Роковая музыка (Музыка души) - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 87

Очень медленно, продолжая вращаться, переднее колесо оторвалось от земли.

Абсолютная тьма заполняла вселенную.

И голос рек:

— Это ты, Клиф?

— Угу.

— Хорошо. Это я — Глод?

— Угу. По голосу похоже на тебя.

— Асфальт?

— Тут.

— Бадди?

— Глод?

— И…эээ…леди в черном?

— Да?

— Вы знаете, где мы, мисс?

Тверди под ними не было. Однако у Сьюзан не возникало ощущения полета. Она просто стояла. Тот факт, что она стояла ни на чем, не имел особого значения. Она никуда не падала потому, что здесь падать было некуда — или неоткуда.

Она никогда не интересовалась географией, но у нее было сильное подозрение, что это место не найти ни в одном атласе.

— Я не знаю, где находятся наши тела, — осторожно высказалась она.

— О, хорошо, — сказал голос Глода. — Правда? Я здесь, но мы не знаем, где мое тело. А как насчет моих денег?

Из тьмы донесся легкий звук шагов. Они приближались осторожно и не спеша. И остановились.

Голос произнес:

— Раз. Раз. Раз, два. Раз, два.

И опять раздались шаги, теперь удаляющиеся.

Чуть погодя раздался другой голос:

— Раз два три четыре…

И стала вселенная.

Было бы неправильно назвать это Большим Взрывом. Это был просто какой-то шум, и этот шум порождал еще больший шум и целый космос, полный случайных частиц. Материя была порождена взрывом, может быть, и хаотически, но звучащим, безусловно, как аккорд. Аккорд предельной мощи.

Все сущее устремилось вовне в ослепительной вспышке, в которой, будто ископаемые наоборот, содержались зерна всех вещей, которым предстоит возникнуть и существовать.

И, крутясь в разбегающихся облаках, явилась первая дикая живая музыка.

Она имела форму. Импульс. Ритм. Бит. Вы могли бы танцевать под нее.

Все, что угодно.

Голос прямо в голове Сьюзан произнес:

— Я никогда не умру.

Сьюзан спросила вслух:

— Ты присутствуешь понемногу во всем живущем?

— Да. Я сердечный ритм. Потаенный ритм.

Она все еще не видела остальных. Свет струился мимо нее.

— Но он выбросил гитару.

— Я хотела, чтобы он жил для меня.

— Ты хотела, чтобы он погиб для тебя! В горящей повозке!

— А в чем разница? Ему все равно умирать. Но умереть в музыке… Люди будут вечно помнить песни, которые ему без меня было не спеть. И это величайшие песни из когда-либо звучавших.

Жить моментом.

А потом жить вечно. Не угасая.

— Верни нас назад!

— Ты никуда и не исчезала.

Она сморгнула. Она все так же стояла на дороге. Воздух мерцал и потрескивал и был полон мокрого снега.

Она оглянулась и посмотрела прямо в искаженное ужасом лицо Бадди.

— Нам нужно убираться отсюда…

Он поднял руку. Она была прозрачна.

Клиф почти растворился. Глод пытался ухватить ручку сумки, но его пальцы проходили сквозь нее. На его лице отпечатался ужас смерти или, может быть, нищеты.

Сьюзан закричала:

— Он вышвырнул тебя прочь! Так не честно!

Пронзительно-голубой свет мчался по дороге. Ни одна повозка не могла двигаться так быстро.

Разносящийся окрест рев был подобен воплям верблюда, только что узревшего два кирпича.

Свет достиг поворота, его занесло, шмякнуло о валун и вышвырнуло в ущелье.

Времени хватило ровно на то, чтобы глухой голос произнес:

— А, Б…

…прежде чем он врезался в дальнюю стену в одном огромном, разлетевшемся во все стороны кольце огня. Кости, крутясь, полетели вниз, в речное русло, где и упокоились.

Сьюзан, держа косу наготове, поворачивалась из стороны в сторону. Но музыка была разлита в воздухе, у нее не было души, которую можно поразить.

Ты, конечно, можешь сказать вселенной: это не честно. А вселенная ответит: Да? Извиняюсь.

Ты можешь спасать людей.

Ты можешь шнырять по трещинам во времени. Но рано или поздно что-то щелкает пальцами и скажет: нет, вот это должно идти вот таким путем. Позволь показать тебе, каким. Вот так развиваются легенды.

Она потянулась к Бадди и попыталась взять его за руку. Она еще могла чувствовать ее, но только как холод.

— Ты слышишь меня?! — крикнула она, пытаясь заглушить торжествующие аккорды.

Он кивнул.

— Это как легенда! И она продолжается! Я не могу остановить ее! Как мне убить музыку?

Она подбежала к краю пропасти. Пламя ключом било из повозки. Они не могли покинуть ее. Они должны быть там.

— Я не смогла остановить это! Так не честно!

Она воздела сжатые кулаки.

— Дедушка!!!

Голубые огоньки прерывисто затрепетали на камнях сухого речного русла. Маленькая фаланга пальца покатилась по гальке и достигла другой кости, чуть большей по размеру.

Третья кость перепрыгнула через камень и присоединилась к ним. Между камней поднялась суета и пригоршня маленьких белых штучек прыгала и скакала до тех пор, пока рука с выставленным указательным пальцем не поднялась вверх. За этим последовала серия более глубоких, гулких стуков, с которыми штуковины побольше соединялись во мраке одна с другой.

— Я хотела как лучше! — кричала Сьюзан. — Чего хорошего быть Смертью, если ты все время должна следовать идиотским правилам?

— ВЕРНИ ИХ НАЗАД.

Когда Сьюзан развернулась, кость стопы выскочила откуда-то из грязи и шмыгнула под плащ Смерти.

Он потянулся к Сьюзан выхватил у нее косу и, в одно движение, крутанул косу над головой и обрушил ее на камень. Лезвие разлетелось вдребезги.

Он наклонился и поднял один из осколков. Тот замерцал в его пальцах, как крохотная звездочка из голубого льда.

— ЭТО НЕ БЫЛО ПРОСЬБОЙ.

Когда музыка ответила, снежинки заплясали в воздухе.

— Ты не можешь убить меня.

Смерть сунул руку под плащ и извлек гитару. Она развалилась на части, но это было неважно — ее форма мерцала в воздухе. Струны сияли.

Он принял стойку, за которую Грохт отдал бы жизнь, и воздел руку.

Осколок сверкнул в его пальцах. Если бы свет издавал звуки, он бы ослепительно зазвенел.

Он хотел стать величайшим музыкантом в мире. Все свершилось по закону.

Судьбу не изменить.

Впервые Смерть не казался улыбающимся.

Он обрушил руку на струны.

Не раздалось ни звука.

Это было прекращение звука, конец шума, который, как осознала теперь Сьюзан, она слышала постоянно. Все время. Всю ее жизнь. Звук из тех, которые вы не замечаете, пока они не смолкнут…