Натянутый лук - Паркер К. Дж.. Страница 66

И тут начался длинный, занудный рассказ, слушая нелепые детали которого, Эйтли готова была завыть от смеха. Не забыть бы, когда вернется на Остров. Можно представить, как островитяне будут кататься по полу от хохота, особенно если попробовать изобразить их акцент и манеру перебивать друг друга. Началось с корабля со скотом, который должен был отплыть в Перимадею и принести огромный куш, однако наткнулся на подводный камень и затонул. Они построили плотину на Блэкуотере, чтобы ловить лосося; но возникли проблемы, и на постройку ушел не месяц, а целый год, потому что использовались специальные камни, доставлявшиеся из Баслеена на специально сконструированных для этого кораблях. И плотина работала так хорошо в первый год, что лосось в Блэкуотере вымер, в плотину что-то попало, и произошло наводнение, из-за чего им пришлось заплатить соседям за причиненный ущерб. На болотах кто-то обнаружил жилу чистого олова, целое состояние, буквально умолявшее забрать его… доставка хорошего белого песка в дюны под Торнойсом, где планировалось построить стекольный завод… бриллиантовая шахта, апельсиновая плантация, синдикат по изготовлению ковров, ну и конечно, банк Месоги.

— Но зачем? — перебил Бардас. — Ради Бога, Клефас, почему ты просто не купил землю, как я тебе сказал?

Клефас нахмурился.

— Мы больше не хотели быть фермерами. Мы хотели… хотели заработать состояние и стать богачами.

— Хотели быть как Ньесса, — мягко сказал Бардас. — Если она смогла, значит, и вы тоже смогли бы.

Зонарас хлопнул по столу своей широкой ладонью.

— Это нечестно. Она управляет Банком и купается в деньгах, хотя вышла замуж за Галласа и по справедливости должна была стать обычным человеком. Если у нее все это было, то чем мы хуже? Думаю, нам просто не повезло. А теперь Город пал, — горько добавил он. — Денег больше нет, а мы, черт побери, здесь!

В этот момент больше всего на свете Эйтли захотелось, чтобы Бардас схватил Зонараса за шиворот и ударил его в лицо. Но тот не двигался. Спустя несколько минут он откинул волосы со лба и сказал:

— Сколько-нибудь у вас осталось? Хоть чуть-чуть? — Клефас кивнул.

— У нас есть ферма, как я говорил. И мы купили владения Паласа Рафенина, когда он умер. И еще плантация розового дерева, конечно, хотя она ничего не стоит в ближайшие пятьдесят лет…

— Замечательно, — констатировал Бардас. — Я во всем себе отказывал, а мои братья до сих пор гоняют овец и косят луг. — Он провел пальцами от лба до подбородка. — Вы — идиоты, я пытался заботиться о вас, обо всех нас. Я хотел, чтобы ни один из нас больше ни в чем не нуждался, а вы, как сказал Зонарас, черт побери, здесь! Прямо там, где начали.

— Херис, — позвал Горгас Лордан, — я дома.

— Мы в крытой аркаде, — ответила жена.

Он улыбнулся, бросил тяжелую сумку, которую нес, и бодро зашагал во внутренний двор.

Какое приятное зрелище. Жена сидит в любимом кресле из кедрового дерева, шьет. У ее ног дочь Ньесса играет с деревянной лошадкой. Позади сын Луха лежит на животе на траве, подперев голову руками, и читает книгу; а справа, сгорбившись на стуле из черного дерева, сидит последнее прибавление в семье, племянница. Волосы девушки аккуратно расчесаны служанкой, и выглядит она совсем неплохо. Конечно, красавицей ее назвать нельзя, скорее она была обычной, только немного странноватой со своими худыми руками и ввалившимися глазами. Но по крайней мере девушка вымыта и прилично одета.

— Привет, — сказал он. — Вот это мне нравится. Все трудятся, как пчелки. Есть какие-нибудь сообщения для меня?

Херис посмотрела на восковую табличку, лежавшую на подлокотнике ее кресла.

— Видо принес акцизные цифры, они на столе. Какой-то Бемонд Грус хотел бы обсудить с тобой покупку пяти сотен сапог и морской фальконет, не знаю, что это значит. Он посылал узнать, вернулся ли ты домой, но не оставил сообщения. О, и я сделала все, что требовалось, по переводу, кроме того цветного плана.

— Правда? Молодец, — ответил Горгас, пытаясь припомнить, о чем речь.

В последнее время ему не приходилось беспокоиться ни о чем, кроме бумажной работы. Как, наверное, здорово скучать. Он взял подушку, бросил на траву и удобно растянулся на земле, как хороший пес, вернувшийся с охоты.

