Город бездны - Рейнольдс Аластер. Страница 84

Кому знать о таких лазейках, как не уличному сорванцу.

— Вы не захотеть пойти внутренним маршрутом, господин. Очень опасно. Особенно, когда начинаться охота.

— Охота?

— По ночам там плохо, господин.

Я огляделся: действительно, сумерки уже сгущались.

— А ты откуда знаешь? Нет, не отвечай. Просто подскажи, как мне туда попасть.

Я подождал, но ответа не последовало, и я сменил формулировку.

— Люди из Кэнопи когда-нибудь ездят в Малч?

— Иногда. Особо во время Охоты.

Ну вот, хоть какой-то прогресс. Но если каждое слово выдирать клещами…

— А как они туда попадают? Я видел летательные аппараты, у нас их называют воланторами. Но не могу представить, как пролететь через Кэнопи, не задев паутину.

— Мы тоже называть их воланторы. Они есть только у богачи — трудно чинить, трудно летать. В городе с них не везде толк. Ребята с Кэнопи обычно спускаться в кабельный вагон.

— Фуникулер?

На его лице промелькнула безнадежность, и до меня дошло, что он отчаянно пытается угодить мне. Просто мои расспросы требовали от него таких интеллектуальных усилий, что это вызывало физическую боль.

— Паутина, значит кабель. Они развешивать ее между зданий.

— А ты можешь показать мне вагон?

— Это не безопасно, господин.

— Я тоже не безопасен.

Подсластив просьбу очередной банкнотой, я откинулся на сиденье. Повозка покатилась под ласковым дождем через Малч.

Наконец Хуан велел рикше притормозить и повернулся ко мне.

— Вот он. Кабельный вагон. Они часто спускаться сюда. Хотите подъехать ближе?

Вначале я не понял, что он имел в виду. На разбитом дорожном полотне стоял по диагонали один из элегантных аппаратов, которые я видел внутри и снаружи базарной площади. Одна дверца была поднята на манер крыла чайки, а рядом с ним стояли под дождем два типа в пальто. Их лица почти полностью скрывали широкие поля шляп.

Я пялился на них и соображал, что делать дальше.

— Эй, господин, я уже спросить вас, хотите подъехать ближе?

Один из людей закурил сигарету, пламя на мгновение согнало тени с его лица. Это было лицо аристократа, с тонкими правильными чертами, которых я не видел со времени прибытия на планету. Глаза прятались под выпуклыми защитными очками, из-за которых скулы казались заострившимися. Его спутником оказалась женщина. Ее изящная рука, обтянутая перчаткой, сжимала бинокль, маленький, точно игрушка. Поворачиваясь на острых каблуках-шпильках, она обозревала улицу, пока ее взгляд не остановился на мне. Я заметил, как она при этом вздрогнула, хотя и пыталась сдержаться.

— Они дергаться, — выдохнул Хуан. — Обычно Малч и Кэнопи держаться порознь.

— Причина?

— Еще какая, — его голос упал до шепота, и я едва разбирал слова из-за непрестанного шума дождя.

— Малч слишком приближаться, Малч исчезать, — он провел пальцем поперек горла, но осторожно. — Кэнопи любит Игры, господин. Они скучать, все эти бессмертные. Поэтому они играть игры. Беда в том, что не все, кого просить, хотеть участвовать.

— Ты об Охоте?

Он кивнул.

— Но только не говорить сейчас.

— Ладно. Тогда остановись здесь, Хуан, будь добр.

Повозка уже теряла инерцию хода, мышцы на спине рикши мучительно напрягались при каждом движении. Я следил за выражением лиц жителей Кэнопи — они пытались выглядеть спокойными, и почти успешно.

Я вышел из повозки. Под ногами чавкнуло, и я по щиколотку утонул в раскисшем дорожном покрытии.

— Господин, — произнес Хуан. — Вы теперь будьте осторожней. Я еще не найти пассажира до дому.

— Никуда не уезжай. А впрочем… Слушай, если тебя что-то беспокоит, уезжай и вернись минут через пять.

Похоже, эта идея привела его в восторг.

Женщина сунула бинокль за пазуху своего вычурного пальто, мужчина поднял руку и изящным движением поправил очки. Я спокойно зашагал к ним, не сводя взгляда с их тачки. Это была блестящая черная «пилюля» на четырех колесах, которые втягивались внутрь. Сквозь тонированное лобовое окно можно было рассмотреть мягкие сиденья и сложный пульт управления. На крыше изгибались три лопасти несущего винта. Однако это не вертолет: крепление лопастей выглядит иначе. Они не сидели на вращающейся оси, а выходили из круглых отверстий куполообразного бесшовного выступа на корпусе. Я пригляделся повнимательнее: это были даже не лопасти, а телескопические рычаги, снабженные на концах крючьями.

На этом время осмотра истекло.

— Не подходите ближе, — предупредила женщина. Она говорила на безупречном каназиане и в подтверждение своих слов взмахнула крошечным предметом чуть больше броши — это явно было оружием.

— Он безоружен, — произнес мужчина, намеренно громко, чтобы я мог услышать.

— Это правда, — сказал я, медленно разводя в стороны руки. — Видите, как я одет? Я только что высадился. Я только хочу узнать, как попасть в Кэнопи.

— Кэнопи? — переспросил мужчина, словно услышал нечто забавное.

— Все хотят туда попасть, — сказала женщина. Оружие в ее руке не шелохнулось. Интересно, нет ли в нем крошечных гироскопов либо био-устройства с обратной связью, действующего по команде мускулов ее кисти. — Почему мы должны с вами говорить?

— Потому что я не причиню вам вреда — я не вооружен, как заметил ваш друг, — но у меня есть кое-что любопытное, то, что вас развлечет.

— Вы понятия не имеете, что может нас развлечь.

— Возможно, однако, повторяю — у меня есть кое-что любопытное… и достаточно средств.

Последнее могло вызвать насмешку, но я очертя голову добавил, что прибыл на Малч, к несчастью, не имея связей в Кэнопи.

— Вы сносно говорите на каназиане, — мужчина отвел руку от очков. — Большинство малчей даже выругаться толком не могут на чужом языке, — он отшвырнул прочь недокуренную сигарету.

— С акцентом, — сказала женщина. — Я не улавливаю его происхождение, он мне совершенно не знаком.

— Я с Окраины Неба. Вам могли встречаться люди с других территорий моей планеты, у нас говорят на разных языках. Она заселена достаточно давно — поэтому языки успели смешаться.

— На Йеллоустоуне то же самое, — произнес мужчина; похоже, эта тема его не интересовала. — Но большинство из нас все еще живут в Городе Бездны, где единственное лингвистическое смешение идет по вертикали, — он издал короткий смешок, словно за простой констатацией факта стояло нечто большее.