Зона бессмертного режима - Разумовский Феликс. Страница 48

Он разделся, помылся, хотел чего-то съесть, но не пошло, вернее, перепало муркоту. Пора было заканчивать этот тяжелый, муторный, оставивший зарубку на душе день. Так, чтобы хоть напоследок было хоть что-то приятное. Ан так и сделал – вдарил по тринопле, побаловался ханумаком и мирно залег спать. Приснилось ему стародавнее, щемящее, ушедшее в небытие – дом, детство, родители, погожий осенний денек. В воздухе кружилась синяя листва, в розовом небе тянулись куравли, отец, служа примером ему, Ану, мастерски сбивал их из самодельной пращи.

Глава 9

Машина у арабо-еврея Вени была американская, вместительная – отремонтированный за русские деньги желто-дезинтерийный «форд-транзит». Местами хорошо помятый, обшарпанный не без души, видавший и куда лучшие времена. Однако ничего, мотор работал ровно, глушитель не ревел, за поцарапанными стеклами тянулась и тянулась пустыня. Все такие же рыжие, нежащиеся на солнце пески, привычные египетские ландшафты. Из динамиков изливалась арабская попса, унылая, занудная и монотонная, заокеанский эйркондишен не изливал ничего, день, даром что февральский, был по-африкански жарок. Все это создавало внутри «форда» атмосферу праздности и ничегонеделанья, однако Бродов не расслаблялся, держал ушки на макушке, а хвост по ветру. Он уже как следует покрутил в руках зажигалку, на сто процентов определился, что в машине стоит радиомаяк, и сейчас, притворяясь спящим, наблюдал через ресницы за Ахмадом. Все в том действительно было каким-то нарочитым, неестественным, надуманно гротескным. Словно бы ставящим цель показать всему миру, что Веня – товарищ из Рифаи, жутко засекреченного, известного лишь единицам тайного клана убийц. Если «метка посвященного» – так уже метка, во все грязное левое запястье, если уж легенда – то легенда с кучей невообразимых подробностей, если уж изъяснения по-русски – то уж изъяснения, и по-черному, и по-матерному, и не так, и не растак. Виден был явный перегиб, потеря чувства меры, грубая, топорная работа по принципу: кашу маслом не испортишь. А Бродову Ахмад все сильнее казался куклой – с опилками в голове, ярчайше раскрашенной, на длинных невидимых нитях. Интересно, кто держит их в руках? Так они и ехали, поджариваемые солнышком, – Веня рулил, Бродов думу думал, попса доставала, змеюги шуршали. Было жарко, душно, скучно и не до разговоров. А главное – тревожно. Кто ловит шепот радиомаяка, а значит, едет за «транзитом», кто? Какая сволочь? Уж не та ли, что держит нити от игрушки по имени Ахмад? Честно говоря, Бродова так и подмывало уговорить Веню отдать руль, а дальше показать свой сложный характер. Однако он крепился, активности не проявлял и здраво утешался мыслью, что тише едешь – дальше будешь. Вот дали бы только боги добраться до Каира. А там… Что он конкретно будет делать в Каире, Бродов так с ходу и не решил – помешал писк мобильника. Звонила чудо-девушка Дорна, похоже, она была в игривом настроении.

– Привет, у вас хамсин дует? У нас – зверски. Жуткая жара. Хочется пить, сменить бельишко, принять прохладную ванну. У тебя там, случаем, не завалялся комлектик дамского исподнего? Впрочем, ладно, я не претендую на комплект по причине полного неприятия бюстгальтеров. Вполне достаточно будет низа – естественно, хлопчатобумажного, желательно с кружавчиками и непременно чтоб были открыты ягодицы. А всяких там панталон с начесом, до колен, да еще, как это принято у вас, русских, ядовито фиолетового цвета, уж извини, не надо. Не мой стиль… Ну так что, мой друг, как насчет бельишка?

«У нас, русских, по колено, с начесом, ядовито фиолетового цвета?» – сразу вспомнил Бродов Жерара Филиппа [202], угрюмо засопел и вдруг увидел Дорну, ослепительно красивую, напоминающую поп-звезду. В несуществующих шортиках и сексуальнейшем топе, она стояла впереди на дороге, разила наповал и делала при всем при том еще три вещи сразу – болтала по мобильнику, милейше улыбалась и лихо семафорила приближающемуся «форду». На неискушенный взгляд, особенно мужской, – чудо, фея, мираж, фата моргана. Хотелось сразу же остановиться, услышать запах ее духов, поговорить, взглянуть в глаза, коснуться нежной шелковистой кожи. Увы, но только не Ахмаду. Заметив Дорну, он сбавил ход, сально, с ухмылочкой вгляделся и вдруг, бешено что-то выкрикнув, с силой надавил на газ – на его лице застыл жуткий, не поддающийся описанию ужас.

