На суше и на море - Подгурский Игорь Анатольевич. Страница 49

Лева покраснел и решительно встал.

– Верно! И как я сам не догадался?

– Ну и давай! Найдешь нас в гостинице. И за завтрак расплатись, кстати.

Илья не спеша пошел к двери, уже предвкушая, каким молодецким пинком распахнет обе ее створки одновременно.

Задов подошел к стойке. Пан Пшимановский, подсчитывающий деньга, вырученные за утро, поднял глаза на Леву.

– Вот! – Лева гордо высыпал на прилавок пригоршню золотых червонцев и иной валюты: дублонов, пиастров, долларов и иен. – Благодарствуем.

Хозяин салуна с уважением вытащил один десятирублевик, проверил его на зуб и опустил в кассу, довольно прислушиваясь к мелодичному звяканью. Остальное он пододвинул Леве:

– За эти деньги пан Джоповски может купить Питсдаун вместе с шерифом. Прецеденты были.

Лева неловко сгреб сдачу, но продолжал топтаться на месте.

– У пана есть еще вопросы? – иронично поинтересовался поляк.

– Пан Пшимановски, – несмело начал Задов, краснея. – Пан Пшимановски, я вот что хотел спросить… Тут такое дело… Ваша дочка… Одним словом, не треба ей на площадь ходить, да?.. Подумаешь, вешают. Что тут интересного? И я бы очень хотел…

– Влада! – решительно позвал хозяин.

Девушка выглянула в зал и подошла к отцу.

– Дочура, – Пшимановский протянул дочке запасную обойму, – пан Джоповски (Задов страдальчески поморщился) хочет погулять за городом. Присмотри за паном – он человек в наших краях новый.

Девушка деловито продула ствол своего кольта, мило улыбнулась отцу и, подхватив Задова под руку, потащила к дверям.

Пшимановский, покручивая усы, добродушно поглядел им вслед и, прихватив биту, начал выгонять посетителей.

Муромец уже стоял в первых рядах зевак, когда хозяин салуна пробился к нему и встал рядом. Илья потеснился, давая место новому знакомцу, и продолжил с любопытством обозревать разношерстную толпу. Вдруг толпа восторженно заревела в предвкушении бесплатного развлечения.

– Ведут, – азартно прокомментировал происходящее куклуксклановец, стоявший слева от Ильи.

Илья проследил за взглядом соседа по партеру и обернулся.

По центральной улице к площади направлялись трое всадников. К луке седла шерифа были привязаны двое: пожилой негр и юный индеец. На последней паре десятков метров шериф слегка ускорился, и приговоренные вынуждены были с шага перейти на мелкую рысь. Краснокожий на ногах удержался, а вот престарелый представитель негроидной расы споткнулся, упал и проделал остаток пути лежа. Толпа зевак с одобрительными аплодисментами расступилась, пропуская главных участников представления.

– За что его? – равнодушно поинтересовался Илья у Пшимановского, кивая на отплевывающегося пылью негра.

– За шею, – удивленно пояснил Пшимановский. – Это дядюшка Том. Оказался не в том месте и не в тот час. В прошлое воскресенье сел в церкви во время проповеди отца Муна на скамейку для белых. Там табличка была, а он подслеповат стал, да и, между нами, вообще читать не умеет. Вдобавок сильно пьяный был. Он бедный, на закуску денег не хватает.

– А автохтона за что? [25]

– Прошу пана? – недоуменно переспросил хозяин салуна.

– Ну этого, что в тату…

– Дикарь местный, – пояснил куклуксклановец, вмешиваясь в разговор. – Пан Пшимановский неосторожно отпустил ему ящик виски при свидетелях [26] .

– Чья бы корова мычала, – ехидно заметил Пшимановский. – Пан мото… вело… авто… Тьфу! Пан автохтон, в отличие от некоторых других панов, платил наличными, а не нажирался по-свински в кредит.

Куклуксклановец обиделся и затерялся в толпе.

Церемония торжества законности между тем подходила к концу. На шеи осужденных накинули петли. И после получасовой речи преподобного Муна на тему: «Возлюби ближнего своего» – шериф дал знак кому-то из своих подручных в капюшоне, и тот дернул за рычаг. Доски под помостом разошлись, и нарушители порядка, хрипя, задергались на пеньковых веревках.

– Мылом смазывать надо, – авторитетно заметил Илья Пшимановскому. – Что-то бек тормозит…

Два выстрела, слившиеся в один, позвучали с водонапорной башни на противоположном конце проспекта.

Ошарашенная толпа отпрянула в стороны. Индеец, срывая с себя кусок перебитой пулей веревки, подхватил обмякшее тело негра, огляделся по сторонам, заметил стоявшую рядом с помостом бесхозную лошадь, закинул на нее брата по петле, вскочил в седло, пришпорил – и был таков. Шериф с двумя конными кукулуксклановцами устремился в погоню.

– Пять к одному, что не догонят, – прокомментировал Олаф из-за спины Ильи, предлагая беспроигрышное пари. – Лошадка-то у мэра холеная. Орловских кровей лошадка.

– Ты расплатился? – грозно насупил брови Муромец, пунктуальный в вопросах платежеспособности и аркаимской чести.

– А то! – возмутился Олаф, потирая руки. – Твоими червонцами. Как положено. Хао!

– А почему у мэра глаз заплыл? – подозрительно осведомился Илья, приметив мэра, суетящегося возле помоста.

– Так он сдачи давать не хотел, – пояснил Олаф.

Илья успокоился.

К чести властей, мелкие накладки в торжествах они замяли быстро. На площади появились бочонки дешевого самогона, загремели банджо, полуголые девицы открыли свою танцевальную программу зажигательным канканом, и празднество, набирая обороты, понеслось вскачь…

– В гостиницу! – скомандовал Олафу Илья, дружески прощаясь с паном Пшимановским, который не скрывал удовольствия по поводу бегства своего постоянного и платежеспособного клиента-индейца.

В двухэтажном отеле Муромец потребовал у одноглазого портье ключ от пятого номера, но тот только вежливо улыбнулся: «Хозяин номера у себя».

– Обед в номер, – вальяжно распорядился Илья, – закажете в салоне «У пана в шопе». Скажете – для панов земляков.

Портье черканул заказ в книге регистрации и кивнул.

По узкой и дощатой скрипучей лестнице, давя не успевших уступить дорогу тараканов, богатырь и викинг поднялись на второй этаж. Олаф решительно ухватился за ручку двери пятого номера, но Илья, придержав викинга, простучал по двери нечто в ритме «Ма-ас-ков-ский «Спар-так»… иг-ра-ет кое-как…» – и только после этого позволил Рыжей Бороде войти внутрь.