Ритуал последней брачной ночи - Платова Виктория. Страница 55

Ни слова о таллинском следе. Ни слова о Стасе Дремове. Это могло означать только одно: свора ищеек относится ко мне достаточно серьезно, она просто не хочет вспугнуть дичь.

Это было что-то новенькое — никто и никогда не относился ко мне серьезно. Даже раскоряченные шалые бизнесмены, которые изредка хотели на мне жениться. Ко мне нельзя серьезно относиться, и верное подтверждение тому то, что я ношусь по городу, а не залегла на дно. Тот самый случай, когда моя собственная тупость побивает осторожный сыщицкий профессионализм.

…Прежде чем появиться в окрестностях «Бронепоезда», я поменяла несколько автомобилей и исколесила город вдоль и поперек, путая следы. А потом еще час сидела в соседнем кафе и пасла безмятежную клубную вывеску. И думала о Полине Чарской.

История ее отношений с Киви была мне более или менее понятна. Эта Сука исчезла в конце прошлого года, потому что уехала к нему в Вену (что, наверное, легко проверить). Небольшой роман в ее порноматерном стиле — любой мужчина через неделю устанет от такого темперамента. А тем более — Олев Киви, а тем более — после смерти любимой жены. Ночью на Крестовском он соврал мне, что за год у него никого не было. Соврал, как врут все мужчины и женщины, когда дело движется к постели… Но даже если что-то между ними и было — Киви охладел к Чарской, я была в этом уверена. Он действительно слишком любил свою жену и во всех женщинах искал ее подобие.

А неистовая Полинька не имела ничего общего с Аллой Кодриной. И к тому же оказалась банальной воровкой, не смогла устоять перед обаянием бриллиантов. Нагло залезла в сейф и вытащила колье и все полагающиеся к нему причиндалы. Интересно, до разрыва или после? Или Чарская права — и Киви воспользовался кражей, чтобы порвать с ней?..

В любом случае между виолончелистом и актриской погорелого театра существовала грязная тайна. Они оба хранили эту тайну — каждый в своих интересах — и пребывали в равновесии. Смерть Киви нарушила равновесие и сделала Чарскую уязвимой. Теперь она отовсюду ждет подвоха и появления пленки (должно быть, запечатлевшей ее воровские подвиги).

Нет, мертвый Киви опасен для Чарской. Гораздо более опасен, чем живой.

Я вздохнула.

На Полине Чарской можно ставить крест. И на ее гостиничном номере на втором этаже — в самом конце коридора.

Она не убивала.

Ну и черт с ней, я с самого начала знала, что она не убийца. Придя к такому неутешительному выводу, я расплатилась за кофе и двинулась к клубу Монтесумы-Чоколатль. Но зайти решила не с центрального, а с черного хода. Береженого бог бережет.

Примерно то же самое думала и Монтесума-Чоколатль. Иначе она не ждала бы меня у обшитой дубом двери подсобки.

— Привет, — я попыталась улыбнуться.

Вместо ответа Монтесума двумя пальцами вытащила «Дамский вечерок», торчавший из моей сумки, и с размаху хрястнула меня журналом по морде.

— Журнальчики почитываем? — осведомилась она, пока я потирала горящую щеку.

Щеке, еще хранившей следы от ногтей Полины Чарской, не повезло во второй раз: сегодня был явно не мой день.

— Не те журнальчики, не те, — продолжила Монтесума, разрывая мою глянцевую, богато иллюстрированную библию на мелкие кусочки. — Купила бы «Вестник правоохранительных органов», идиотка!

— Оставь в покое рядовую проститутку, — я даже не пыталась защищаться.

— Вот именно — рядовую проститутку. Ря-до-ву-ю! — Она ухватила меня за ворот футболки, втащила вовнутрь и закрыла дверь на засов. — Ну и спала бы со своими рядовыми членами… А ты куда влезла?! Куда, я тебя спрашиваю?!

Солидная бизнес-леди Каринэ Суреновна Арзуманян самым унизительным образом проволокла меня по темному коридору и втолкнула в свой кабинет. В кабинете, возле стола, поглаживая рукой живот, сидела Кайе. Только этого не хватало!..

Обогнув меня, Монтесума подошла к столу, открыла ящик и вытащила оттуда мой собственный, наскоро состряпанный силами милиции портрет.

— Узнаешь? — спросила она.

— Очень хорошо. Теперь вы все знаете. И объяснять ненужно…

Кайе заплакала, но выбить из колеи Монтесуму-Чоколатль было не так-то просто. Она снова отвесила мне подзатыльник. И снова я не оказала никакого сопротивления.

— Нужно. Объяснять нужно. И ты все объяснишь. Сейчас же. — Выпустив пар, Монтесума отпала от меня и забегала по кабинету. — Ты хоть соображаешь, во что ты вляпалась?!

— С трудом.

— Idiootlikkus!!! [22] — В порыве сильного душевного волнения Монтесума всегда переходила на эстонский. — Sonimine!!! [23] Ты хоть понимаешь, что дело дрянь?!

— Это что-то меняет?

— Прекрати отвечать вопросом на вопрос, ты же не дочь Сиона! Куррат!!!

— Не ругайся при беременной женщине, — мягко сказала я.

— Ага, ты вспомнила о беременной женщине. — Мы перебрасывались интересным положением Кайе, как шариком от пинг-понга. — А когда ты приперлась к ней после убийства?! Сочинила дурацкую историю, а ночью вылезла через окно?..

— Откуда же я знала, что ее муж мен… работник органов?! Ты хотела, чтобы я осталась и он увидел мою физиономию? А женщина на сносях и моя подруга по совместительству подала бы ему наручники?

— Но у меня-то нет никакого мужа! — радостным голосом сообщила Монтесума. — Никакого!!! А ты и здесь постаралась… Вешала лапшу на уши полночи!.. Как это «близкая подруга влипла в историю», да?..

— Я не хотела втягивать вас…

— Ах, ты не хотела! Pahn!!! [24]

— Успокойтесь, девочки. — В порыве сильного душевного волнения Кайе всегда переходила на русский. — Пусть Вари все нам расскажет. И мы вместе решим, что предпринять.

Я с благодарностью взглянула на Кайе и на ее рассудительный живот.

— Ничего предпринимать не нужно. Я никого не убивала.

— Ну, положим, Стаса я бы и сама убила, — не выдержала Монтесума. — Колись, горе мое!

Перед тем как приступить к изложению истории, я с облегчением прорыдалась. Никогда еще я не плакала так сладко и так искренне. И даже девчонки, мои любимые девчонки, — единственное, что у меня было в жизни, — пустили слезу со мной в унисон. Монтесума — гордую и надменную, а Кайе — жалостливую и мелкую, как песок на пярнуском пляже для нудистов.