Таэ эккейр! - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 22

Лерметт даже зажмурился на мгновение – перед его мысленным взором предстал помимо воли его собственный могильный камень с вызолоченной надписью: “ОН ПЕРЕСПОРИЛ ЭЛЬФА”. Посозерцав на редкость явственное видение, принц осторожно разжмурился. Могильного камня нигде поблизости видно не было. Странно. Ведь если чего беседами с Арьеном и можно добиться, так только надгробной плиты. Безвременно. С такими друзьями долго на свете не заживешься.

Друзьями ?

Лерметт издал замысловатый, как ругательство, свист, вздохнул и отправился за дровами для костра.

Место для отдыха глазастый эльф, надо отдать ему должное, выбрал умело. И как только усмотрел? Над большой площадкой не громоздилось ничего такого, что могло бы обрушиться измученным путникам на головы. Покрывающая землю короткая щетинистая травка заставляла, конечно, со вздохом помянуть изобильное разнотравье высокогорных лугов – но после ночевок то в обледеневшей пещере, то на узеньком каменном язычке над обрывом особо привередничать не хотелось. К тому же на пышном лугу костер развести не из чего – а здешняя стоянка вполне способна огоньком порадовать. На краю площадки в изобилии торчал кверху кривоватый сухостой. Принц мигом приглядел подходящую лесину и приналег на нее. Нет, ну почему он прихватил с собой в дорогу узкий кинжал, а не вороненый тесак? Почему только он решил, что нельзя заявляться к эльфам в гости с таким зверским оружием? Затмение на него нашло, не иначе. Если так рассуждать, ему не то, что кинжал – зубочистку с собой брать не следовало – а вдруг эльфы его не так поймут?

Ветки от лесины обламывались без труда, а вот со стволом пришлось повозиться. Когда перемазанный с ног до головы, усталый и мрачный донельзя Лерметт расчистил возле Эннеари место для костра и принялся выкладывать шалашиком наломанный хворост, эльф уже не лежал. Он сидел, вытянув ноги перед собой – и ни на одной из них не было и следа синевато-багровых лоснящихся вздутий.

– Я же говорил, что дело не из долгих, – беспечно молвил Эннеари, перехватив придирчивый взгляд принца.

А ты и вообще много чего говорил, ехида остроухая, подумал Лерметт, старательно орудуя огнивом.

– Скоро уже встать можно будет, – утешительно сообщил Эннеари. – Осторожно, правда, и не очень надолго. А завтра я смогу идти нормально.

– Сможешь, – сквозь зубы подтвердил принц, внимательно высматривая, не занялась ли хоть одна искра. – А как же.

– Почему ты мне не веришь? – удивился Эннеари. – Мы, эльфы, народ живучий. Это же так естественно. Ведь мы – соль земли.

Ах, вот даже как? Замечательно сказано. От души. Ну-ну. Молодец, Эннеари, давай дальше, не стесняйся – здесь все свои.

– Интересное дело получается. – Лерметт выпрямился, не обращая внимания на долгожданную струйку дыма, ползущую по сухой траве. – Вы, значит, соль земли… да? А мы, люди, кто тогда?

– Нашел, с кем сравнивать! – махнул рукой Эннеари. – Мы – соль земли, дети земли, плоть от ее плоти. Мы земные до мозга костей. А вы… вы такие возвышенные…

Огниво выпало из окаменевших враз рук Лерметта прямо в разгорающийся костер.

– Какие?!

Зеленые глаза Арьена подернулись мечтательной дымкой.

– Возвышенные, – повторил он. – Такие… такие необыкновенные. Нам даже трудно понять, насколько. Люди умеют не довольствоваться привычным. Достигнутым. Вы всегда к чему-то стремитесь… к чему-то другому, не такому… запредельному.

Да. До сих пор это милое свойство человеческой натуры Лерметт именовал «сколько ни дай, а все мало». Не довольствоваться достигнутым? Еще бы. Такую жадную тварь, как человек, еще поискать. Вот только при чем здесь возвышенность?

– К совсем запредельному. Вырваться. Выйти за грань. Перешагнуть предел. Вы просто не можете иначе. Для вас это потребность. Вам это нужно – стремиться, тосковать, вожделеть… даже в грязной канаве мечтать о золотых лугах. Мы так мечтать не умеем.

Верно подмечено. Где и мечтать о золотых лугах, как не в грязной канаве. А самое странное, что Арьен не шутит. Он совершенно серьезен. Он серьезен, как боровичок, прорывающий лесную прель, чтобы выйти из-под земли. Нет, дружище, это не мы стремимся к запредельному. Вовсе даже не мы. Во всяком случае, более запредельного идиотизма, чем тот, что ты изрекаешь, Лерметт во всю свою жизнь не слыхивал.