– Стой, мусульманин! Стой! Ведь женщина просит, – мирно попросил его Бродов, однако какое там, Веня молчал, ни на что не реагировал и, глядя в перспективу, знай давил себе на газ. Со стороны уже не кукла, отнюдь, – воинствующий зомби-негодяй с инициативой. Пришлось при помощи удара в лоб просить у него руль, затем устраиваться за оным и в темпе, с ревом сдавать назад, к все той же мило скалящейся Дорне, которую, похоже, этот инцидент только позабавил.

– Привет, – забралась она в «форд», поправила рейбаны [203] и с напором чмокнула Бродова в скулу. – Очень кстати, что остановился, здесь такие мужики раскатывают. Самцы. Так глазами и жрут. Того и гляди изнасилуют. В этакую-то жару. Да, сильная половина человечества не может просто так проехать мимо девушки в шортах. Законы притяжения полов неумолимы.

– Глупости, – хмыкнул Бродов и показал на Веню, валявшегося на полу среди корзин со змеями. – Вот он может. Как увидел тебя, так моментом врубил третью скорость. Космическую. Шарахнулся, как черт от ладана. Насиловать и не подумал. А ведь вроде бы не голубой.

– Да, он не голубой. Впрочем, и не человек уже. – Дорна взглянула на часы, хмыкнула в раздумье, и на ее лбу античной статуи прорезалась морщинка. – Ладно, у нас еще есть время. Ну-ка тормозни. – А когда «форд» остановился, она склонилась над Веней. – Открой глаза, подними веки. Я приказываю тебе открыть глаза.

Голос ее был тих, однако Бродов поежился, а Ахмад вдруг вздрогнул, словно от удара током, сел, взглянул и сразу же завопил, громко, страшно, на высокой ноте:

– И-и-и-и-и!

Красотку Дорну увидел. Так бешено кричат охваченные жутью люди, когда у них отрезан напрочь путь к спасению. Впрочем, нет, Веня вдруг замолк, рванулся, попытался было вскочить, однако сразу же как подкошенный упал, скорчился в позе эмбриона и затих. Это Дорна изящно и с напором приголубила его ногой, наклонилась, взяла за горло и посоветовала с улыбкой:

– Лежи, мурзик, лежи, не дергайся, а то яйца оторву. Вот так, так, молодец. – Она не сразу отпустила бедолагу, неспешно отошла, с брезгливостью вытерла руки о шорты. – А теперь расскажи нам, что ты знаешь о «пришлых»? Кто они?

Она не договорила – Ахмад дернулся, выгнулся дугой, изо рта у него пошла кровавая пена, а глаза превратились в две вывалившиеся, тускло отсвечивающие ледышки – в них уже точно не было ничего человеческого. Мгновение – и рука его, нащупав крышку, судорожно нырнула в корзину с коброй. Хорошо прогревшейся, полутораметровой гадиной, которая, сколько ее ни дрессируй, сколько ни играй на сумаре, так и останется рожденной для убийства. Тело ее развернулось смертельной пружиной, вскрикнул ужасно ужаленный Ахмад, Дорна, не мешкая, запечатала корзину и вернулась в кресло рядом с Бродовым.

– Ну все, финита ля комедь, концерт на бис окончен. Поехали.

На человеческое тело, бьющееся в агонии, она даже не взглянула.

– Он что, умрет? – осведомился Бродов, порывисто вздохнул и почему-то так резко дал по газам, что шины завизжали. – Отвечай, гуманистка. Ты же у нас все знаешь наперед, радетельница единения прогрессивного человечества.

Такое презрение к человеческой жизни он видел у женщины впервые.

– Клеопатра умерла, а он что, особенный? – Дорна усмехнулась, повела плечом и почесала круглое точеное колено. – Сейчас после начальной краткой фазы возбуждения будет наблюдаться прогрессирующее угнетение функций ЦНС, развивающееся на фоне ослабления дыхания. Мурзик станет вялым, апатичным, с заторможенными рефлексами, затем у него наступит патологический сон, во время которого резко ослабеет тактильная и болевая чувствительность. А умрет он от вялого паралича дыхательной мускулатуры, ведь тело у него совершенно человеческое. – Она на миг замолкла, сняла свои очки, и в голосе ее послышался звон острой стали. – Пойми, Дан, идет война. Невидимая, тайная, но жестокая и бескомпромиссная. Если ты или я попадем в лапы к тем, на кого работала эта тварь, мы будем умирать иначе – долго и мучительно. Очень долго.