Опасные забавы - Портер Маргарет Эванс. Страница 47

Джервас улыбнулся, достал нож из кармана сюртука и вырезал заметку. Он не знал, чему больше радоваться, – тому ли, что он сможет снова увидеть ее, или тому, что ей удалось поступить в театр, где ее талант будет признан и должным образом оценен.

Герцог Солуэй и маркиз Элстон пробирались по людному фойе Королевского театра и наконец приблизились к ложе в нижнем ярусе, расположенной на уровне партера, чуть ниже сцены.

Подобно другим джентльменам, завсегдатаям Оперы, они явились в длинных сюртуках, расшитых жилетах и атласных бриджах. Их галстуки были затейливо повязаны, как диктовала мода, а снежно-белые манжеты, выглядывавшие из-под сюртуков, словно пена, опускались на белые лайковые перчатки. На серебряных пряжках Джерваса сверкали бриллианты, а на талии у него висел кинжал в красных ножнах. Как и его друг, он держал под мышкой шляпу.

Джервас с меньшим любопытством, чем Дэмон, оглядел пришедших в театр женщин. Они были в вечерних платьях с глубокими вырезами и блистали яркими украшениями. В отличие от него, маркиз поминутно бросал нежные взгляды на дам, кокетливо обмахивавшихся веерами. Одни из них весело болтали с приятельницами, а другие флиртовали со своими элегантными спутниками. После окончания первого действия Джервас спросил, хорошая ли артистка певица-сопрано, или ее голос просто подходит для этой роли.

– Внешность у нее не особенно привлекательная. Тут и смотреть-то не на что.

– Таковы все оперные певицы, за исключением Анджелики Каталани, – ответил Дэмон. – Голос Бертинотти не такой сильный, как у Киски, но очень приятный и нежный. По-моему, режиссер выбрал для нее невыигрышную оперу. С ее данными лучше выступать в комических ролях. Полагаю, что ее муж, удачливый композитор, напишет для нее что-нибудь новое.

Опера неуклонно двигалась к трагическому финалу. Джервас мечтал увидеть балет. Он испытал облегчение, а вовсе не горечь, когда покончившаяся жизнь самоубийством героиня в последний раз подняла свой кинжал. Джервас принялся размышлять, волнуется ли Розали перед выходом на сцену. Появились ли у нее друзья в труппе, или остальные отнеслись к ней как к чужой и сопернице? Думала ли она о нем все это время, вспоминала ли дни, проведенные в Бибери в замке Хабердин? Он надеялся найти ответы на эти и прочие вопросы уже сегодня вечером.

В антракте Дэмон негромко вздохнул, и Джервас обеспокоенно спросил его:

– Что-нибудь случилось?

– Взгляни на этого напыщенного дурака, с которым мы столкнулись в Седлерз-Уэллз. Он сейчас разгуливает по дорожке для щеголей. Как же его зовут?

Джервас крепко сжал ручку кресла и мрачно произнес:

– Бекман.

– Интересно, этот мужчина, в напудренном парике, его отец? С виду он джентльмен старого закала, хотя зеленый бархатный сюртук не стоит надевать даже в Оперу.

– Его отец умер, и он унаследовал все состояние, – пояснил Джервас.

Он взглянул на молодого человека, смутившего Розали в тот роковой вечер. Бекман стиснул руки в перчатках и с явным нетерпением ждал начала балета.

Занавес поднялся, и зрители увидели трех богинь, собравшихся на суд Париса у подножия горы Ида: Горный пик покрывали расписные облака. Солистки исполнили изящное трио, каждая из них пыталась завладеть золотым яблоком. Когда появился молодой пастух Парис, они заметно оживились и предложили ему выбрать самую красивую из них.

Сначала Арман Вестрис танцевал с Розали. В роли Юноны она выглядела просто чарующе. Ей очень шла греческая туника без рукавов. Узкие ленты, переплетенные жемчугом, поддерживали глубокий вырез лифа и маскировали обнаженную грудь. Сложная и продуманная прическа изменила ее лицо, и Джервас не сразу узнал ее – короткие кудри была аккуратно уложены, а длинные локоны спускались ей на плечи.

Scene d'action продолжалась с другой партнершей, мадемуазель Монрой, воинственной Минервой. Напоследок Вестрис станцевал долгое pas de deux с Венерой, хорошенькой Фортунатой Анджолини. Ей и досталось яблоко.

Зрители увлеченно аплодировали по окончании балета. Однако сидевшие в ложах и партере поднялись с мест, как только опустился занавес. Дэмон объяснил, что они хотят принять участие в одном из самых редких и дорогих лондонских увеселений ужине после спектакля в концертном зале.

– Ты собираешься поздравить мадемуазель де Барант и осыпать ее комплиментами? – спросил он Джерваса, когда они вышли в фойе и влились в толпу. – Как владелец в нижнем ярусе, я имею право свободно пройти за сцену. И мои гости тоже.

– У нее есть своя артистическая уборная?

– Нет, она лишена каких-либо льгот. За сценой так тесно, что хористки оперы и танцовщицы из кордебалета переодеваются вместе, бедняжки. Но не бойся. Я помогу тебе отыскать твою милую приятельницу, или, вернее, приятельницу лорда Свонборо, – лукаво добавил он.

Джервас любезно, но без всякого энтузиазма, принял его предложение. Ему хотелось встретиться с Розали наедине. Они присоединились к другим поклонникам и франтам, собравшимся в коридорах за сценой и весело болтавшим с актрисами. Глядя многим из них через плечо и чувствуя, как его толкают то слева, то справа, Джервас наконец заметил Розали. Бенджамен Бекман и господин в зеленом сюртуке опередили его и успели увести ее в дальний угол.

– Сукин сын, – пробормотал Джервас.

Рядом с массивным Бекманом Розали казалась еще более хрупкой, чем обычно, и Джервас уловил в ее больших глазах неподдельный испуг. Он услыхал, что она ответила каким-то сдавленным от напряжения голосом:

– Ваше предложение отобедать чрезвычайно великодушно, сэр, но сейчас слишком поздно. – Розали нервно прикоснулась к расшитому жемчугами поясу.

– Не отказывайте мне! – умоляющим тоном произнес мистер Бекман. – Вы не пожалеете об этом вечере, к тому же мы будем не одни. Видите, я привел человека, мечтающего с вами переговорить. Идите сюда, Лемерсье. Позвольте мне представить вас мадемуазель де Барант.

Она повернулась к мужчине в зеленом бархатном сюртуке и спросила:

– Так это вы, месье Лемерсье?

Он склонил голову в напудренном парике.

– Я получила ваше письмо, – сказала она, заметив герцога и маркиза, но по-прежнему глядя на француза. – Я рада встретиться с любым из друзей моей матери.