– Вырваться. Как можно быстрее отринуть обыденность и уйти в неизведанное… – Эннеари вздохнул. – Может быть, поэтому вы так недолго живете?

Больше всего Лерметту хотелось дернуть себя за ухо… ну, или за нос ущипнуть хотя бы. Может, тогда ему удастся проснуться? К сожалению, руки ему не повиновались.

– Вы такие мимолетные… – снова вздохнул Эннеари с печальным восхищением. – Как роса на траве. Как осенние листья на ветвях. Мы так старались украсить эту землю, а вы все равно нас покидаете. Наверное, это правильно. Искать другую, новую красоту. Неутолимо, снова и снова. Нам бы тоже хотелось уметь так.

– А?..

Только этот жалкий звук Лерметту и удалось выдавить из себя. Дар речи покинул его окончательно.

– Вы всюду ищете красоту. Ищете и создаете. Во всем. Зачем далеко ходить – взять хотя бы вот эту одежду. – Эльф кончиками пальцев оттянул рукав своей рубашки. – Такие утонченные переливы оттенков – и так неподражаемо прихотливо подобранных… с такой небрежной смелостью!

До сознания ошарашенного Лерметта этот новый экивок миропорядка, решившего отчего-то встать на голову, высунуть язык и подмигнуть, пребывая именно в таком положении, дошел слабо и не без труда – однако все-таки дошел. Вывод следовал однозначный и очевидный. Эльфы воспринимают цвета и оттенки полнее, глубже, шире, точнее и тоньше, чем люди. Взять хотя бы вот эту одежду. Да, да, вот эту самую. Арьен вовсе не шутил, называя ее красивой. Ничуточки не шутил. Ни малейшей капли иронии – правда, и ничего, кроме правды. В глазах Лерметта бурое тряпье, вдобавок изрядно застиранное и заношенное, отличалось чем угодно, только не красотой – но для глаз Эннеари незримые принцу цветовые переходы обладали тонким изяществом.

Создаем, значит, красоту – да, Арьен? Красоту, которую даже не видим. Лерметт почувствовал, что внутри него, помимо воли, начинает зарождаться смех. Совершенно неуместный в эту минуту. Совершенно.

– И вдобавок эта расцветка никогда не бывает случайной. Она всегда наполнена глубоким смыслом.

Каким? Каким, во имя всего святого, смыслом?!

– И цвет, и форма – до мельчайших деталей, – восторженно выдохнул Эннеари. – Все глубоко продуманно. Все насыщено символами.

Арьен, остановись, ты меня в гроб вгонишь, хотел было взмолиться Лерметт. Хотел – и не мог. Рта лучше не раскрывать – иначе смех, щекочущий губы изнутри, вырвется наружу.

– Мы не просто не умеем так, – благоговейно промолвил Эннеари, – нам это и вообще в голову не приходило. Настолько смело и изысканно выразить самое себя чрез символы. Когда каждая пряжка, каждый шнурок, каждый отворот рукава – символ того, кто ты есть.

Лерметт едва не застонал. Непрошенный смех душил его, бился в горле, в груди. Выразить себя? Вот, значит, как ты это понимаешь, эльф. Наиболее низменное и пакостное свойство… нет, не человеческой натуры даже, а человеческой глупости. Наиболее отвратное и мелочное. Напыжить, выпучить, выставить на погляд – в каждой пряжке, в каждом шнурке, в каждом отвороте рукава… все смотрите, все!.. вот он – я!.. я !.. я – великий и неподражаемый Я!.. Чтоб видели. Чтоб знали. Чтоб помнили! Я. Самый-пресамый. Самый знатный. Самый родовитый. Самый богатый. Самый опасный. Самый омерзительный и злобный. Самый посредственный и обыкновенный. Неважно, какой именно – главное, что перед вами не кто-нибудь, а Его Величество Я! Выпятить это свое "я", да так, чтоб солнечный свет застило – и переть напролом, расталкивая помянутым "я" всех остальных… а чтобы ловчее расталкивать, непременно побрякушками обвеситься – чтобы нипочем не забыли, ничтожества, с кем дело-то имеют!

Нет, мироздание не просто встало с ног на голову! Это оно хохотало, сотрясая безмолвного от изумления Лерметта – хохотало с ужимками и содроганиями, разваливаясь в такт собственному смеху на кусочки… донельзя странные кусочки, разбегающиеся с радостными визгом на все четыре стороны.