Все ведьмы делают это! - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 27
— Кто вы такие?! — испуганно спросила Акулина.
— Финист я. Ну, сокол ясный, — приосанился обладатель сафьяновых сапог. — Вызывала?
— Калиф-аист, — чалма элегантно качнулась. — Чем обязан призыву луноликой?
Тут Акулина просто обалдела.
— Перья, — прошептала, прозревая, она. — Оба пера оказались настоящими!
Так... Ну и ситуация. И что же прикажете делать бедной девушке с этими сужеными? Тем более что их двое! Однако долго раздумывать ей не дали.
— Ну, что делать будем? — задал конкретный вопрос Финист-Ясный сокол. — В картишки перекинемся али все-таки предложишь, хозяйка, выпить зелена вина за нежданную встречу?
Акулина-Марина растерялась. По своему характеру была она девушкой скромной и непьющей, тем более в компании двух незнакомых мужчин...»
— Да, — с видом знатока комментирует рассказ отца Марья. — Пить в компании незнакомых мужчин просто неприлично. Смотри, Дашка, если тебя опять пригласят выпить пепси-колу и сходить в «Макдоналдс» незнакомые Кирюшка Степанов и Димка Рябчун из третьего подъезда, ты не соглашайся! Лучше ходи с Ромкой Фединым, он из приличной семьи...
— Марья! — восклицает изумленный такими речами Авдей. — Откуда ты всего этого нахваталась?!
— Странный ты, пап, — рассудительно отвечает за Марью ее сестра. — Мы же всегда должны держать руку на этом... пыльсе.
— Пульсе?!
— Ага. Пульсе времени. Ты сам говорил бабушке, что мы атомные дети. Ладно, рассказывай дальше свою сказку.
— Уже можно? Ну ладно.
«Акулина вовсе не любила пьянства и алкоголизма и вообще вела здоровый образ жизни. Поэтому она предложила Финисту квасу. Тот только нос сморщил:
— Что я, черноризец, хмельного в рот не брать?! Дай-ка ключи от подвалов купеческих, погляжу я, какое вино там Козьма Скоробогатый прячет.
Тут и поняла Акулина, что это вовсе никакой не Финист, а просто грабитель. И хотела она поднять шум, но передумала: ведь никто ей не поверит. Поэтому она решила схитрить.
— Ладно, — сказала Акулина. — Принесу я сейчас и вина заморского и яств разных. Для дорогих гостей ничего не жалко. А ты, господин калиф-аист, чего изволишь пить-вкушать?
— Я держу священный пост, — калиф благочестиво свел ладони. — До полуночи мне нельзя ни пить, ни вкушать, ни наслаждаться кальяном...
— Так ведь по местному-то времени полночь уж наступила!
— Да?! — явно обрадовался калиф. — Благословенна будь эта земля. Я что-то уж слишком проголодался.
— Так я сбегаю в погреб, поесть принесу?! — и Акулина умчалась. Задумала она напоить грабителя так, чтобы он не проснулся до самого утра».
— А утром вызвала бы милицию?
— Почти. Машка, ты очень догадливая, но сморкаться все-таки нужно в носовой платок, а не вытирать нос об рукав моего халата.
«Акулина принесла несколько бутылей с вином. Из еды ей удалось раздобыть только сало, каравай пшеничного хлеба, миску квашеной капусты и чугунок с остывшей вареной картошкой.
— Ну, за знакомство! — провозгласил Финист — Ясный сокол первый тост, хлопнул чарочку и изящно закусил своим рыжим усом. Калиф тоже не стал разводить церемоний, восславил Пророка и мудрость его и осушил до дна пузатый кубок. Акулина же пила только для виду, да и то клюквенный морс.
Наконец ее гости запьянели и начали рассказывать о своих подвигах и приключениях.
— Обо мне, — похвалялся тот, кто назвался Фи-нистом-Ясным соколом, — всякая девица мечтает! Я жених завидный! Сокровища любого царства-королевства мои будут, стоит только пожелать! Да вот не нашел я себе подруги по сердцу, где она, моя горлинка светлоглазая?
— А я, — высокомерно приподнял чалму над миской с капустой калиф-аист, — вообще, может быть, завел целый курятник, ой-ик! целый гарем! И всякая женщина мечтает попасть в этот гарем, стать на неделю звездой, ой-ик! моей любимой женой! Но туда такой строгий отбор, вай! Сама прекрасная Анжелика-ханум, маркиза Варум три луны подряд стояла у стен моего ку... гарема и, обливаясь слезами, томно пела: «Все в твоих руках, о повелитель бескрайних песчаных карьеров, все в твоих руках, и даже я! Сделай меня хотя бы своей тысячной любимой женой и подари чудесную сковородку, которая сама будет говорить, когда пришла пора на ней готовить. Ты мой последний герой, о государь, чье семя... кхм, семейство бесчисленно, как Млечный Путь!!!» Но я не принял ее в свои жены, вай!
