Меррик - Райс Энн. Страница 27

Только когда этот человек исчез, а Эрон продолжил свой вежливый разговор со старухой, я получил возможность как следует разглядеть алтарь.

Он был построен из кирпичей и представлял собой нечто похожее на лестницу, которая завершалась широкой площадкой, предназначенной, скорее всего, для особых подношений. На алтаре длинными рядами выстроились большие гипсовые скульптуры святых.

Я тут же увидел святого Петра, Папу Легбу с Гаити и святого на коне – видимо, святого Барбару, заменявшего Шанго, или Чанго[Шанго – верховное божество негритянской языческой мифологии, повелитель бурь, молний и грома.], в религии кандомбле, которого мы в свою очередь ассоциировали со святым Георгием. Дева Мария была представлена в виде Кармелитской Божией Матери, заменявшей Эзили, богиню вуду, у ног которой лежало множество цветов и горело больше всего свечей, мерцавших в высоких стаканах, так как по комнате гуляли сквозняки.

Был там и черный святой Южной Америки Мартин де Поррес с метлой в руке, а рядом с ним стоял, потупив взор, святой Патрик, от ног которого во все стороны расползались змеи. Всем нашлось место в этих подпольных религиях, сохраненных рабами Америки.

Перед статуэтками были разложены всевозможные маленькие сувениры, ступени ниже тоже были заставлены различными предметами, среди которых стояли тарелочки с птичьим кормом, зерном и какой-то снедью, уже начавшей гнить и источать дурной запах.

Чем дольше я разглядывал алтарь, тем больше подробностей замечал – например, жуткую фигуру Черной Мадонны с белым младенцем Иисусом на руках. Были там многочисленные маленькие кисеты, плотно завязанные, и несколько дорогих на вид сигар в нераспечатанных упаковках – наверное, их берегли для будущих подношений. Но это лишь мое предположение. На краю алтаря стояли несколько бутылок рома.

Это был один из самых больших домашних алтарей, которые я когда-либо видел. Меня не удивило, что некоторые тарелки с едой уже заполнены муравьями. В целом зрелище было неприятным и пугающим, не идущим ни в какое сравнение с тем алтарем, что Меррик устроила недавно в номере гостиницы. Даже во время моего пребывания в Бразилии, когда я поклонялся кандомбле, я не встречал ничего более торжественного и красивого. При виде алтаря я буквально цепенел, а мой прошлый опыт, скорее всего, лишь усиливал впечатление.

Наверное, сам того не сознавая, я прошел в глубину комнаты, поближе к алтарю, оставив позади печальное ложе, дабы не видеть лежавшую на нем больную.

Неожиданно раздавшийся голос старухи вывел меня из задумчивости.

Я обернулся и увидел ее сидящей в кровати, что казалось невозможным при такой слабости. Меррик поправила подушки, чтобы бабушка подольше оставалась в этом положении.

– Священник кандомбле, посвятивший себя Ошала, – обратилась ко мне старуха.

Ну вот, наконец прозвучало и имя моего бога.

Я был слишком поражен, чтобы ответить.

– Я не видела тебя в своих снах, англичанин, – продолжала старуха. – Ты был в джунглях, ты искал сокровища.

– Сокровища, мадам? – переспросил я в полном замешательстве. – Сокровища, да. Но только не в обычном понимании этого слова. Ни в коем случае.

– Я следую своим снам, – говорила старуха, буквально впившись в меня взглядом, в котором читалась угроза, – а потому отдаю тебе свое дитя. Но берегись ее крови. Она потомок многих магов, гораздо более сильных, чем ты.

Пораженный, я буквально прирос к месту, стоя прямо перед старухой.

Эрон давно уже встал со стула и отошел в сторону, чтобы не мешать нам.

– Ты ведь вызывал Одинокого Духа? – спросила она. – Ну что, напугался тогда в бразильских джунглях?

Откуда эта женщина могла столько обо мне узнать? Даже Эрону не была известна вся моя жизнь. Я всегда находил возможность умолчать о своей приверженности к кандомбле, словно это был пустяк.

