Митридат - Полупуднев Виталий Максимович. Страница 39

Начальник Митридатовой конницы сообразил, что настало и его время. Нужно было не дать противнику восстановить пешую фалангу, которая смогла бы не только отразить натиск конной лавы, но и перейти в наступление. Он поднял руку и дал сигнал к атаке.

Затрубили рога, закричали истошно десятники и сотники. Старшой, находившийся рядом с Гиероном, круто повернул голову, выпучил налитые кровью глаза и, широко раскрыв рот, обросший колючей щетиной, хрипло возгласил:

– Ну, сынки, теперь покажем, крепка ли наша рука и быстры ли наши кони! Вперед!!

Грохот копыт повис в жарком воздухе, пыль затмила солнце, земля дрогнула, словно сотрясенная горным обвалом. Всадники с гиком устремились вперед. Сухие стебли трав хлестали по ногам, знойный ветер полыхнул навстречу. Панцирная конница Митридата сокрушающей лавиной пошла в атаку. Враги не успели перестроиться, но, видя, что бегство бесполезно, сами собою становились плечом к плечу и направляли копья навстречу яростной волне башнеподобных всадников. Это было мужество отчаяния, оно не могло остановить атакующих. Тяжелая конница в боевом единодушии не остановилась бы даже перед лучшими легионами Рима. С устрашающими воплями мчались азиатские всадники, пригнувшись к гривам коней, устремив вперед отточенные копья.

Гиерон различал впереди лишь неясные серые тени, застилаемые клубами пыли. Над головой пропела стрела, по шлему скользнул брошенный из пращи камень. Почувствовав мгновенную оглушенность, он крепче сжал обеими руками древко копья, держа его как рогатину. Чуть не вылетел из седла, когда копье ударилось в панцирь бегущего воина. Сраженный враг упал под копыта коня. Битва происходила в какой-то суматохе, пыль затянула все вокруг серой мглой, различить фигуры отдельных вражеских бойцов стало невозможно.

Но вот вновь загремели рога. Всадники стали натягивать поводья, поворачивать назад и съезжаться туда, где маячило пестрое знамя, изображение дракона. Оно то надувалось от порывов ветра, то опадало. Это был обычай, заимствованный у парфян, – возить впереди конного войска летучего змея, сшитого из разноцветных лоскутов. Позже его переняли и римляне, а спустя века эти тряпичные драконы дали имя кавалерийским войскам – драгуны.

Сигнал сбора означал, что преследования врага не будет, дабы не приближаться к стенам города и не попасть под обстрел его камнеметов.

– Все целы? – окликнул десятник Филон. – Кони не посечены, не захромали?

Заметив, что конец копья Гиерона окровавлен, он усмехнулся одобрительно и проворчал:

– Добро, добро! Неплохое начало! Ты, певец и скоморох, станешь хорошим воином, если сохранишь голову!

Воины спрыгивали с седел и, передав поводья товарищам, неуклюже бежали к трупам врагов, спеша обыскать и ограбить их в пользу своего десятка. Нередко ссорились с воинами других десятков, даже хватались за мечи.

Филон оставил Гиерона при себе, сказав, что его доля не пропадет. Пусть поработают те, кто вернулся на сборный пункт с сухим копьем.

После дележа добычи Гиерону досталось не много – серебряная монета и коралловые бусы, очень яркие, тоже, по-видимому, снятые вражеским воином с чьего-то трупа.

«Так мало? – подумал Гиерон с удивлением. – Это за смертный бой – бусы и серебряная деньга?.. Много придется воевать, чтобы стать богатым!»

Невольно вспомнился царский пир, на котором Митридат раздавал золото горстями, только не тем, кто прибыл с поля боя, а льстецам, что славословили его и сумели попасть ему на глаза в удачный час!

Сбор оружия, ловля вражеских коней продолжались. Но это уже была особая добыча – она принадлежала большим военачальникам и самому царю.

Марк Аврелий Котта под прикрытием римских легионеров поспешил укрыться за стенами Халкедона. Он был потрясен молниеносным натиском Митридатовых ратей, терзался сознанием совершенной ошибки, которую ему едва ли простят там, в Риме.

То, что произошло далее, лишь усугубило его безвыходное положение.

Медноносые корабли Митридата атаковали Халкедон с моря. Они дружно ворвались в гавань, разорвав заграждение из бронзовых цепей. В гавани произошло неслыханное избиение защитников города. Пираты с воем и визгом перепрыгивали со своих быстроходных судов на халкедонские корабли, залили их палубы кровью, завалили трупами вифинских моряков. Много полегло и римских легионеров. Пал, сражаясь, соратник Котты сенатор Маллий.

Под стенами города и в водах гавани нашли скорую смерть более четырех тысяч защитников Халкедона. Четыре лучших корабля пылали, охваченные пожаром. А шестьдесят малых судов оказались во власти ревущих и торжествующих пиратов, соратников Митридата. Понтийский флот возглавлял сын царя, воинственный и мужественный Фарнак, отныне получивший всеобщее признание как способный военачальник. Ему помогал опытный моряк и воевода Исидор, способный сдержать порывы запальчивого царевича и подсказать, как нужно действовать в решающий час.

Митридат был упоен успехом. Его восхитили горы вражеских трупов, в то время как понтийские потери были невелики. В сухопутном сражении погибло что-то около полутысячи человек. А при штурме гавани геройски пало двадцать бастарнов, этих неистовых в битве витязей, сынов воинственного племени. Получил тяжелое ранение Луций Фанний, легат и соратник Мария Одноглазого. Это были первые издержки на пути к великой победе над Римом, предсказанной Митридату оракулами и жрецами всех богов.

Отрезанный с суши и моря, охваченный кольцом понтийских войск, Халкедон закрыл все ворота и готовился к отражению вражеского приступа. Сенатор Котта успевал всюду, он выглядел сошедшим с облаков быстроногим Меркурием, к ногам которого прикреплены крылья. Его видели на стенах города вооруженным, но без шлема, ветер развевал его седые кудри. Он обратился к греческой общине города с призывом обнажить мечи против варваров. Котта не пал духом, как это произошло с навархом Нудом. Тот после потери гавани почувствовал слабость и утратил способность руководить войсками. Беспомощного наварха под руки увели в безопасное место, где он и пребывал, обливаясь старческими слезами.