— Почему? — спросил Финист.
— Вах! Ты знаешь, мой светлокудрый друг, она очень уж тонка в талии и чересчур узка в бедрах, повадками же своими эта дама напоминает угря, плывущего по дну Суэцкого канала. И к тому же маркиза так тихо поет! А я люблю громкие песни. И женщин, роскошных, как медный таз, доверху наполненный клубникой со взбитыми сливками, вай-мэ!
— У каждого свой вкус, — пожала плечами Акулина. Она-то уж явно не подходила халифу. До размеров медного таза ей было далеко.
— Хорошо ты, калиф, вспомнил про песни. Ох, люблю я петь! — похвастался Финист. — А давай споем!
— А давай! Акулина-ханум, подпевай нам, будешь хорошо петь, пойдешь в мой гаремный народный хор, о неприрученная газель!
— Какую же песню нам спеть? — задала резонный вопрос Акулина.
— Не беспокойся, луноликая! Были бы певцы, а песня найдется!»
— Песня! Песня! Ура-а-а! — захлопала в ладоши всезнайка Марья. Она давно ждала этого момента, спрыгнула с кровати, закутанная в простыню, подхватила маленький игрушечный бубен и встала в «декламационную позу». Дарья не отстала от сестры: нацепив летнее мамино парео, взяв в руки маракасы и воткнув в косички букет тряпичных фиалок, она встала рядом с Машкой и скомандовала:
— Пап, запевай!
Ну разве можно в чем-нибудь отказать таким дочерям?!
И они грянули нестройным хором:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка лунная была.
И две девчонки улыбнулись,
Два оседлали помела.
И полетели, словно птицы,
Они в неведомую даль.
А в камышах сидели принцы,
Толкуя про свою печаль:
«У всех невесты как невесты,
Хоть и лягушки, да свои!
Кто ж нам достался, неизвестно:
Ни счастья нету, ни любви!
Мы б лучше холостыми были,
Сидели б лучше по домам!»
Шумел камыш, кувшинки плыли,
Взлетали метлы к небесам!
Воодушевленно допевая последний куплет, Авдей расслышал стук входной двери. Вернулись. Тесть или теща. Так что веселье пора прекращать.
— Девчонки, марш в постели! Кажется, бабушка с дедушкой пришли. И они открутят мне голову за такое лечение простуды!
Марья и Дарья были детьми понятливыми. Они мигом оказались в своих кроватках, закутались в одеяла и шепотом прокричали:
— Пап, не бойся, мы тебя не выдадим! А ты потом нам дорасскажешь, чем сказка кончилась?
— Я вам уже двадцать раз ее рассказывал...
— А ты каждый раз это... меняешь концовку. Редактируешь, вот!
— Ладно, уговорили. Будет свободное время — будет вам и сказка... Ну, я пошел. Бабушкина очередь вас воспитывать...
— Ты так действительно считаешь, дорогой Авдюша?
В детскую вошла, нет, скорее, вплыла, распространяя вокруг себя облако элитного парфюма, величественная, как королева в изгнании, Татьяна Алексеевна. И тут же с кроватей понеслись восторженные вопли:
— Ухтышка-а-а! Здоровско! Ба, тебе ресницы насовсем наклеили или только поносить дали? А мне дашь поносить? Один разик в детский сад!...
— Ба, а как твоя прическа называется? Я тоже хочу себе такую, только чтоб волосы не желтые, а малиновые, как у Натейры Оральи!
Зять, признаться, тоже слегка оцепенел при виде преображенной тещи. Но быстро нашелся, выдав комплимент:
— Вы, Татьяна Алексеевна, не в театр ли нынче вечером собрались? Вид у вас парадно-выходной.
Татьяна Алексеевна вздохнула, и глаза ее, обрамленные сверхъестественными ресницами, заметно погрустнели.
— Выберешься тут в театр, — сказала она, — когда бедные дети весь день некормлены-непоены! И вместо того, чтобы соблюдать постельный режим, поют при попустительстве собственного отца какие-то... песенки! Марья, лежать! Я что сказала! У вас ведь могут воспалиться гланды! Придется всерьез заняться вашим здоровьем и воспитанием, иначе последствия могут быть ка-та-стро-фи-чес-ки-ми! Ваши папа и мама...