Что касается «Одинокого Духа», то, конечно, я сразу понял, что она имеет в виду. Тот, кто обращается к Одинокому Духу, призывает к себе чью-то измученную душу – душу из чистилища или привязанную к земле каким-то горем – и просит, чтобы она помогла ему войти в контакт с богами или духами, находящимися в другом царстве. Так гласит старая легенда. Столь же старая, как магия, носящая разные названия в разных странах.

– Да, конечно, ты ведь у нас ученый, – сказала старуха и улыбнулась, обнажив ровные вставные зубы, такие же желтые, как она сама. Взгляд ее оживился. – А что у тебя на душе?

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать это, – потрясенный, выпалил я. – Вы знаете, что я хочу защитить вашу крестницу. Уверен, вы смогли разглядеть это в моем сердце.

– Да, жрец кандомбле. И ты видел своих родственников, когда заглядывал в потир. Разве нет? – Она улыбнулась, но в низком голосе появились угрожающие нотки. – И они велели тебе отправляться домой в Англию, иначе ты потеряешь свою английскую душу.

Все сказанное было справедливо и в то же время не было правдой, о чем я тут же поспешил сообщить колдунье.

– Вы знаете далеко не все, – объявил я. – Нужно уметь использовать магию в благородных целях. Вы научили этому Меррик?

В моем голосе звучал гнев, которого эта старая женщина не заслужила. Неужели я вдруг позавидовал ее силе? Но в ту минуту мне уже было не сдержаться.

– Посмотрите, до какой катастрофы довела вас ваша магия! – сказал я, обводя рукой вокруг. – Разве это подходящее место для красивого ребенка?

Эрон тут же принялся упрашивать меня замолчать.

Даже священник вышел вперед и, пристально глядя мне в глаза, покачал головой, печально нахмурился и погрозил пальцем перед моим носом – словно имел дело с маленьким ребенком.

Старуха коротко и надрывно рассмеялась.

– Значит, ты считаешь ее красивой? – спросила она. – Всем вам, англичанам, нравятся дети.

– Ко мне это никак не относится! – с возмущением заявил я. – Вы сами не верите в то, что говорите. Вы просто хотите ввести всех в заблуждение. Вы сами отослали девочку к Эрону, причем без какого-либо сопровождения.

Я тут же пожалел о сказанном. Теперь священник наверняка будет возражать, когда придет время увезти отсюда Меррик.

Но, как я заметил, он был слишком потрясен моею дерзостью, чтобы возражать.

Бедняга Эрон буквально помертвел. Я вел себя как скотина: потерял всякое самообладание и обрушил гнев на умирающую старуху.

Но, взглянув на Меррик, я увидел, что наш спор ее забавляет. На лице девочки явственно читались гордость и торжество. Но потом она встретилась глазами со старухой, и они беззвучно обменялись какими-то мыслями – какими именно, посторонним пока не полагалось знать.

– Ты, конечно, позаботишься о моей крестнице. Тебя не испугает то, что она может сделать, – произнесла больная и опустила сморщенные веки.

Я видел, как вздымается ее грудь под белой фланелевой рубахой и дрожит лежащая на одеяле рука.

– Нет, я никогда не испугаюсь, – почтительно сказал я, готовый заключить мир, и, приблизившись на несколько шагов к кровати, добавил: – В обществе любого из нас она в полной безопасности, мадам. Скажите, почему вы пытаетесь напугать меня?

Казалось, она уже не в силах открыть глаза, но чуть позже ей все же удалось поднять веки и обратить на меня взгляд.

– Мне здесь покойно, Дэвид Тальбот. Другого мне и не надо, а что до ребенка, то она всегда была счастлива в этом доме. Места здесь предостаточно.

Странно... Я не мог припомнить, чтобы кто-то называл ей мое имя.

– Простите мои слова, – поспешил извиниться я, и раскаяние мое было искренним. – У меня нет права так с вами разговаривать.

Старуха шумно вздохнула, глядя в потолок.

– Меня терзает боль, не отступает ни на минуту, – негромко произнесла она. – Я хочу умереть. Вы, наверное, считаете, что я в состоянии избавиться от нее с помощью колдовства. Ничего подобного. Для других у меня найдутся заклинания, но не для себя. Кроме того, пришло время. Я живу уже сто лет.

– Я верю вам. И, не сомневайтесь, позабочусь о Меррик, – сказал я, исполненный сочувствия и взволнованный ее признанием.