Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер. Страница 71

Я потянулся к нему и обхватил пальцами его запястье – быстрее, чем он успел отстраниться или хотя бы сделать какое-то движение. Осознал, что в первый раз опередил Финна, и держал его руку теперь – так же, как когда-то он держал мою, готовясь вспороть кожу и плоть кинжалом. У меня сейчас не было кинжала но зато он был у Финна. Мне оставалось только протянуть руку и взять клинок.

Я улыбнулся, чувствуя под своими пальцами живую плоть и кровь. Он человек, смертный человек. Не чародей, способный жить вечно.

Не как Тинстар. Чэйсули, не Айлини.

Я взглянул на его руку – он даже не пытался высвободиться, просто ждал.

– Это трудно? – спросил я. – Когда твое «я» уходит в землю, и ты принимаешь иное обличье? Я видел, как ты это делаешь. Я видел выражение твоего лица, пока лицо – еще лицо, покуда ты еще не скрыт пустотой, – я помолчал. Мне нужно это знать.

Его глаза потемнели:

– В хомэйнском нет слов, чтобы…

– Тогда скажи словами Чэйсули. Скажи на Древнем Языке.

Финн улыбнулся.

– Сул-хараи, Кэриллон. Вот что это такое. Однажды я уже слышал от него это слово. Это было в Кэйлдон – мы сидели и пили уиску, и говорили о женщинах, как говорят только мужчина с мужчиной. Конечно, многое так и не было произнесено вслух – но мы уже научились понимать друг друга без слов. Мы оба думали об Аликc… От этой ночи в моей памяти сохранилось только одно слово: сул-харай.

Оно означало высшее блаженство, какое только могут почтить в слиянии мужчина и женщина – совершенное, почти священное чувство. И хотя в хомэйнском языке действительно не хватало слов, чтобы объяснить это до конца, я понял остальное по тону Финна, каким было произнесено это слово.

Сул-харай. Когда мужчина и женщина сливались, как две части целого, на краткое мгновение. Теперь, наконец, я понял сущность превращения Изменяющихся.

Финн отодвинулся к ближайшей стене и откинулся назад, положив руки на колени. Смоляно-черные, давно не стриженные волосы почти скрывали его лицо. Но теперь я заметил в нем еще одно: даже в облике человека он напоминал изображения лиир, украшавшие стены. Во всех Чэйсули есть что-то от хищников.

Что-то дикое.

– Когда ты вернулся? Он улыбнулся:

– Узнаю Кэриллона! Думаю, теперь с тобой все в порядке.

За его спиной находилось изображение ястреба, когда Финн пошевелился, показалось – он расправляет крылья… но – нет, это было даром его брата.

– Я пришел два дня назад Во дворце была страшная суматоха, мне сказали, что Мухаар куда-то пропал. Сперва я подумал, что тебя убили, но Дункан очень спокойно объяснил мне, что отвел тебя сюда, чтобы ты родился заново.

Я потер лоб:

– Ты знал о существовании этого места?

– Я знал, что оно здесь есть. Не знал, где именно. И уж совсем не подозревал, что Дункан замышляет что-то подобное, – Финн наморщил лоб. – Он упрекал меня за то, что я рисковал тобой, призывая магию звезд, а сам привел тебя сюда… Не понимаю его. – Он мог бы стать Мухааром, – задумчиво проговорил я, чувствуя, как при этих словах у меня сжимается горло. – Дункан

– вместо меня. Если бы хомэйны не правили…

Финн пожал плечами:

– Но они – и ты – вы правите. Нет смысла думать о том, что могло бы быть.

Дункан – вождь клана, для Чэйсули этого вполне достаточно.

Я поднял руку, внимательно разглядывая ее. Кожа иссеченная шрамами, кости, одетые плотью… И все таки эта рука совсем недавно была волчьей лапой.

– Сны, – пробормотал я.

– Не нужно ничего рассказывать, – посоветовал Финн. – Мухаар – ты, а не я, все, что произошло, должно остаться при тебе. От этого магия станет только сильнее.

Я уронил руку, чувствуя себя слишком слабым даже для того, чтобы просто пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы подняться на ноги.

– Какая магия? Я же хомэйн.

– Но ты снова родился из Чрева Земли. Верно, у тебя нет нашей крови, ты лишен дара лиир… но теперь и у тебя тоже есть крупица нашей магии, – он улыбнулся. – Магия – уже то, что ты выжил.

Внезапно я почувствовал сосущую пустоту в желудке.

– Еда. Боги, как же мне нужно поесть!

– Тогда подожди. У меня есть для тебя кое-что. Финн поднялся и вышел, когда он вернулся с винными мехами в руках, я бесцельно разглядывал стены.

Глотнув, я едва не захлебнулся:

– Уиска!

– Молоко жехааны, – подтвердил Финн. – Сейчас это тебе нужно. Пей, только не слишком много. И перестань пускать слюни, как младенец.

Я слабо улыбнулся – одни боги знают, какого усилия мне это стоило:

– Боги, ну неужели мне не дадут поесть…

– Тогда одевайся и пошли отсюда.

Одеться… я тоскливо посмотрел на кучу одежды рядом со мной. Рубашка, штаны, сапоги.. я сомневался, что смогу надеть хотя бы рубашку.

И тут я внезапно вспомнил, как утратил власть над своим телом – там, в пропасти, меня обдало жаром.

– Боги, – сумел я выговорить через несколько мгновений. – Я не могу пойти прямо так…

Финн вздохнул, сгреб одежду и начал одевать меня, словно я действительно был беспомощным ребенком.

– Ты слишком велик, чтобы я мог нести тебя на руках, – хмыкнул он, когда я, пошатываясь, поднялся на ноги. – Кроме того, это может запятнать твою репутацию: подумать только, Мухаар Кэриллон вусмерть напился где-то в закоулках дворца! Что только скажут слуги?

Я коротко и ясно объяснил ему, что я думаю о слугах, которые позволят себе чесать языки на мой счет. Говорил я на армейском жаргоне, и это заставило Финна улыбнуться. Потом он на мгновение взял меня за руку.

– Жа-хай-на. В этом нет ничего оскорбительного. Я повернулся к двери, пошатываясь, шагнул вперед и увидел – свет.

– Идем, господин мой Мухаар. Твоя жехаана и твоя рухолла здесь и ждут тебя.

– Ступеньки…

– Поднимайся. Шагай, – посоветовал он. – Если, конечно, ты предпочитаешь идти, а не лететь.

На миг – только на краткий миг – я подумал, смог бы я полететь, или нет.

Вздохнул, понимая, что не способен на это. И медленно начал подниматься вверх по лестнице.

Я разглядывал свое отражение в зеркале из полированного серебра, висевшем на стене. Мои волосы были подстрижены короче, чем обычно, и больше не спадали на плечи неровными прядями, так же аккуратно выглядела и борода. Впервые за все эти долгие годы у меня была возможность привести в порядок свою внешность, и сейчас я с трудом мог узнать себя.