В тихом омуте... - Платова Виктория. Страница 32

"И мужиков не бойся, пусть сами тебя боятся”, – добавил Нимотси.

"А по-моему, здорово! – сказала Венька. – Тебя не узнают те, кто знал тебя раньше, зато узнают все остальные…"

Я прикрыла глаза в знак согласия и вышла.

…Они уложились в шесть часов – стандартное время для смены образа. Я провалилась в вату наркоза под латынь Влада и сокрушенные стенания его анестезиолога Витеньки о том, что нитка “шесть нолей” стала просто омерзительной и проще прошивать любителей “дольче вита” сапожной дратвой для остроты ощущений, если уж красота требует жертв.

Вхождение в наркоз было мягким, сердце упало, как это бывает в воздушных ямах; мимо пронесся нестрашный мертвый Иван на каменных плитах; нестрашный мертвый Нимотси, залитый кровью; нестрашная Венька на асфальте, лицом вниз – их смерть протягивала мне участливую руку, она была мила и предупредительна, она приглашала зайти, раз уж ты очутилась поблизости от ее ограды, увитой диким плющом…

Через шесть часов все было кончено.

Я же полностью пришла в себя лишь через сутки, погребенная под маской.

Коллодийная повязка – вот как это называлось.

Голова немного кружилась, я не ощущала собственного тела, я лежала и прислушивалась к себе. Ничего не изменилось, все прежние страхи вернулись ко мне с новой силой – я тихонько застонала. Ты одна, ты совсем одна, даже твое лицо изменило тебе, сколько же сюрпризов оно еще преподнесет, Бог знает… И что делать с этим новым лицом?

У разведчика, десятилетиями пасущегося в чужой стране, несомненно, были преимущества – у него была легенда, у него была резидентура, у него была ампула с ядом, вправленная в зуб мудрости. У меня же не было ни легенды, ни имени для легенды, я была уязвима. Я была настолько уязвима, что призвала свои голоса и несколько минут лежала, сжавшись в комок, неистово, как Жанна д'Арк, ожидая их.

И они пришли, в привычной последовательности, собрались на совет, перед которым стояла я, готовая принять любое их решение – если только они узнают меня.

– Ну, давайте, – подбадривала я их. – Ведь это же я, я… И я жду вас!..

"Выглядишь фигово, – наконец отозвался Иван, – краше в гроб кладут”.

"Насчет гроба тебе виднее, – подколол его Нимотси, – а из имен посоветую Анну. Вполне интернационально, легко приживается на любой почве и на любой роже. И будет держать тебя в рамках, чтобы не зарывалась”.

"С таким именем только в богадельню. Салфетки крючком вязать, – не согласилась Венька, – никакого куража”.

"Я, между прочим, всех своих героинь называл Аннами, – огрызнулся Нимотси. – И ничего, и все были счастливы, даже призы давали. А ты бы уж молчала! Венера, надо же! Звучит просто как дешевый матерок”.

"Что-то не относящееся к тебе. Что-то совсем другое, чтобы никому в голову не пришло вспоминать тебя прежнюю… Как будто до тебя не было никого и ничего…"

"Ева! – не выдержала Венька. – Ева, мне нравится!"

"Тоже ничего. И тоже вполне интернационально, – подал голос Нимотси. – Ты как?"

Ева, Ева – буквы запрыгали, как обручи в серсо, я легко поймала их на палочку и произнесла вслух:

– Ева.

Имя отразилось от стерильных стен и вернулось ко мне, легко вошло в меня – как нож в ножны.

В этом имени была правда моей ситуации, я была еще не изгнана из теплого рая моей жизни, я еще не искушала и не искушалась сама; я еще ничего не знала, хотя и покупала исправно яблоки у хохлушки на метро “Аэропорт”.

Ева. Пусть будет Ева.

В этом имени была правда моей ситуации, я уже была изгнана из теплого рая моей жизни, и никто не мог защитить меня, кроме этих бесплотных голосов. И в то же время жизнь открывалась для меня впервые, я еще могла родить Каина и Авеля и прожить уйму лет где угодно, так никем и не найденная…

Ева. Пусть будет Ева.

За стеной весело бубнили Создатель с ассистентом, они еще ничего не знали о моем новом рождении. Мне вдруг стало нестерпимо одиноко в моей кровати. И я подумала о том, что на этих простынях уже лежали многие до меня; и некоторые, должно быть, тоже выбирали себе имя, схожее с моим.

"Ева, Ева”, – шептала я про себя, но даже это имя не могло защитить меня от будущего, в которое перекочевали все мои проблемы, они ведь никуда не делись… Я была далека от мысли считать дураками доблестных районных следователей и судмсдэкспертов, наверняка уже знающих, что погибла не я, и о том, что именно я сняла деньги со счета. Фархад, ловкий криминальный журналист, – вот кто обязательно подаст мяч в игру, он и сам захочет быть нападающим. Но в лучшем случае они проследят меня до Гули, не так-то много у меня знакомых, – но споткнутся на улетевшем в Америку Леве.

Если им вообще придет в голову связать меня с Левой.

А если придет?

Или он никому не скажет, этот гордый, замкнутый, безумно влюбленный в двух мертвых девочек узбек? Если только решит сам стать ангелом мщения… Да. Он не скажет, а они не станут настаивать, они ненавидят “висяки”, портящие им отчетность, кажется, так это называется?..

Тебе просто нужно быть готовой, тебе нужно действовать сообразно американской программе “переселения свидетелей”, растиражированной в боевиках. Вот только своим ФБР ты будешь сама. Изменить имя, изменить страну и попытаться жить по-другому. Тише воды ниже травы.

Но это потом.

Пусть с тебя снимут все повязки.

Я не знала, сколько сейчас времени, и тогда взяла телевизионный пульт и нажала кнопку. Рябь по всем каналам.

Значит – ночь, а ночью нужно спать, как прилежной девочке Еве. Повернуться на правый бочок и заснуть.

Но спать не хотелось. Я прислушивалась к голосам за стеной. Голоса не переставали бубнить.

Пойду и попрошу чего-нибудь. Водки, красной икры, печени минтая… Невозможно так долго оставаться одной в этой белой комнате, в этой ледяной пустыне, где нет даже следов от саней, где воздух не дрожит от низкого солнца…

"Что за бред ты несешь?” Я спустила ноги с кровати.

Голова закружилась с новой силой. Но ведь никто не сказал мне, что нужно лежать, лежать, лежать…

По стенке я добралась до двери, открыла ее и вышла в коридор. Мягкий ковер приглушил мои шаги, голоса из-за полуприкрытой двери стали слышны явственнее.