Розы красные - Паттерсон Джеймс. Страница 14

Кросс считался одним из его главных противников, с которым Дирижер решил вести борьбу не на жизнь, а насмерть. Это была напряженная битва умов, и даже более того, сражение между двумя силами воли.

Дирижер был абсолютно уверен в том, что победит именно он. А если произойдет что-то непредвиденное, то это будет лишь временным недоразумением. Ведь Дирижер побеждал всегда и везде, не так ли? И все же, на этот раз в душе его шевельнулось какое-то неясное сомнение. Кросс буквально излучал уверенность, и это начинало сердить Дирижера. Да как он смеет? Что вообще о себе воображает этот детектив?

Он наблюдал за происходящим в доме еще некоторое время, зная, что находится в совершенной безопасности.

В абсолютной безопасности.

По его шкале успеха 9, 999 из 10.

Затем Дирижера посетила безумная мысль, и он сразу догадался, откуда она возникла. Еще мальчиком он обожал вестерны и всяческие телефильмы о ковбоях и индейцах, причем «болел» неизменно за краснокожих. Особенно ему нравился один их хитрый прием. Они прокрадывались ночью в лагерь противника и просто дотрагивались до спящего врага. Как помнилось Дирижеру, они считали, что это обязательно принесет успех задуманному делу.

В этот момент ему очень хотелось повторить подвиг индейца и как-нибудь дотронуться до Алекса Кросса.

Глава 29

Как только мы окончательно выяснили, что в доме банковского менеджера никто не пострадал, я сразу же позвонил в больницу Святого Антония, чтобы справиться о здоровье Дженни. Меня одолевало чувство вины и долга вкупе с паранойей. Ярость и бешенство зажали меня в своих тисках. Итак, семья менеджера осталась целой и невредимой. А как насчет моей собственной семьи?

Меня соединили с постом дежурной медсестры на этаже, где лежала Дженни. Я переговорил с Джульеттой Ньютон. Она частенько заходила к Дженни, когда я находился в палате. Джульетта напоминала мне одну мою старую знакомую – медсестру Нину Чайлдз, погибшую год назад.

– Говорит Алекс Кросс. Простите, Джульетта, что отвлекаю вас, но я пытаюсь связаться со своей бабушкой. Или с дочерью, с Дженни.

– Наны сейчас на этаже нет, – пояснила Джульетта. – А Дженни только что отвезли вниз на томографию. Там в лаборатории оказалось «окно», и доктор Петито решил этим воспользоваться. А ваша бабушка согласилась сопровождать внучку.

– Я еду к вам. Скажите, как себя чувствует Дженни?

Медсестра помолчала несколько секунд, но затем все же призналась:

– У нее был еще один приступ, детектив. Правда, сейчас все прекратилось, и состояние у нее стабильное.

Я домчался из Росслина до больницы за пятнадцать минут. Добравшись до главного входа, я сразу же отыскал указатель к диагностическому корпусу. Было уже поздно, часы показывали без нескольких минут десять, и за столом администратора никого не оказалось. Мне пришлось некоторое время бесцельно бродить по коридору, освещенному голубоватыми лампами, от которых здесь становилось жутковато, а в голову начинали лезть самые неприятные мысли.

Наконец, мне на глаза попалась табличка на двери «компьютерная томография», и в этот же момент в коридоре появился сотрудник больницы. Я даже вздрогнул при его виде, потому что бродил здесь, как в тумане. Я думал о Дженни и сильно переживал за нее.

– Чем могу помочь? Вы, наверное, кого-то ищете?

– Я отец Дженни Кросс. Я детектив Кросс, а моя дочь сейчас проходит диагностику. У нее сегодня вечером был еще один приступ.

Мужчина понимающе закивал:

– Да, она сейчас тут. Я провожу вас. Процедура уже скоро должна закончиться. Ваша дочь на сегодня – наша последняя пациентка.

Глава 30

Медик проводил меня в лабораторию томографии, где я сразу же увидел Нану. Она, как могла, старалась выглядеть спокойной. Правда, ей это не слишком хорошо удавалось. Я заметил и страх в ее глазах, и сомнения. А может быть, я просто проецировал на нее свои собственные переживания?

