Александровский cад - Пиманов Алексей Викторович. Страница 36

– Так им и надо, гадам фашистским!

– Позвольте, но ведь если наши оставят Смоленск?! Это же совсем рядом! – крикнул какой-то интеллигентного вида мужчина. – Если они за полтора месяца до Смоленска…

– Заткнись, гнида паникерская, – резко оборвали его.

– «Заткнись не заткнись», а говорят, что Сталин приказал в Москве заводы и мосты взрывать, – пробубнила пожилая женщина.

Вера опустила голову и побрела в сторону Кремля…

Петр Саввич продолжал в упор смотреть на Казарина.

– …И мало того: пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля, который доверен лично мне. А через три дня – доклад у Верховного. Если документ не отыщется, у меня только один путь… – Шапилин многозначительно похлопал себя по кобуре. – Ну, как тебе история?

Лешка пожал плечами:

– Запутанная.

– То-то, брат. Держи…

Казарин недоуменно взял в руки красное удостоверение, раскрыл и прочел: «Помощник коменданта Кремля по особым поручениям».

– Так теперь именуется твоя должность.

Алексей еще раз посмотрел в удостоверение и растерянно произнес:

– А как же фронт?

Шапилин стукнул кулаком по столу:

– Достал ты меня, Казарин! Сказано тебе – служить будешь тут, при мне. Вот папка с делом, ключи от панин-ского кабинета. Завтра изложишь свои соображения. Нужна мне сейчас твоя голова, нужна, понимаешь?…

Лешка открыл было рот, но Шапилин рявкнул:

– Кругом! Марш!

Алексей вышел из кабинета злой и совершенно сбитый с толку. Чего угодно ожидал он от этой встречи…

«Сыщик хренов, – подумал про себя Казарин. – Ничего себе, влип! Впрочем, это даже любопытно…»

Шапилин сам давал хорошую возможность утереть себе нос. Лешка представил себе, как положит Петру Саввичу на стол материалы расследования, подписанные так: «Лейтенант Казарин – сын простого водителя». Вот тогда этот паразит вспомнит свои слова, сказанные три года назад.

«А фронт? Фронт ведь от меня никуда не денется, – успокоил себя Лешка. – Ну, завалю я это дело. И что? Прямой наводкой на передовую!»

С этими мыслями Казарин попросил майора в приемной показать, где находится панинский кабинет, спустился по лестнице на первый этаж и оказался перед опечатанной дверью, над которой все еще поблескивала дощечка с надписью: «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин СП.».

Лешка нашарил в кармане связку ключей, вставил один в замочную скважину и распахнул дверь. Спертый воздух ударил в нос. Казарин громко чихнул и вошел внутрь.

В кабинете Панина стояла тишина. Лешка осмотрел все утлы, открыл и закрыл сейф, представил, как лежало тело, прикинул, откуда могли нанести удар. И ничего не понял. Опыта таких расследований у него не было. Не считать же таковым ту давнюю историю с алмазами…

– Ну, спасибо, Петр Саввич, удружили, – пробормотал Казарин себе под нос, но осматривать кабинет не бросил. Следующим объектом был старый книжный шкаф. В нем на полках лежал толстый слой пыли. Ну, лежал и лежал. Правда, в одном месте Лешка обнаружил небольшой островок, на котором пыли не было. Там явно недавно что-то стояло. Казарин даже потрогал пальцем это место, но, спохватившись, чертыхнулся и закрыл шкаф. Затем он сел на диван и решил поговорить с умным человеком, то есть с самим собой. «Ну что, великий сыщик, все, спекся? Иди к Шапилину и отказывайся. Скажи, что это – не твоего ума дело», – с тоской рассуждал Лешка, но тут он отчетливо представил насмешливые глаза Петра Саввича. Представил, скрипнул зубами и приказал себе все начать с начала.

«Итак, пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля. Это первое!…»

Начало было неплохое. Однако дальше ничего путного в голову не приходило. Казарин почесал затылок, но и это не помогло.

«Что ж там дальше?» – мучительно соображал он, перебирая в голове сюжетные коллизии «Этюда в багровых тонах» и «Убийства в восточном экспрессе».

«Мотив! – мелькнуло в его голове. – Какой же мотив? Кому нужен этот чертов документ? Впрочем, понятно кому… А если нет? А если он находится где-то здесь и Панина убили за что-то другое?»

И тут Казарин вспомнил про папку, которую все это время сжимал под мышкой. Он раскрыл ее и пробежал глазами три тонких листочка. В них излагались скупые факты, выявленные предварительным расследованием, из которых следовало, что Панин, получив документ от Шапилина, никуда не заходя, отправился к себе в кабинет. Охранник провел его до дверей и не выходил из приемной ни на шаг. Главная загадка: откуда появился преступник и куда исчез?

«Надо прежде всего решить эту задачу», – резюмировал Казарин и обследовал дверь. Ничего особенного он не обнаружил и перешел к единственному в комнате окну. Подергал фрамугу и очень скоро убедился, что в окно преступник тоже выпрыгнуть не мог. Оно было закрыто изнутри. Да и пожелтевшая бумага, которой заклеивали окно на зиму, наглядно демонстрировала, что его уже давно никто не трогал. Кроме того, напротив, прямо на Кремлевской стене, размещался пулеметный расчет. Влезть или вылезти незамеченным через окно панинского кабинета не было никакой возможности.

«Ерунда какая-то, – еще больше взвинтил себя Лешка. – Получается, что убийца растворился в воздухе, или он был в сговоре с охранником, или охранник все-таки куда-то отходил…»

Казарин раздраженно сплюнул, поняв, что чем дальше, тем больше запутывается. Оглядевшись еще раз, он вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Через час Лешка сидел в отдельной комнате и заметно нервничал. Допрос он никогда в своей жизни не проводил, поэтому беспрерывно курил. Дверь открылась, в комнату зашел человек в военной форме, положил перед Ка-зариным объемистую канцелярскую папку с тесемками и так же молча вышел. В папке находились какие-то бумаги, стенограмма допроса и личная карточка офицера охраны Горюнова с его фотографией…

А через пятнадцать минут дверь опять распахнулась, и в комнату ввели человека в наручниках.

– Арестованный Горюнов доставлен, – отрапортовал конвоир, затем усадил арестованного на стул в углу и замер в ожидании дальнейших распоряжений.

Перед Лешкой сидел молодой парень с сильно исхудавшим лицом. Форма на нем висела мешком: сказывалось отсутствие ремней. Глаза запали и выражали лишь апатию к происходящему. Распухшие губа и нос свидетельствовали о недавнем допросе с пристрастием.