— Ну, чем вы занимались в мое отсутствие? Луха, что ты получил за написание стихов?

— Девять из десяти, отец, — отвечал мальчик, не поднимая головы от книги.

— Неплохо, — сказал Горгас. — А кто-нибудь получил десять?

— Ну, в общем, да. Руан Арчер, но ведь его отец поэт, поэтому…

Горгас нахмурился.

— Не важно. Пойми меня правильно, девять из десяти, конечно, хорошо, однако десять было бы лучше. Если Руан Арчер смог, значит, и ты сможешь.

— Отец, это было стихосложение, — возразил мальчик, — зачем оно мне нужно?

Горгас еще больше помрачнел.

— Не смей так говорить. Не порть хорошую работу плохим отношением. После обеда я хочу посмотреть на твои стихи, и мы постараемся найти ошибку и переделать. Ньесса, — продолжал он, развернувшись к дочери, — ты играла на флейте, как обещала?

— Да, папочка, — гордо ответила малышка. — И доктор Неаркус говорит, что я почти на четверть опережаю весь класс. Можно я возьму флейту и поиграю для тебя, папочка?

— Конечно, — ответил Горгас. — Ты прощена. Ньесса убежала, а Горгас приподнялся на локте.

— А ты, Исъют, уже освоилась? — Племянница, скривившись, посмотрела на него.

— Полностью, дядя Горгас, — ответила она. — Вчера мы занимались моими зубами, сегодня — волосами. А завтра приступим к ногтям, хотя не думаю, что на это уйдет весь день. Можно мне заняться после обеда своими делами, если мы рано закончим?

Горгас выдохнул через нос.

— Полагаю, это означает, что ты еще не виделась с матерью? Ты знаешь, что чем раньше к ней сходишь, тем раньше с этим будет покончено?

— Но, дядя, — возразила она с ноткой ужаса в голосе, — ты же не можешь посылать меня к матери, пока мы не закончили? Это было бы неправильно.

Горгас пожал плечами.

— Делай что хочешь. Только не рассчитывай, что я вечно буду пытаться помирить вас. Ты, конечно, можешь оставаться здесь, сколько захочешь, но…

— Тогда попытаемся закончить мои пальцы на ногах раньше, — сказала она. — Может, стоит начать работать по сменам?

Херис повернула голову и, сузив глаза, молча посмотрела на Исъют. Девушка, казалось, смутилась, но потом проговорила:

— Я правда делаю все, что могу. Если бы умела шить, то шила бы. Но я не умею. И не хочу встречаться с матерью. Не знаю, что сказать ей.

— Не верю, — отрезал Горгас.

— И, кроме того, с чего ты взял, что она хочет меня видеть? Если для нее это так важно, почему бы ей самой сюда не прийти? Или хотя бы прислать сообщение?

— Она занята… — начал было Горгас.

— Да, — прервала девушка. — Я знаю, и мне все равно. Она может быть занята сколько угодно, а я могу здесь вечно дожидаться, пока она соблаговолит обратить на меня внимание, как на какой-нибудь чайный столик. Ну же, дядя, что заставляет тебя думать, что мы все хотим любить друг друга?

Повисла полная тишина, потом Херис быстро собрала шитье и удалилась, а Горгас встал и подошел к Исъют. Девушка не пошевельнулась, только ее голова непроизвольно отдернулась в сторону.

— Все нормально, — сказал Горгас так тихо, что сам себя едва услышал. — Решай сама, можешь идти и сдаваться. В конце концов, ты доказала свою точку зрения, пока была в тюрьме и до этого в Городе. Тебя ждала прекрасная жизнь, замужество и все остальное, но потом пришел Бардас Лордан, и жизни больше не стало. Поэтому ты решила, прямо в тот момент ты решила: никаких компромиссов, не отступлю ни на дюйм, ты хотела справедливости или мести, или как ты это называла, не важно. И знаешь что? Ничего у тебя не вышло. Пустая трата времени, одна мелодрама. — Теперь он склонился к ее уху, как застенчивый мальчик, осторожно подбирающийся к понравившейся девочке по скамье в церкви. — Посмотри на себя. В кого ты превратилась? Но есть я и твоя мать, и мы никогда не сдаемся, не потому, что это невозможно, ни перед армиями, ни перед штормами, ни перед чумой или пожарами, поглощающими целые города, и уж конечно, ни перед мелодрамой. И мне все равно, чего ты хочешь или что чувствуешь; в этой семье никто не сдается, потому что вокруг одни враги, их намного больше, чем шастелцев и кочевников, вместе взятых, а с нашей стороны — только мы. Понимаешь?