Я взглянул на внушительный томограф и по достоинству оценил достижения современной медицины. Эта модель была более открытой и менее ограничивающей движения больного, чем те, которые мне приходилось видеть ранее. Поскольку сам я дважды проходил томографию, процедура была мне знакома. Дженни поместили на специальную платформу и зафиксировали голову двумя мягкими захватами, напоминающими продолговатые подушки. Вид Дженни, беспомощно лежащей внутри этого громоздкого агрегата, волновал меня не меньше, чем ее третий приступ.

– Она слышит нас? – поинтересовался я.

Нана приложила руки к ушам:

– Она сейчас слушает музыку, но ты можешь взять ее за руку, Алекс. Она узнает твое прикосновение.

Я недавно сдавил ладошку Дженни, и ощутил ответное пожатие: дочка действительно меня узнала.

– Что происходило, пока я отсутствовал? – негромко спросил я Нану.

– Нам повезло, нам просто повезло, – быстро заговорила бабуля. – Доктор Петито зашел в палату, когда совершал очередной обход, и пока разговаривал с Дженни, как раз и начался этот проклятый тоникоклонический припадок. Он сразу же договорился с врачами, чтобы ей сделали томографию. Собственно, для нее и запустили эту машину так поздно.

Я присел, потому что почувствовал, что не в силах стоять. День выдался на удивление длинным и напряженным, и, кажется, пока что не собирался заканчиваться. Сердце мое бешено колотилось, в голове с такой же стремительной скоростью одна мысль сменяла другую. Остальные части тела пытались поддерживать этот безумный ритм.

– Только не вздумай ни в чем снова винить себя, – предупредила Нана. – Я уже объяснила тебе, что нам здорово повезло. В нужный момент в палате Дженни оказался самый лучший доктор во всей больнице.

– А я никого и не собирался обвинять, – забормотал я, понимая, что говорю неправду.

Нана нахмурилась:

– Если бы ты никуда не поехал и присутствовал при припадке, все равно именно сейчас Дженни бы находилась вот тут, и ей бы делали томографию. А если ты считаешь, что причиной всему – ваши уроки по боксу, то доктор Петито почти что на сто процентов уверен, что они не имеют никакого отношения к тому, что произошло. Слишком незначительным был удар, чтобы вызвать подобные последствия. Здесь что-то совсем другое, Алекс.

Вот именно этого-то я и боялся больше всего. Мы ждали результатов обследования, и это было долгое, очень долгое ожидание. Наконец Дженни выскользнула из агрегата. При виде меня, лицо ее озарилось радостной улыбкой.

– Послушай, кто там играет, – с этими словами она сняла наушники и протянула их мне. – «Убивая меня своей песней…» – подпевала она в такт музыке. – Ну, привет, папуля. Ты ведь сказал, что вернешься, и сдержал свое обещание.

– Конечно. – Я нагнулся и поцеловал ее. – Ну как ты, моя милая? Теперь с тобой все в порядке?

– Там звучала самая хорошая музыка, – прощебетала Дженни. – Я держусь папочка, держусь и не сдаюсь. Правда, мне хочется быстрее увидеть снимки моего мозга.

В этом наши желания полностью совпадали. Доктор Петито тоже не уходил и ждал, когда снимки будут готовы. Мне показалось, что он вообще никогда не покидает здание больницы. В половине двенадцатого мы встретились у него в кабинете. Я не чувствовал под собой ног от усталости. Впрочем, как, наверное, и доктор.

– У вас выдался сложный день, – заметил я. Но у доктора все дни были такими. Невролог начинал работу в половине восьмого утра, но в десять вечера его еще можно было застать в больнице. А иногда и позже. Он даже разрешал своим пациентам звонить ему домой ночью, если возникали какие-то проблемы, или когда им попросту становилось страшно.

– Такова вся моя жизнь. – Он неопределенно пожал плечами. – Что и способствовало моему благополучному разводу несколько лет назад. – Он зевнул. – Из-за работы я теперь стал одиноким. А еще, наверное, из-за того, что боюсь сильной привязанности. Но такая жизнь меня вполне устраивает.

Я кивнул, мне показалось, что я понял его. Затем я задал тот самый вопрос, который буквально прожигал мне мозги: