ты не чудовище. Я часто думала, лежа здесь, какой человек способен убить своего собственного отца недрогнувшей рукой? Очевидно, он должен быть настоящим чудовищем, но ты — не такой. — Горгас облокотился о стену и потер щеки ладонями.

— Это была ошибка. Люди несовершенны, знаешь ли. И самое неприятное во всей истории то, что на все про все у меня ушло три, ну, от силы четыре минуты, дольше чайник закипает. Все остальное, что я сделал за всю жизнь, не выходило за рамки обыденности, того, чего в глубине души я не стыжусь. Но окружающие помнят только об одном, для всех я Горгас-отцеубийца, человек, лишивший жизни собственного отца. Они говорят обо мне так, как будто я этим зарабатывал на жизнь, занимался каждый день, как будто по утрам я целовал жену и детей на прощание и уходил убивать членов своей семьи. Но это же не я. Меня опускают до уровня какого-то сумасшедшего, который просто так убивает людей, пока его не поймают, или наемного убийцы, убивающего за деньги. — Он замолчал и покачал головой. — Бог знает, зачем я тебе об этом рассказываю. Я не лгу о своем прошлом, но и не изливаю душу первому встречному.

— Все в порядке, — мягко сказала Исъют. — Ты можешь говорить со мной о вещах, о которых больше никому нельзя рассказать, ведь мы так похожи. Правда?

Горгас посмотрел на нее.

— Не обижайся, но я так не думаю. Кроме того, что я убил отца, а ты хочешь убить дядю, между нами нет ничего общего.

Девушка покачала головой:

— Ты забыл еще кое о чем. О моей матери.

— Прошу не путать, — зевнул Горгас. — Учти, я знаю ее всю жизнь, а ты с ней почти не знакома. Представляю, что ты себе насочиняла, пока сидела здесь, но я бы искренне удивился, если бы ты хоть что-нибудь о ней знала.

Она нахмурилась:

— Ты ведь ненавидишь ее. Из-за того, как она использует тебя, заставляет делать вещи, которые ты не хочешь делать… Она разрушила твою жизнь.

— Не говори так, — перебил Горгас. — Я люблю сестру. Бог знает, что стало бы с моей жизнью, если бы не она. Все эти годы Ньесса была моей единственной опорой. Посмотри, чего она добилась…

Исъют засмеялась:

— Ты правда так думаешь? Действительно во все это веришь? Странный ты, дядя Горгас.

Горгас наклонился вперед и выпрямился.

— Кажется, ты не понимаешь меня. Наверное, я лучше знаю, что чувствую. А ты просто умничаешь.

— Может быть. — Она убрала руки за спину и встала на носочки, как ребенок, ожидающий лакомства. — А теперь? Куда мне идти?

— Куда хочешь. Мы…

— Я серьезно. Денег у меня нет, идти некуда, заработать на жизнь негде. Я буду жить с матерью, или она сплавит меня на корабле на какой-нибудь остров? Я думала, вы все уже решили.

Горгас покачал головой.

— Ты имеешь в виду домашний арест? Собираешься строить из себя послушную, ответственную дочь, выполняющую домашнюю работу и улыбающуюся гостям? Вряд ли.

— Почему? — Она хитро ухмыльнулась. — Именно этим занимаются все нормальные дочери.

Горгас задумался.

— Хорошо, — наконец сказал он. — У меня к тебе предложение. Можешь пожить у меня, сколько захочешь. Главное, чтобы ты чувствовала, что у тебя есть свой дом, где тебе всегда рады. Это очень важно. Ну как?

Она уставилась на него, пытаясь рассмеяться.

— Боже, ты правда во все это веришь. Счастливая семья, радость от того, что близкие рядом с тобой… В странном мире ты живешь, дядя Горгас. Он, должно быть, несколько похож на те медные тарелки из Коллеона, про которые все думали, что они сделаны в Городе. Помнишь, когда посмотришь на них первый раз, тебе кажется, будто ты видишь обычные надписи на боку: кем сделано и когда, но, присмотревшись, замечаешь, что это вовсе не надписи, просто рисунки, похожие на буквы, потому что люди в Коллеоне не умели читать и писать. Я думаю, твоя жизнь тоже была создана кем-то, кто никогда не жил, но думает, что знает, как это должно выглядеть. — Горгас вздохнул.

— Это значит «да» или «нет»? — спросил он. — Разговаривать с тобой, конечно, крайне увлекательно, но у меня есть дела поважнее, например, вести войну.

— Почему бы и нет? — ответила Исъют, пожимая плечами. — Не то чтобы у меня был большой выбор. И кстати, очень мило с твоей стороны сделать такое предложение. Конечно, — добавила она, — тебе, вероятно, все равно, учитывая, что дома ты нечасто бываешь, и именно твоей жене и детям придется терпеть сумасшедшую женщину. Вряд ли такая мысль приходила тебе в голову.

— Ты права, — признался Горгас. — Но с ними все будет в порядке. В конце концов, ты — моя семья.

— Я член семейства Лорданов, — ответила Исъют, улыбаясь. — Одного этого достаточно, чтобы любой здравомыслящий человек запер двери на засовы и поджег дом. Мы зловещая компания, правда, дядя Горгас?

— Да, — согласился он. — Но мы наша зловещая компания.

— Не заключенные, — возразил Алексий, — а гости, дорогие и уважаемые гости. — Он неуверенно поерзал на каменной скамье. — Будь я лет на шестьдесят моложе, непременно вырезал бы свое имя на скамье, как в детстве в кабинете наставника, когда попадал в неприятности и меня вызывали в его кабинет. Довольно много времени провел я на каменной скамье в комнате, не сильно отличающейся от этой, и чувство неясной, но от того не менее страшной опасности мне тоже удивительно знакомо. Надеялся, что, когда вырасту, мне не придется больше этого терпеть. Видимо, я ошибался.

Ветриз улыбнулась.

— Когда я была маленькая, у нас происходило то же самое, — сказала она. — Мать всегда говорила: «Вот подождите, приедет отец…», потому что он, разумеется, большую часть времени отсутствовал, а когда приезжал, мы были тише воды ниже травы. Но когда после нескольких месяцев отсутствия отца мы слышали, что скоро он должен приехать, нас охватывал ужас, потому что дома его всегда ждал огромный список наших проделок и шалостей. Не успевал бедняга снять шляпу, как мать уже толкала нас вперед. Конечно, — продолжала она, ухмыльнувшись, — мне все сходило с рук, ведь я девочка, достаточно было опустить голову и зашмыгать носом, чтобы отец поверил всему, что я говорю. Так что я всегда спихивала вину на бедного Вена, а он об этом не догадывался и сильно расстраивался, когда его наказывали за мои проступки. Он искренне верил, что достаточно сказать правду, и Добро победит. Знаешь, в глубине души он, наверное, до сих пор так думает.

Алексий задумался.

— Но это же хорошо, верно? Может, не самый подходящий образ мышления для купца, тем не менее вызывает восхищение. — Он вздохнул и снова поерзал. — Ты слышала что-нибудь о войне? Человек, который продал мне завтрак, сказал, что Шастел хочет заключить сделку с пиратами, чтобы они перевезли алебардщиков на Скону, а взамен получат город. С другой стороны, он также полагает, что Горгас Лордан отправит их обратно в море, а Ньесса призовет своих послушных колдунов, и они потопят все корабли. Я что-то не очень доверяю такому источнику информации.